В Могилёвском наместничестве сложилась такая ситуация, по словам Добрынина,
"что Полянский в губернии самой большой человек, хотя ростом не выше двух аршин и двух вершков [примерно 151 см], с каблуками и с тогдашним высоким тупеем, представляющим парус, или буфетные ширмы".
Так мы невольно впервые получили хоть какое-то представление о внешности Василья Ипатовича Полянского, который в 1779 году с попущения Пассека уже почти самовластно управлял Могилёвским наместничеством.
Следующий большой фрагмент из воспоминаний Добрынина вошёл с незначительными пропусками практически во все биографические очерки как Полянского, так и П.Б. Пассека:
"1779 год прошёл в полной Полянскаго славе, или, лучше сказать, в полном его желании. Итальянский и французский язык, которые он знал как природный свой, литература, танцы, карты, сведение о вещах, дар слова, скорая мысль, счастливая память, ловкость отделывать по бумагам всё скоро, неограниченное его любочестие, или честолюбие, и недеятельность губернатора Пассека давали ему право поступать самовластно. Он сажал дерзких и глупых дворян в караульню, неисправных секретарей и канцелярских служителей посылал туда же, a с невежами мещанами не хотел и слов терять, повелевая им исполнять безмолвно все их обязанности; многие отведывали с ним поспорить, но всегда оставались в дураках. Ибо на сей случай шутливые его, и вместе язвительные, критические и дельные приказания ― без потери важности ― тем несноснее были тому, к кому они касались, что все сторонние, кто бы тут ни случился, со смеха животы надрывали. Почему, все его боялись и почитали. И, к чести его сказать: порядок не нарушался, как в наместническом правлении, так в губернском городе и во всей губернии.
И за сей порядок никто его не любил.
Его злословили, проклинали, ему желали зла. Его досужество находило для себя праздное время, которое нужно было дополнять упражнением".
Здесь следует сказать, что белорусских землях произошли некоторые перемены в руководстве.
Граф Чернышёв практически отошёл от всех дел, выехал сначала в своё белорусское имение Чечерск, а потом и вовсе удалился в своё родовое имение Ярополчь под Москвой.
П.Б. Пассек был пожалован в сенаторы и отозван в Петербург, а с 1782 года стал новым генерал-губернатором вместо графа Чернышёва.
Новым правителем наместничества стал Н.Б. Энгельгардт, а вице-губернатором назначили Герасима Ивановича Черемисинова (?-1806).
Пора теперь перейти к описанию второго нашумевшего любовного приключения из жизни нашего героя. Тем более, что господин Добрынин довольно подробно описал это происшествие.
Полянский и фон Бринк
Шустрый Полянский был так быстр в своей служилой деятельности, что у него оставалось достаточно много свободного времени. Вот и влюбился Василий Ипатович в некую девицу фон Бринк, 24 лет, которая в любительских спектаклях играла роль несчастной любовницы, а жизни стала любовницей нашего героя.
Матери девицы не понравился невзрачный ухажёр дочери, хоть и из начальства, и она выдала её за генерал-майора, тоже фон Бринка, своего дальнего родственника, недавно поселившегося в Могилёве.
По словам Добрынина,
"сей генерал был лет около пятидесяти и, по природе, так прост и неопрятен, какого не бывало ещё от начала в России генерал-майорского чина, хотя многие мне в этом противоречили и называли легковерным".
Из этих слов следует, что сам Добрынин с генерал-майором фон Бринком лично знаком не был.
Иван Фёдорович фон Бринк (1734-1797) ― боевой офицер, бригадир (1774), генерал-майор (1777), кавалер ордена св. Георгия 4-й ст. (1741). Отзыв Добрынина об этом генерале явно пристрастен, так как фон Бринк проявил себя славным воином, и он по отзывам знавших его людей, был честным и порядочным человеком. Получается, что совсем не зря многие противоречили Добрынину.
Полянский это дело так не оставил и захотел вернуть себе уже замужнюю любовницу. Он закрутил интригу, сговорился со своей любовницей, заручился поддержкой её пастора (разумеется, не бескорыстно), и однажды ночью госпожа фон Бринк выбралась из окна мужниного дома и укрылась на второй половине пасторского дома.
Проснувшийся генерал фон Бринк утром не обнаружил своей молодой жены в постели. Не было её ни в доме, ни в саду, ни в хозяйственных постройках, нигде не было генеральши фон Бринк. Слуги тоже ничего не знали о местопребывании генеральши.
Говорят, что не найдя своей жены, генерал фон Бринк воскликнул:
"Я читал, что где-то, какой-то Тезей оставил какую-то Ариадну. Но, чтобы Ариадна оставила Тезея, этого нигде не написано".
Пасторский дом находился на той же улице, что и дом генерала фон Бринка, но чуть в стороне, и часа через три генералу донесли, что его жена находится у пастора. Генерал к этому времени немного подустал и поэтому спокойно проговорил:
"Почему так рано (поздно)? Да что за моленье? Скажите, чтоб она шла в беседку пить чай (кофе, шоколад)".
Генералу объяснили, что у дверей его жены находится конвой, выставленный наместническим правлением.
Фон Бринк удивился:
"Да, где же её двери?"
Ему объяснили, что на другой половине пасторских покоев.
Генерал возразил:
"Это неправда. Я знаю эту половину покоев ― она пустая, запущенная, забросанная посудою, пасторскими горшками и с мукою мешками".
Фон Бринку ответили:
"Она уже чисто меблирована, пол потянут сукном, и соблюдена во всём симметрия".
