Пишущая братия у с.-д.
"Пешехонка – последняя значущая фигура в с.-д. Однако, значучесть эта заключается единственно в чистоте его. Это “рыцарь бедный”, о каком говорит Пушкин, когда-то пылкой и потом только длинной борьбы, где были гиганты, между прочим, и по уму: тогда как у П[ешехонова] какой ум? “Столоначальник”, а не министр. Конечно, это не отнимает у него всех качеств человека. Замечательно, что раз его увидев (в Калашниковской бирже), неудержимо влечёшься к нему, зная, что никакого интересного разговора не выйдет (к Мякотину, Петрищеву, Короленке – никакого влечения и интереса). В нём доброе – натура, удивительно рождённая. Без мути в себе.
На месте Ц[аря] я бы его поставил во главе интендантства...
“Пиши, писарь, – тебе не водить полки. Но ты не украдёшь и не дашь никому украсть”.
И ради “службы и должности” смежил бы глаза на всякую его с.-д.
“Чёрт с ней”.
“Этот хороший министр у меня с дурью”..."
Алексей Васильевич Пешехонов (1867-1933) - публицист, экономист.
"Не знаю, куда бы назначить Мякотина. Начальником всех кузниц в России. Во всяком случае – в конницу".
Венедикт Александрович Мякотин (1867-1937) - историк, публицист.
"О Петрищеве не имею представления, кроме того, что подзуживает несчастных курсисток к забастовкам, в чём совпадает с Зубатовым. Вероятно, дурачок – из “честных”, но ум совершенно незначительный".
Афанасий Борисович Петрищев (1872-1938) - писатель, публицист.
Сергей Васильевич Зубатов (1864-1917) - начальник Московского охранного отделения 1896-1902; глава Особого отдела Департамента полиции 1902-1903.
"Замечательно симпатичен, однако, Иванчик-Писарев (видел раз), и при нём какая-то дама, тоже симпатичная, умная и деятельная. Я бы им устроил “черту оседлости”, отдав уезд на съедение (?!) или расцвет. Кто знает, если бы “вышло”, отчего не воспользоваться. Государство должно быть справедливо и смотреть спокойно во все стороны".
Александр Иванович Иванчин-Писарев (1849-1916) - журналист.
"Да: забыл Горнфельда. Ему бы я дал торговать камышовыми тросточками (он ходит с тросточкой, при галстухе и, кажется, пока без цилиндра)".
Аркадий Георгиевич Горнфельд (1867-1941) - критик, литературовед.
"Короленко какой-то угрюмый и, может быть, не умный. Я думаю, несколько сумасшедший. Сумасшедший от странной и запутанной своей биографии, где невозможно было сохранить равновесие души.
У него был прекрасный “службист” николаевских времён отец, мать – полька, раздирательные сцены русского угнетения в Ю.-Зап. крае, и последующие встречи с с.-д. Если бы у него отец был дурной – всё было бы ясно; но запуталась (честная) “тень отца”, и он вышел “Гамлетом” в партии, которая требует действия, единослитности и не допускает сомнений, особенно в уме.
А у Короленки есть (тайные) сомнения. Я с ним раз и минутно разговаривал в Таврическом дворце. Несмотря на очарование произведениями, сам он не произвёл хорошего впечатления (уклончив, непрям)".
Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) - писатель.
Семья и Труд в литературе
"Вообще семья, жизнь, не социал-женихи, а вот социал-трудовики – никак не вошли в русскую литературу. На самом деле труда-то она и не описывает, а только “молодых людей”, рассуждающих “о труде”. Именно – женихи и студенты; но ведь работают-то в действительности – не они, а – отцы. Но те все – “презираемые”, “отсталые”; и для студентов они то же, что куропатки для охотника".
"Что такое студент и проститутка, рассуждающие о Боге? Предмет вздоха ректора, что студент не занимается и – усмешки хозяйки “дома”, что девица не “работает”. Всё это просто не нужно и не интересно, иначе как в качестве иногда действительно прелестного сюжета для рассказа".
"Здесь великое исключение представляет собою Толстой, который отнесся с уважением к семье, к трудящемуся человеку, к отцам... Это – впервые и единственно в русской литературе, без подражаний и продолжений.
От этого он не кончил и “Декабристов”, собственно по великой пустоте сюжета. Все декабристы суть те же “социал-женихи”, предшественники проститутки и студента, рассуждающих о небе и земле. Хоть и с аксельбантами и графы. Это не трудовая Русь и Толстой бросил сюжет. Тут его серьезное и благородное.
То, что он не кончил “Декабристов” – столь же существенно и благородно, так же оригинально и величественно, как и то, что он изваял и кончил “Войну и мир” и “Каренину”".
Лев Николаевич Толстой (1828-1910) - Писатель с большой буквы.
Собственность
"В России вся собственность выросла из “выпросил”, или “подарил”, или кого-нибудь “обобрал”. Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается".
