Прасковья Дмитриевна Хвощинская в своих воспоминаниях уделяет внимание и быту своей старшей сестры в родительском доме:
"В рязанском нашем доме сестра имела две комнаты, в которых никто не смел без её позволения взять положенного ею окурка сигары и вообще тронуть что-либо с места. Все стояло так, как она находила нужным и удобным для себя. Враг кроватей и сундуков, она всегда спала на диване у стены, против которой в течение 25-ти лет не трогалась с места кровать покойной сестры С.Д.: она умерла на этой кровати, и на неё в течение всего этого времени никому не позволялось ложиться. Посторонние люди не входили к ней в комнату без её повеления. Все приезжавшие знакомые Н.Д., незнакомые нам, встречались радушно".
Жизнь сестёр Хвощинских в Рязани была довольно скучной и однообразной. Софья Дмитриевна в сентябре 1864 года писала своей подруге:
"Скука, друг, такая!.. Ну, дери её два волка. А глупости что кругом – и не перескажешь... Дом наш до того патриархален, до того прочищен от всякого постороннего элемента..., что прелесть... Мать с цветами возится, мы романы пишем".
Надежда Дмитриевна в приписке к этому письму добавляет:
"Одолело писанье, а не писать нельзя. И ничто, кроме писанья, невозможно, ничто, кроме житья, каким живём. Писанье — и беда, и прибежище".
В июне 1865 года в письме к тому же корреспонденту Надежда Дмитриевна говорит:
"Ты спрашиваешь, как живём? Романы пишем — и ничего больше... Живётся нам невесело — это в порядке вещей, а не унываем мы по своему древнему порядку — не унывать никогда, ибо уныние хотя и не смертный грех, а от него романы не пишутся и бывают финансовые кризисы".
По свидетельству П.Д. Хвощинской, завершение каждой работы сопровождалось следующей процедурой:
"Не только при жизни отца, но и после его смерти, когда, бывало, Н.Д. оканчивала какое-либо своё произведение, то она приносила переписанную тетрадь в комнату матери, где она прочитывалась вслух. Мать, всегда заготовлявшая для этих случаев хорошенькую сигарочку Наде, ощупью доставала её из своей шифоньерки и угощала Надю, которая усаживалась в кресло, закуривала сигару и, с наслаждением отдыхая, слушала своё произведение, как самый строгий критик. Она почти всегда говаривала:
“Ах! как бы я это обругала!.. Сколько здесь промахов, Бог мой!.. Вот вы их не видите, да я вам их и не покажу... доискивайся, кто хочет”.
Единственным развлечением сестёр Хвощинских оставались поездки в Петербург, но состояние их финансов не всегда позволяло им добраться до столицы и пожить там.
В сентябре 1864 года Софья Дмитриевна писала подруге:
"Мы без гроша, и железная дорога в сию минуту для нас, всё равно, что ананас... Планов впереди никаких; вряд ли к зиме будет достаточно на прожиток, чтобы расточать что-либо на другой, весёлой стороне".
А ездить в Петербург сёстрам Хвощинским хотелось бы каждый год: ведь там их ожидали встречи не только с прекрасным, но и со множеством интересных людей, большинство из которых разделяли их передовые взгляды.
В Петербурге Надежда Дмитриевна ближе всего сошлась с такими литераторами, как Владимир Рафаилович Зотов (1821-1896), Андрей Александрович Краевский (1810-1889), Степан Семёнович Дудышкин (1820/21-1896) и поэт Николай Фёдорович Щербина (1821-1869). Все они были представителями демократического направления в литературе и поддерживали сестёр Хвощинских из партийных соображений – ведь сколько-нибудь талантливых писательниц среди женщин тогда в России просто не было.
Сёстры обычно приезжали в Петербург вместе, занимались одинаковым литературным трудом и печатались в одних и тех же изданиях. Они жили очень дружно, помогая друг другу в своих работах и читая одна другой всё вновь написанное.
В начале 1863 года в “Отечественных записках” появилась рецензия на одно из ранних произведений Петра Дмитриевича Боборыкина (1836-1921), который узнал от Краевского, что автором рецензии была Н.Д. Хвощинская, и написал ей письмо в Рязань:
"Ни в Москве, ни в Петербурге я её никогда ещё не встречал; знал только, что она уже старая девица и очень дурна собою, хотя и имела роман в писательском мире [намёк на роман с Щербиной].
Надежда Дмитриевна ответила мне очень милым письмом, написанным с её обычной теплотой приподнятого стиля и блёстками проницательного ума".
Зимой 1863-64 годов Боборыкин посетил сестёр Хвощинских в Знаменской гостинице для личного знакомства с Надеждой Дмитриевной:
"Когда она приехала пожить в Петербург, и мы с ней лично познакомились и сошлись, она написала для “Библиотеки [для чтения]” прелестный рассказ...
