В качестве отдельного очерка я хочу привести очень подробно записанный Валуевым ход заседания Совета Министров от 13 марта 1861.
Валуеву подобные заседания были ещё в диковинку, но он очень быстро освоился на этом уровне и таких подробных записей больше не делал.
Начну однако с записи от предыдущего дня.
12 марта 1861 г.
Сегодня нечто вроде организованной властями крестьянской демонстрации. Я не видал её, но говорят, что у Зимнего дворца собралось до тысячи, до двух тысяч или до
двухсот (varias fama voces habet [Слава имеет разные голоса]) крестьян. Депутация из 12-ти человек была допущена к Государю и поднесла хлеб-соль.
Из Варшавы получены от князя Горчакова новые предположения, составленные, как слышно, марграбом Велопольским. Совет министров назначен по сему поводу на завтра. Карницкий, который был у меня вечером, говорил, что они отчасти идут далее, отчасти не столь далеко, как предположения, составленные им вместе с Платоновым и Тымовским.
Был вечером у Ланского. Ещё раз встретил там Муравьева-Амурского и ещё раз вынес из этой встречи впечатления, что он ниже своей репутации и даже не умеет нести этой репутации с достоинством.
Видел [Н.А.] Милютина. Кисель.
Князь Михаил Дмитриевич
Горчаков (1793-1861) — генерал-адъютант; наместник Царства Польского (1856-1861); член Государственного совета с 1861.
Маркграф (маркиз) Александр
Велёпольский (1803-1877) - в 1861 г. член Совета управления и министр народного просвещения и вероисповедания; начальник гражданской администрации и вице-председатель Государственного совета Царства Польского (1862-1863).
Иван Николаевич
Карницкий (1813-1878) — статс-секретарь при Совете управления Царства Польского.
Валериан Платонович
Платонов (1809-1893) - статс-секретарь Его Величества; товарищ министра статс-секретаря Царства Польского; министр статс-секретарь Царства Польского (1864-1866); член Государственного совета с 1866.
Иосиф Игнатьевич
Тымовский (1791-1871) - министр статс-секретарь Царства Польского; член Совета управления Царства Польского; член Департамента дел Царства Польского Государственного совета.
Граф Сергей Степанович
Ланской (1787-1862) — камергер; член Государственного совета; министр внутренних дел (1855-1861).
Граф Николай Николаевич
Муравьёв-Амурский (1809-1881) — генерал-адъютант; член Государственного совета; генерал-губернатор Восточной Сибири (1847-1861).
13 марта 1861 г.
Совет министров. Вынес из него самое тяжёлое впечатление. Кроме обыкновенно присутствующих 15-ти членов, были приглашены граф Сергей Строганов, барон Мейендорф, Тымовский и Платонов.
Государь открыл совещание упрёком в несоблюдении тайны насчёт того, что в Совете происходит, и сослался на перепечатание в "Колоколе" всего сказанного им в предшедшем заседании Совета по крестьянскому делу.
[В “Колоколе” за 1 марта 1861 г. в статье “Освобождение крестьян” описывалось заседание Совета министров совместно с Главным комитетом по крестьянскому делу, происходившее 26 января 1861 г., а также заседание Государственного совета 28 января 1861 г. с изложением речи Александра II.]
Потом Его Величество вкратце рассказал варшавские события, прочитал письмо и записки, полученные от наместника, и при этом неоднократно дал заметить, что недоволен тем, что делалось и теперь делается в Варшаве и в Царстве Польском.
Потом мною была прочитана записка, составленная Тымовским, Платоновым и Карницким, с изъяснением мер, которые, по их мнению, могли бы быть приняты для удовлетворения справедливых просьб и надежд Польши. Сущность их: введение в действие доселе не введённого в действие органического статута 1832 года с некоторыми переменами; восстановление Государственного совета с упразднением кодификационной комиссии, призвание в оный по назначению почётных обывателей и чинов местного управления; образование губернских и уездных советов; образование муниципалитетов в городах.
Затем я прочитал проект указа и expose de motifs [изложение причин], составленные Велопольским и присланные князем Горчаковым, как предположения, им одобренные и настоятельно рекомендуемые.
Во время чтения граф Блудов, один из двух ещё живых редакторов статута 1832 г. (граф Нессельроде — другой), заметил, что в сущности ничего не введено было в действие из того, что в статуте было предложено.
Начались толки, не могу назвать их ни совещанием, ни прениями. Сущность заключалась в следующем.
Граф [В.Ф.] Адлерберг. Ввиду нынешних обстоятельств и ради спешности дела — в пользу предположений наместника.