Актуальненько!
О русских
"Вечно мечтает, и всегда одна мысль: – как бы уклониться от работы".
У гроба Толстого
"Поразительно, что к гробу Толстого сбежались все Добчинские со всей России, и, кроме Добчинских, никого там и не было, они теснотою толпы никого ещё туда и не пропустили. Так что “похороны Толстого” в то же время вышли “выставкою Добчинских”...
Суть Добчинского – “чтобы обо мне узнали в Петербурге”. Именно одно это желание и подхлестнуло всех побежать. Объявился какой-то “Союз союзов” и “Центральный комитет 20-ти литературных обществ”...
О Толстом никто не помнил: каждый сюда бежал, чтобы вскочить на кафедру и, что-то проболтав, – всё равно что, – ткнуть перстом в грудь и сказать:
“Вот я, Добчинский, живу; современник вам и Толстому. Разделяю его мысли, восхищаюсь его гением; но вы запомните, что я именно – Добчинский, и не смешайте мою фамилию с чьей-нибудь другой”".
Глеб Успенский
"Читал о страдальческой, ужасной жизни Гл[еба] Успенского («Русск. Мысль» 1911 г., лето): его душил какой-то долг в 1700 руб.; потом “процентщица бегала за мной по пятам, не давая покою ни в Москве, ни в Петербурге”.
Он был друг Некрасова и Михайловского. Они явно не только уважали, но и любили его (Михайловский в письме ко мне).
Но тогда почему же не помогли ему? Что это за мрачная тайна? Тоже как и у почти миллионера Герцена в отношении Белинского. Я не защитник буржуа, и ни до них, ни до судьбы их мне дела нет, но и простая пропись, и простой здравый смысл кричат:
“Отчего же это фабриканты должны уступить рабочим машины и корпуса фабрик, – когда решительно ничего не уступили: Герцен – Белинскому; Михайловский и Некрасов – Глебу Успенскому”.
Это какой-то “страшный суд” всех пролетарских доктрин и всей пролетарской идеологии".
Глеб Иванович Успенский (1843-1902) - писатель.
Николай Константинович Михайловский (1842-1904) - публицист, критик, литературовед.
Александр Иванович Герцен (1812-1870) - писатель, публицист, философ.
Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848) - публицист, литературный критик.
Две философии
"С основания мира было две философии: философия человека, которому почему-либо хочется кого-то выпороть; и философия выпоротого человека. Наша русская вся – философия выпоротого человека. Но от Манфреда до Ницше западная страдает сологубовским зудом: “Кого бы мне посечь?”
Ницше почтили потому, что он был немец, и притом – страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил в духе: “Падающего ещё толкни”, – его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать".
Фридрих Вильгельм Ницше (1844-1900) - немецкий философ, поэт, филолог, композитор.
Пошлая жизнь
"Толстой прожил, собственно, глубоко пошлую жизнь... Это ему и на ум никогда не приходило.
Никакого страдания; никакого “тернового венца”; никакой героической борьбы за убеждения; и даже никаких особенно интересных приключений. Полная пошлость.
Да, – приключения ”со своими идеями”...
Ну, уж это – антураж литературный, и та же пошлость, только вспрыснутая духами".
"Мне кажется, Толстого мало любили, и он это чувствовал. Около него не раздалось, при смерти, и даже при жизни, ни одного “мучительного крика вдруг”, ни того “сумасшедшего поступка”, по которым мы распознаем настоящую привязанность. “Всё было в высшей степени благоразумно”; и это есть именно печать пошлости".
Боборыкин
"По фону жизни проходили всякие лоботрясы: зелёные, жёлтые, коричневые, в чёрной краске...
И Б[оборыкин] всех их описывал: и как шёл каждый, и как они кушали свой обед, и говорили ли с присюсюкиванием или без присюсюкивания.
Незаметно в то же время по углам “фона” сидели молчаливые фигуры... С взглядом задумавшихся глаз... Но Б[оборыкин] никого из них не заметил".
Пётр Дмитриевич Боборыкин (1836-1921) - писатель и драматург.
Чуковский
"Чуковский всё-таки очень хороший писатель. Но это “хорошее” получает от него литература (закапывание трупов), но не останется на нём самом. Дело в том, что он очень полезен, но он не есть прелестный писатель; а в литературе это – всё.
Но он не есть дурной человек, как я его старался выставить (портрет Репина)".
В статье “Богатый и убогий” (1911) Розанов отмечает:
"Странно. Пишет превосходно, а впечатления нет. Уж много лет пишет, а никак не скажешь:
“Вот какую мысль проводит этот писатель”.
Очень странно для писателя: не проводить никакой мысли.
Что же он пишет?
— “А так, пишет. И превосходно пишет”.
В каком роде? Для чего?
— “Он, собственно, клюётся. Клюнул одного. Клюнул другого”.
