Изменившие вере предков. Часть II: Александр Артемьевич Возницын


Ворчалка № 963 от 29.04.2021 г.




С самого начала данного очерка я хочу извиниться перед читателями за обширное цитирование документов из российских архивов, так как основные сведения об этой истории получены именно из официальных источников.

Потомственный дворянин Александр Артемьевич Возницын (1701-1738) большую часть своей жизни посвятил военно-морскому флоту Российской империи, и перипетии его жизни на военной службе достаточно интересны.
Отцом А.А. Возницына был дьяк посольского приказа Александр Богданович Возницын. Саша Возницын был записан в Морскую академию в 1714 году и начал в ней учиться с первых дней после её открытия в 1715 году. В 1717 году среди первых выпускников Морской академии Возницын был определён гардемарином на флот, и в 1722 году получил звание мичмана.

В 1726 году императрица Екатерина I восстановила кавалергардский корпус, в который отбирали самых рослых, представительных и приятных на вид молодых людей из самых знатных дворянских семей. Стало быть Возницын удовлетворял предъявляемым требованиям, так как в 1727 году его перевели в кавалергарды, где он и прослужил до 1731 года, когда корпус был расформирован по приказанию императрицы Анны Иоанновны.
Следует отметить, что в 1730 году Возницын был произведён в капитаны (общевойсковые). Интересно, за какие такие заслуги? Вероятно, за помощь при восшествии Анны Иоанновны на престол.

В 1731 году Возницына перевели обратно во флот в звании капитан-лейтенанта.
Но в 1733 году, по Высочайшему указу, он был исключён из флота
“за незнанием действительно морского искусства”
и отправлен в Военную Коллегию для определения в армейские сухопутные полки.
Как же так? Возницын учился морскому делу, уже 10 лет отслужил на флоте и вдруг уволен из флота с такой позорной формулировкой. Мы можем только гадать о причинах подобной немилости, но вероятно эти события могли надломить душу бывшего кавалергарда.

Обида жгла сердце бравого офицера, так что в декабре того же 1733 года Возницын подал прошение об отставке. К этому прошению он приложил заключение доктора Гердинга, старшего доктора Кронштадтского госпиталя, который нашёл, что у Возницына
"в селезёнке болезнь, от которой приключилось удушье и судорожное сведение внутренней (sic!), что от худо употреблённых наперёд сего меркуриальных медикаментов учинилось, от чего вся кровь повредилась, так что всякие опасные приключительства у него в руках и ногах сделались и на левой руке водяную опухоль имеет и затем тремя пальцами владеть не может".
Следовательно, Возницын
"к воинской службе не способен".
Такое заключение сделал военно-морской доктор, который исходил из требований к здоровью моряка на действительной службе.
Однако другой врач, доктор Энглерт, не согласился с диагнозом своего коллеги и нашёл у Возницына только припухлость левой руки.
Николай Фридрих Энглерт (1680-1753) в рассматриваемое время был старшим доктором Санкт-Петербургского военно-сухопутного госпиталя, так что мы не будем удивляться почти противоположной оценке здоровья Возницына.

Военная коллегия рассмотрела оба медицинских заключения и отпустила Возницына на год для поправки здоровья.
30 апреля 1735 года Возницын подал заявление в Военную коллегию,
"что от болезней не токмо свободы не получил, но и больше прежнего оные умножились".
Майор Зубов, которого послали для расследования данного заявления, донёс Военной конторе,
"что Возницын в доме своём сидел в постели, в лице бледен, а наружной болезни на нём никакой не явилось, токмо сказывал, что у него имеется болезнь ипохондрия и в речах имеет запность и признавается, что в нём есть меланхолия; при том же осмотре служители его объявили, что он временем бывает в беспамятстве и непорядочно бегает и дерётся".


Затем к Возницыну отправили солдата Степана Каширина, который
"сказкою показал: лежит де он, Возницын, в доме своём в людской избе, на печи, обут в лапти и поднимал ноги вверх".


Тогда Военная контора послала доктора Шмидта для освидетельствования Возницына, который нашёл, что Возницын
"обретается в меланхолической болезни и совсем без ума".
Военная контора продлила срок для лечения болезни до января 1736 года, но уже в августе 1735 года Возницын прибыл в Петербург и лично доложил Военной Коллегии о полном своём выздоровлении, показывая, что
"ныне он от показанной своей чахоточной болезни имеет свободу".


Для дальнейшего освидетельствования Возницына направили в Медицинскую канцелярию, которая определила, что
"как гипохондрической, так и чахоточной болезни в нём не явилось".
Тем не менее,
"по рассуждению Военной Коллегии за несовершенном в уме состоянии ныне в воинскую службу употреблять его не можно".
Поэтому
"оный Возницын для представления Сенату прислан в Герольдмейстерскую контору и октября 2 дня 1735 году, по осмотру и приговору Сенатскому, за показанными болезнями от службы и от дел отставлен и отпущен в дом вовсе".
Получается, что уже в середине 1735 года Возницына признали повредившимся в уме.

Более того, его единокровная сестра Матрёна Артемьевна Сенявина в 1737 году просила Сенат назначить опеку над имениями её брата, ссылаясь на его безумие.
В соответствии с указом Петра I от 6 апреля 1722 года “О свидетельствовании дураков в Сенате” Сенат разобрал прошение М.А. Сенявиной и решил все имения А.А. Возницына, кроме полученного им в приданое за женой, отдать в опеку его сестре, причём “в письме крепостей учинено ему запрещение”.
Таким образом Возницын уже не мог распоряжаться своим имуществом.