Граф Панин. Находит, что стеснение жителей Царства и недостатки тамошнего управления преимущественно и даже исключительно относятся до части народного просвещения. Избирательное начало
в городах опасно. Бургомистров и ратманов
лучше назначать от правительства. Различие между дворянами и недворянами должно быть сохранено. Государственный совет следует восстановить; кодификационную комиссию упразднить. Улучшить часть народного просвещения. Действовать постепенно и осторожно в отношении к реформам.
(Я никогда не слышал ничего более пустого, чем то, что говорит граф Папин, хотя, впрочем, его речь звучит и льётся.)
Граф Строганов. В Варшаве революция. К Государю обращаются мятежники. Никакой уступки. Велопольский и Замойский, вместо того чтобы быть мучениками правого дела (!!!), являются заговорщиками.
Князь Горчаков. Сильное правительство может улучшать. Его уступки не являются слабостью. Никаких последовательных уступок, чтобы не возбудить неосуществимых надежд. Нужно немедленно наметить границы этих уступок и кончить дело здесь, завершив его без предварительной переписки с Варшавой. Необходимо спешить. В наши дни время пожирает,
но не укрепляет.
Платонов. Никаких уступок. Существует органический статут, его следует выполнять.
Тимовский. To же.
Граф Блудов. Соединяется с князем Горчаковым. Кроме того, полагал бы вызвать из Царства для подробной разработки предположений о местных улучшениях экспертов из местных обывателей.
Его Величество имел ту же мысль. И он хотел вызвать оттуда благонадежных лиц и писал о том князю Горчакову. При этом Государь недоверчиво отозвался о Замойском и сказал, что князю Горчакову известно, что он в сношениях с Парижем. Из отрывка письма Горчакову (наместника) видно, что, по отзыву самого Замойского, он вызвал дьявола и не знает, как его укротить или заклясть.
Барон Мейендорф. Нельзя предрешать интересы Империи — вот одно из ограничений, которое следует установить. Верховный Совет, предложенный Велопольским, в котором будут заседать епископы, представители городов и представители советов воеводств, ему кажется опасным. Созываемые сессии являются в какой-то мере национальным представительством.
Ланской. Односложные слова, выражающие согласие.
Великий князь генерал-адмирал [Константин Николаевич] предпочитает постоянный Совет. Никаких созывов.
Чевкин. Нельзя торопиться. Выборное начало полезно в низших сословиях, следовательно, в городах. Наши главные враги — высшее сословие. Они выдают за общественное мнение свой собственный взгляд на вещи. Забыто в предположениях статс-секретариата сословие крестьян. У них нет представителей. Восстановить Государственный совет, который может принять в себя, что нужно. Ввести в действие статут 1832 года. Избегать центральных представительств. Лучше 39 уездных. Они мельче. С ними легче справиться. Кроме того, нужно бы назначить и местные советы коронных председателей.
Граф Строганов. Нам следует опираться на низшие сословия.
Государь начинает обнаруживать нетерпение. Постановляются вопросы.
Князь [В.А.] Долгоруков три раза указывает на ст. 53 и 54 Органического статута, обещающие представительные собрания областных чинов.
Его Величество их сам прочитывает.
Князь Долгоруков намекает мягко и робко на то, что надобно ожидать, что меры, по-видимому, одобряемые Советом, не удовлетворят на местах.
Вопросы повторяются. Никто не решается прямо сказать своего мнения.
Его Величество говорит, что, по-видимому, все согласны принять предложения статс-секретариата. К ним прибавляют допущения в Государственный совет 2-х епископов или прелатов и, по предположению Велопольского, отделение народного просвещения и дел духовных от Комитета внутренних дел. Допускается эвентуально [предположительно] назначение Велопольского директором этой новой части управления.
Под конец всё происходит так неотчётливо, что я, перед кем лежат бумаги, не знаю сам, что принято, что не принято. Государь приказывает, чтобы главные черты одобренных мероположений сегодня ж были сообщены наместнику по телеграфу, и возлагает редакцию на князя Горчакова вместе с Платоновым и Тымовским.
Князь Горчаков предлагает этим господам немедленно заехать к нему и приглашает, неизвестно почему, графа Панина к участию в этом труде. Граф Панин отнекивается, но под конец, по-видимому, соглашается.
Затем я читаю записку об учебной части.
Граф Строганов отзывается весьма неблагоприятно о наших университетах.
Князь Горчаков, имея в виду, что в записке сгатс-секретариата предлагаются в разрозненном виде все составные части университета, просит, чтобы совокупность их решились назвать университетом.
Ковалевский слабо поддерживает.