— “Да для чего?!”
— “А так, чтобы вышло осязательное впечатление. Больше ни для чего”
Странно... Не столько писатель, сколько воробей: потому что если Чуковского самого спросить, на кого он походит, на орла или воробья, то он, залившись краской стыда, смущенно и невнятно пробормочет:
“Конечно, на воробья, орлиного во мне ничего нет. И я клюю всё маленькое, маленьким клювом и маленькие зернышки”.
В самом деле, страсть его разбирать все мелочи, писать о мелочах в писателе, и, по возможности, о мелочах в самом мелком писателе, которого и не читает никто, которого даже почти никто и не знает, — изумительна! Поистине, это критик о Вербицкой.
Послушайте: он ни за что в свете и никогда не напишет статьи о Толстом и Достоевском. Самая талантливая его статья-лекция была... о Нате Пинкертоне в русской литературе и о кинематографе как отделе литературы! Это до того изумительно, что просто в дрожь бросает! И лекция-статья его о Пинкертоне была изумительно-блестяща, даже до глубокомыслия!
Удивительный “философ для Пинкертона”. Просто ничего не понимаешь. Да кто он?
Репин написал его изумительный портрет. Выставив вперед руки, он точно играет ими для кого-то... Но пальцы не отделаны живописцем-психологом: и видишь точно не пальцы, а искривленные когти хищной птицы. Но руки — впереди всего, впереди фигуры.
“Этот господин что-то вечно делает руками, — и он должен быть или престидижитатор, или фокусник, или... хуже: когти говорят о “хуже”... Фигура откинулась назад, к спинке кресла, — предовольная собою... “Этот господин преуспевает; несчастия с ним не может быть”. И действительно, — лицо полно улыбки и каждой черточкой говорит:
“Как я талантлив! Боже мой, как я талантлив...”"
Корней Иванович Чуковский (Николай Корнейчуков, 1882-1969) - поэт, журналист, критик и литературовед.
Анастасия Алексеевна Вербицкая (1861-1928) - писательница и драматург.
О Щедрине
"Как “матерой волк” он наелся русской крови и сытый отвалился в могилу".
Ещё о Льве Толстом
"Толстой... Когда я говорил с ним, между прочим, о семье и браке, о поле, – я увидел, что во всём этом он путается, как переписывающий с прописей гимназист между “и” и “i” и “й”; и, в сущности, ничего в этом не понимает, кроме того, что “надо удерживаться”. Он даже не умел эту ниточку – “удерживайся” – развернуть в прядочки льна, из которых она скручена. Ни – анализа, ни – способности комбинировать; ни даже – мысли, одни восклицания. С этим нельзя взаимодействовать, это что-то imbecile".
"Толстой был гениален, но не умён. А при всякой гениальности ум все-таки “не мешает”".
Социализм
"Социализм пройдёт как дисгармония. Всякая дисгармония пройдёт. А социализм - буря, дождь, ветер...
Взойдёт солнышко и осушит всё. И будут говорить, как о высохшей росе:
“Неужели он (соц.) был?”
- ”И барабанил в окна град: братство, равенство, свобода?”
“О, да! И ещё скольких этот град побил!!”
- “Удивительно. Странное явление. Не верится. Где бы об истории его прочитать?”
Ещё о Боборыкине
"Русские, как известно, во всё умеют воплощаться. Однажды они воплотились в Дюма-fils [сына]. И поехал с чувством настоящего француза изучать Россию и странные русские нравы.
Когда на границе спросили его фамилию, он ответил скромно:
“Боборыкин”.
Самое важное в Боборыкине, что он ни в чём не встречает препятствия...
Боборыкина “в затруднении” я не могу себе представить.
Всем людям трудно, одному Боборыкину постоянно легко, удачно; и я думаю, самые трудно перевариваемые вещества у него легко перевариваются".
О Герцене
"Никакой трагедии в душе... Утонули мать и сын. Можно было с ума сойти и забыть, где чернильница.
Он только написал “трагическое письмо” к Прудону".
О Бальмонте
"Это какой-то впечатлительный Боборыкин стихотворчества.
Да, знает все языки, владеет всеми ритмами и, так сказать, не имеет в материале сопротивлений для пера, мысли и воображения: по сим качествам он кажется бесконечным.
Но душа? Её нет у него: это вешалка, на которую повешены платья индийские, мексиканские, египетские, русские, испанские. Лучше бы всего - цыганские, но их нет.
Весь этот торжественный парад мундиров проходит перед читателем, и он думает: “Какое богатство!”
А на самом деле под всем этим просто гвоздь железный, выделки кузнеца Иванова, простой, грубый и элементарный.
Его совесть? Об этом не поднимай вопроса".
Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) - поэт, переводчик, эссеист.
Взгляды В.В. Розанова на русских литераторов, и не только... Часть I
(Продолжение следует)
© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2021