Пока фон Бринк раздумывал, что же ему следует предпринять в сложившейся ситуации, к нему вошёл штаб-лекарь Аврам Васильевич Бычков со своими помощниками и с полицейскими. Бычков объявил, что у них есть повеление от наместнического правления с прописанной в нём просьбой молодой генеральши фон Бринк, урождённой фон Бринк, в которой она сообщает,
"что муж её лишен того небесного огня, по которому одному человек называется бессмертным, и проч."
Бычков закончил своё объявление требованием, чтобы господин генерал-майор и кавалер ордена св. Георгия позволил себя освидетельствовать.
Генерал удивлённо поинтересовался:
"Да как так сошлось в один заряд, что и жена моя y пастора, и покои для неё меблированы, и просьба для неё написана, и наместническому правлению подана, и резолюция готова, и вам дан указ, и вы пришли меня свидетельствовать? И все это поспело от тех пор, как я проснулся! Да y нас и в полках так скоро не поворачиваются".
Бычков спокойно ответил:
"Разрешение на все вопросы зависит от поспешного освидетельствования, после которого или генеральша останется в праве защищаться законами в доме непорочности, или вы получите обратно супругу в свои объятия".
Фон Бринк попросил:
"Да нельзя ли без свидетельства?"
Штаб-лекарь Бычков был непреклонен:
"Ни под каким видом нельзя, ваше превосходительство. Вы сами знаете, что мы имеем указ".
Генерал уже собирался было снимать штаны, как вдруг вскричал:
"Да, нет! Можно и не свидетельствовать! Так! Точно так! Можно, можно! Я перед свадьбою моею выдал мою девку за парикмахера Гейслера. Подите к нему и спросите: сколько его молодая жена привела к нему детей? Вы увидите там троих, почти каждолетков. Подите ж, подите! А не то я вас всех перековеркою вот этим прикладом".
И генерал указал на карабин, висевший на стене.
Делегация от наместнического правления решила не обострять ситуацию и поспешила ретироваться.
Ситуация вокруг молодой генеральши несколько стабилизировалась, но не в пользу покинутого мужа, который из окон своего дома мог через пасторский забор наблюдать, как Полянский регулярно навещает его жену. Генерал фон Бринк решил собственноручно расправиться со своим счастливым соперником и поделился этим планом со своим приятелем бароном Феличем.
Барон Фелич был отставным гусарским поручиком, примерно такого же возраста, как и Полянский; он также обладал бешеным нравом и сомнительной репутацией и жил в доме у генерала. Фелич уже давно ненавидел Полянского, который изобличил его в карточной игре, поэтому он решил отговорить генерала и взять дело в свои руки.
Фелич сказал генералу:
"Побойся Бога! Ты наделаешь в городе шуму, навлечёшь на себя беду. Слушай меня; я знаю, как удовлетворить справедливости твоего дела".
Так фон Бринк отложил сведение счётов с Полянским, который теперь тратил все свои средства на содержание особы,
"пожертвовавшей ему всем, без исключения".
У Василья Ипатовича тоже были свои планы относительно того, как достойно выйти из сложившейся ситуации. Он инициировал дело о разводе супругов фон Бринк и отправил соответствующие бумаги в Петербург, надеясь на помощь своих старых покровителей.
Будь его воля, Полянский не расставался бы со своей возлюбленной ни на минуту, но его служба в наместническом правлении требовала регулярных его отлучек. Для связи во время отсутствия Полянского, они наняли в качестве курьера пасторского тринадцатилетнего сына, который передавал записочки (как тогда говорили, билетцы) влюблённых. За эту услугу мальчика взяли на службу в наместническое правление и пообещали ему вскорости обер-офицерский чин.
Одна из таких записок каким-то образом попала в руки фон Бринку. Тут Полянский совершил крупную ошибку: он не стал выяснять, как любовная записка оказалась у фон Бринка, а просто приказал арестовать мальчика и содержать его в канцелярии наместнического правления, так как тот был его подчинённым.
Пастор с женой стали искать правосудия у губернатора Энгельгардта, который не стал связываться с Полянским из-за такого пустяка.
Тогда родители перед заходом солнца прибежали в канцелярию, где их сын сидел под присмотром сторожа, под руки вытащили его на улицу и повели домой. При этом пастор с женой громко кричали по-немецки, по-русски и по-французски примерно следующее:
"Гер Полански, ле каналь Полански, a мадам Демида, рука сечь Полански, женераль-полицмейстер Чичерин, a Петерсбург, a сенат".
Эти крики означали, что в Могилёве прекрасно знали о похищении Полянским в Петербурге госпожи Демидовой, и о том, что Сенат приговорил его к отсечению руки.
В результате таких непродуманных действий Полянский сделал своими врагами тех лиц, в доме которых укрывалась беглая генеральша и в котором ей ещё надо было жить некоторое время. Полянский ещё не успел ничего придумать, как получил известие из Петербурга о том, что дело о разводе супругов фон Бринк идёт в желательном для него направлении, и его скоро поздравят с благополучным его окончанием.
Вскоре такое сообщение было получено, и все тревоги Полянского вроде бы должны были исчезнуть. Разведённую госпожу фон Бринк (ведь она и в девичестве была фон Бринк) уже начали принимать в лучших домах Могилёва, да и у неё стали появляться знатные посетительницы, начались вечерние беседы.
Теперь уже и пастор, после законного разрешения дела о разводе, снова начал оказывать покровительство госпоже фон Бринк, не опасаясь за свою репутацию, да и сами влюбленные голубки перестали чего-либо опасаться.
А напрасно, хотя генерал фон Бринк и не сумел использовать перехваченную записку.
Василий Ипатович Полянский, или несколько страниц из жизни маленького “вольтерианца” с большим... Часть III