Его Величество решительно не останавливается на этом.
Чевкин восстает против вольных слушателей.
Граф Строганов тоже.
[М.Н.] Муравьёв за них заступился, но Государь, видимо, не хотел его слушать.
Совещание принимает бессвязную форму.
В конце оного я опять не знаю в точности, на чём остановились. Но другие, по-видимому, счастливее меня.
Горчаков возобновляет Панину, Платонову и Тымовскому приглашение отправиться к нему.
Заседание закрывается.
"Вы недовольны, —"
сказал мне, уходя, князь Долгоруков.
"Князь, вы увидите последствия и вы их сможете оценить".
Заседание началось с признания, что ни одно из заключающихся в статуте обещаний не было исполнено в течение 30 лет. Оно происходило ввиду событий, самым резким и тягостным образом обнаруживших несостоятельность 30-летней системы управления, но ни один голос не возвысился до признания явных, несомненных ошибок и неправд. Ни один голос не обратился к сердцу Государя. Ни одна благородная струна души не была затронута. Никто не подумал, не упомянул о том, что вытерпела или перетерпела Польша в это 30-летие, и о том, что если крамолы продолжались и продолжаются, то мы собственными ошибками и неумением вселить ни уважения, ни даже боязни, наполовину тому причиной. Никто даже не признал (кроме князя Горчакова, и то только мимоходом) крайности современных обстоятельств.
Хотя действия и положения наместника о них свидетельствовали и хотя самый факт созыва Совета для обсуждения не мер подавления крамолы, а предположений наместника и статс-секретариата доказывает, что мы считали себя кое в чём связанными или как бы провинившимися.
Позднее Валуев дописал к этому месту следующий комментарий:
"Самое главное то, что никто не заметил, что инициатива уже вышла из рук правительства. Когда возникают смуты, можно или их подавлять силою, или рассуждать с недовольными. Мы уже начали второе. Мы встретились с новыми, большею частью пассивными формами сопротивления, и эта новизна нас в особенности смутила".
Говорили о воспитании, о постепенном образовании какого-то несбыточного противодействия средних и низшего сословий высшему, но никто не заикнулся о страшной ответственности кровавых принудительных мер, никто не вспомнил о значении единодушия, ныне обнаружившегося во всех слоях польского народа, и не дерзнул коснуться вопроса о его общечеловеческих стремлениях и правах.
Не хотели делать уступок и не заметили, что их делают, забыли, что неохотно сделанные уступки — наихудшие из всех, которые можно было бы совершить.
Государь был предрасположен к лучшему результату, голос графа Панина дал всему совещанию то направление, от которого впоследствии граф Строганов, Чевкин и другие не позволили ему уклониться.
Меня огорчают преимущественно несостоявшиеся в Совете определения. Быть может, нам необходимо на первый раз выиграть время; быть может, эти определения и удовлетворяют на время Варшаву; быть может, к лучшему и то, что они не удовлетворяют Варшавы и Царства. Меня огорчают речи, мною слышанные, лица, мною виденные. Меня огорчает, оскорбляет и уничижает тот полицейский уровень, на котором так плотно держались все члены царской Думы. Повторяю, ни одного благородного слова, ни одной смелой мысли, ни одного широкого размаха, ни одного возвышенного и ни одного тёплого чувства.
Граф Сергей Григорьевич
Строганов (1794-1882) - генерал от кавалерии; воспитатель наследника цесаревича Николая Александровича (1843-1865) в 1860-1865 гг.
Барон Егор Фёдорович
Мейендорф (1794-1879) — генерал-адъютант; генерал от кавалерии; член комитета об устройстве быта Лифляндских крестьян.
Граф Владимир Фёдорович
Адлерберг (1791-1884) — генерал-адъютант; министр императорского двора и уделов (1854-1872).
Граф Анджей Артур
Замойский (1800-1874) — организатор Земледельческого общества в Царстве Польском.
Через несколько лет Валуев добавил к записи от 13.03.1861 такой комментарий:
"Ввиду позднейших событий это заседание во многом может казаться странным, но оно хорошо характеризует тогдашнее настроение высших правительственных лиц.
Начиная с Государя, все члены Совета, кроме графа Строганова, находили нужным что-нибудь сделать для успокоения и даже удовлетворения умов Польши.
Один член, оговоривший мимоходом интересы империи, т.е. России, был немец — барон Мейендорф.
Военный министр (тогда генерал Сухозанет) молчал.
Министр внутренних дел Ланской — почти молчал.
Генерал Муравьёв, впоследствии покоритель мятежа в Северо-Западном крае и всемогущий виленский проконсул, предлагавший заселять поляками Туруханские тундры, сказал только два слова, и те в пользу польских вольных слушателей в учебных заведениях.