Матрёна Артемьевна Сенявина (1670-?) - урождённая Возницына, единокровная сестра Александра Артемьевича Возницына; жена И.А. Сенявина.
Илларион Акимович Сенявин (1663-1730) — российский государственный деятель среднего звена.

Недовольна Возницыным была и его жена, Елена Ивановна, урождённая Дашкова, которой было тяжело жить с рехнувшимся мужем. Немного позже она написала:
"Муж мой данное за мною от покойного отца моего, стольника Ивана Устиновича Дашкова, приданое — деньгами 1000 руб., да алмазных вещей, серебряной посуды, жемчугу и платья, всего на две тысячи руб. - прожил, да в Коломенском уезде деревню продал Вотчинной Коллегии канцеляристу Ключарёву, написав крепость моим именем и из немалого мучительства и принуждения и нестерпимых побой я и руку приложила, а он подписался у той крепости свидетелем и оное, как движимое так и недвижимое имение мотовски прожил же всё без остатка".


Да, в тяжёлом положении оказался Возницын уже в 1737 году: родительское имение ушло под опеку сестры, а женино — он всё промотал. Да и отношения с родственниками оставляли желать лучшего.

Тут в нашей истории всплывает имя Боруха Лейбова, крупного купца и откупщика, с которым Возницын познакомился примерно в это же время в Москве.
Этот Борух Лейбов попал в поле зрения российских властей ещё в 1722 году, когда в 28 ноября того года в Святейший Синод поступил извет от смоленских мещан о том, что хотя в Смоленском крае “жидовская вера была искоренена без остатка”, князь Василий Гагарин самовольно допустил туда евреев в кабацкие и таможенные откупа. Те будто бы размножились и “старозаконием своим превращают в жидовство христиан”.

Князь Василий Иванович Гагарин (?-1745) — новгородский губернатор при Петре I и с 1729 года до 173(?) года.

А откупщик Борух Лейбов ругался Христовой вере и дерзнул в сельце Зверовичи построить “жидовскую школу” (синагогу) прямо рядом с церковью Николая Чудотворца.
Когда же отец Авраам, местный священнослужитель,
"в строении школы в басурманской их вере укоризны чинил",
Борух Лейбов того священника
"бил смертно и голову испроломил и, оковав, держал в железах".
Позже Лейбов священника освободил, но
"от того жидова мучения священник одержим был болезнью, и, не освободясь от неё, умер".


Святейший Синод велел синагогу разорить до основания, а все священные книги, находившиеся в ней, сжечь. По другим обвинениям в адрес Боруха Лейбова было приказано провести строгое расследование, но из-за нерадивости местных властей и их медлительности этот приказ тихо свели на нет. То есть следствие вроде бы и велось, но никаких результатов получено не было.

Так вот, Борух Лейбов часто бывал в Москве по своим торговым делам и даже вроде бы занимался там миссионерской деятельностью. Скорее всего, Лейбов познакомился с Возницыным в одном из трактиров, где тот проматывал ещё остававшиеся у него деньги. Они вскоре стали близкими приятелями, проводили много времени вместе, и постепенно Лейбов начал доказывать Возницыну преимущества иудейской религии, зачитывая ему избранные места из Ветхого Завета.

Впрочем, этот период их совместной деятельности в следственном деле освещён был очень слабо. Мы так и не знаем, каким образом Возницын постигал основы иудейской религии, изучал ли иврит и мог ли читать еврейские священные книги самостоятельно?
Основное внимание следователи уделили поездке приятелей на родину Боруха Лейбова в Литву, в местечко Дубровно.

Зачем Возницын туда поехал? Позднее Возницын на следствии показал, что он поддался убеждениям Боруха Лейбова и поехал с ним
"для обрезания и к лучшему познанию жидовского закона".
Дальнейшие подробности этой поездки нам известны из материалов следственного дела.

Нам достоверно неизвестно, по каким признакам госпожа Возницына определила, что её муж перешёл в иудейскую веру, но в начале марта 1738 года в Московскую Синодальную Канцелярию поступило заявление от Елены Ивановны Возницыной и двух её служителей о том, что её муж перешёл из православия в “жидовской закон”.

Следствие по этому обвинению началось очень быстро. Возницын, Борух Лейбов и его зять Шмерль были вызваны в Московскую Синодальную Контору, где их арестовали и откуда их переправили в Тайную Канцелярию (Канцелярия тайных и розыскных дел) в Петербурге, которой с 1731 года руководил Андрей Иванович Ушаков (1672-1747).

В наставлении следователям предписывалось:
"Ими, жидом Борохом Лейбовым и Возницыным, для изыскания истины, надлежит произвести указанныя розыски, для того не покажется ли оный Борох и с ним кого сообщников в превращении ещё и других кого из благочестивой, греческого исповедания веры в жидовской закон".
В Синодальной Канцелярии ни Борух Лейбов, ни Возницын ни в чём не признались и вину свою отрицали. Однако в это же время сдвинулось с мёртвой точки и дело об убийстве Борухом Лейбовым священника Авраамия села Зверовичи Смленского уезда. В дальнейшем оба эти дела рассматривались вместе.

Изменившие вере предков. Часть I: Гер-Цедек (Валентин Потоцкий)

(Продолжение следует)

© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2021
abhoc@abhoc.com