Князь Долгоруков ближе всех роднился с моими собственными ощущениями и мыслями, что и продолжалось до его кончины, но большею частью держал себя на втором плане и высказывался неохотно и нерешительно.
Наконец, князь Горчаков (faisait la phrase [разглагольствовал]) и в то же время, как здесь по вопросу об Университете, смелее других смотрел делу в лицо и называл его по имени".
14 марта 1861 г.
Утром в Комитете. Сегодня князь Горчаков, Тымовский, Платонов, граф Панин, князь Долгоруков и Чевкин (двое последних по желанию Государя) собирались после заседания Государственного совета у князя Горчакова для написания грамоты или указа о польских концессиях.
Ответа на вчерашнюю телеграмму нет, но есть известие о некоторых частных беспорядках 13-го числа.
У генерала Абрамовича, Эноха и на станции железной дороги выбиты стекла. За Мухановым, который уехал на почтовых, до первой станции железной дороги в Пруссию гнались, но не успели его захватить.
Платонов посылается в Варшаву завтра с грамотою. Поздно.
Князь Долгоруков, которого я видел у князя Суворова, говорил, пожимая плечами, о Панине и Строганове, а собственную свою нейтральность или вялость объяснял тем,
"что это у Императора предвзятое мнение и, следовательно, можно было бы только продемонстрировать принципы, не добившись никакого результата и поставив Его Величество в ещё более затруднительное положение".
Он справедливо замечает, что и предложения Велопольского были недостаточны для удовлетворения поляков и что нужно было бы “aller au dela” [дальше этого], но присовокупил
"что ещё нет при Его Величестве советника, который мог бы быть выразителем мнений и защитником больших и смелых мер".
Очевидно, что главную роль в этом деле играет князь Горчаков.
Поздний комментарий:
"Эту роль князь Горчаков играл не столько по личному влиянию или по званию министра иностранных дел, сколько по свойству двоюродного брата наместника князя М.Д. Горчакова".
Строго логичен был один граф Строганов. Он признавал движение в Польше мятежом и, следовательно, не хотел ничего, кроме подавления движения.
Другие члены Совета в душе также считали дело мятежом, но полагали более уместным с ним заключить сделку, чем его покарать. Это неизбежно вело их к переменам в прежней системе. Но они попытались ограничиться частностями, не коснувшись её коренных начал.
Игнатий Якимович
Абрамович (1793-1867) — генерал-лейтенант; обер-полицмейстер Варшавы (1861-1862); генерал-полицмейстер армии, расположенной в Царстве Польском, (1854-1862); управляющий Императорскими дворцами в Царстве Польском (1839-1887).
Юлий Яковлевич
Энох (Юлиан Казимир Мамерт , 1822-1880) - обер-прокурор общего собрания Варшавских департаментов Правительствующего Сената; статс-секретарь при Государственном Совете Царства Польского с 1861; статс-секретарь при совете управления Царства Польского и статс-секретарь Его Величества с 1862; член Государственного совета с 1864 г.
Павел Александрович
Муханов (1797-1871) - попечитель Варшавского учебного округа (1851-1861); главный директор комиссии внутренних и духовных дел Царства Польского (1856-1861); член Государственного совета с 1861 г.
Князь Александр Аркадьевич
Суворов (1804-1882) — генерал-адъютант; член Государственного совета; прибалтийский генерал-губернатор (1848-1861); генерал-губернатор Петербурга (1861-1866); с 1866 г. генерал-инспектор пехоты.
14 марта 1861 г. были опубликованы указы о восстановлении Государственного совета Царства Польского как высшего совещательного органа при наместнике, об учреждении выборных губернских и уездных советов, а также муниципалитетов в Варшаве и ряде крупных городов, об образовании комиссии просвещения и духовных дел во главе с маркизом А. Велёпольским. Однако эти уступки не удовлетворили даже Земледельческое общество.
Уже находясь в отставке, Валуев писал:
"В предшедших заметках за 13 и 14 апреля многое может показаться излишним, как относящееся более к моим собственным взглядам и тогдашним суждениям, чем к событиям, которых я был свидетелем. Я оставил эти заметки в том виде, в каком они занесены в мой дневник, преимущественно по тому соображению, что со временем может быть небесполезным знать, как думали в то время некоторые лица, подобно мне стоявшие в рядах правительства и довольно близко к его центру".
Пётр Александрович Валуев: заметки и анекдоты из дневника министра внутренних дел Российской Империи. Часть I
(Продолжение следует)