Она меня познакомила с своей сестрой (тоже тогда пожилой девицей, но моложе её), уже писавшей под псевдонимом Весеньева. Это была очень талантливая девушка, и из неё вышла бы крупная писательница, если б смерть вскоре не унесла её".
Боборыкин написал о своём знакомстве с Надеждой Дмитриевной уже после смерти последней. Вот как он описывает сестёр:
"Надежде Дмитриевне и тогда уже казалось лет 40, если не больше. Первое впечатление она, как женщина, производила очень невыгодное: маленький рост, сутуловатость, резкость черт лица при разговоре уступали место другому: выразительные большие глаза, умные и ласковые, милый задушевный тон и нервная пылкость речи..."
Софья Дмитриевна,
"некрасивая, с умным мало женственным лицом",
была зато
"постройнее и повыше ростом".
Надежда Дмитриевна
"и тогда уже застыла в модах начала Второй Империи, носила кринолин и длинный cosaque; волосы, ещё не седые, зачёсывала двумя двойными “bandeaux”. Сестра её смотрела, как есть, пожилою девой, но по тону не отзывалась провинцией; Н.Д. выглядела скорее замужнею. В обеих я нашёл известную светскость с московским дворянским оттенком. Обе они часто употребляли в разговоре французские фразы, совсем не склонны были к жизни писательской цыганщины и... водились с светскими и великосветскими дамами. Их интересовал тогдашний “tout Pétersbourg”.
Н.Д. поддерживала в свои приезды в Петербург знакомства в “обществе”".
Например, сёстры Хвощинские бывали у своей родственницы (племянницы князя Горчакова), Ольги Алексеевны Новиковой (1840-1925). Надежда Дмитриевна ещё была дружна с Марией Аггеевной Милютиной (Абаза, 1834-1903), женою Николая Алексеевича Милютина (1818-1872). Около дома, где жила Хвощинская, частенько стояли блестящие экипажи.
Продолжу цитировать Боборыкина:
"Занимали они номер в две комнаты, весьма нероскошный, и в первой комнате давали маленькие вечера. На один из них я попал, и подробности его сохранились в моей памяти довольно отчётливо.
Около самовара... сидело четверо гостей; из них двое уже покойники: И.С. Тургенев и поэт Щербина. Иван Сергеевич жил в ту зиму в Петербурге... К Хвощинской заехал он поздненько. Очень франтоватый, в модной визитке и светло-сиреневых перчатках, которые не снимал и за чаем. Видно было и тогда, что он считал Хвощинскую равноправным себе товарищем по литературе".
А вот Тургенев Н.Д. Хвощинской почти сразу не понравился. При встрече в одном из домов Тургенев захотел сделать ей любезность и вначале процитировал что-то из её стихов, но неточно, а потом и вовсе приписал ей чужое произведение.
В тот же вечер Тургенев умудрился отрицательно отозваться об одном произведении Надежды Дмитриевны (она каким-то образом услышала этот отзыв), а потом в разговоре с ней похвалил это же произведение.
Н.Д. Хвощинская была дамочкой нервной и впечатлительной, и этих двух фактов хватило ей, чтобы относиться с предубеждением как к самому Ивану Сергеевичу, так и к его произведениям.
Об отношениях сестёр Хвощинских с поэтом Щербиной нам также рассказал Боборыкин:
"Щербина держал себя с обеими сёстрами по-приятельски, довольно даже бесцеремонно, острил, своеобразно заикаясь, подшучивал над ними тоном мужчины, который никак не может поставить себя на одну доску с “бабами, хотя бы и даровитыми”. У них были общие знакомые, вне литературы".
Следует отметить, что Надежда Дмитриевна испытывала определённую слабость к Щербине, была слишком снисходительной и к самому поэту, и к его творчеству. Возможно, между ними существовала близость; по крайней мере, до нас дошли слухи об их романе, о том, что он делал ей предложение, но она его деликатно отклонила, и они остались в дружеских отношениях.
Позднее Надежда Дмитриевна публиковала в “Русских ведомостях” свои “Литературные беседы”, и в № 175 за 1879 год один из участников диалога говорит о Щербине:
"Я знал его лично и близко. Как сотням людей, ему досталось быть непонятым; сам ли он в этом виноват, или услужливые друзья, или модные дамы, - когда-нибудь это разберётся; когда-нибудь вынут из-под спуда и эту светлую память в числе наших немногих светлых".
Однажды в начале 60-х годов Щербина в присутствии Надежды Дмитриевны целых два часа издевался над “нигилистами”. Этим дело не ограничилось: Щербина не пощадил также и крестьянскую и судебную реформы.
Так как творчество Щербины мало известно современным читателям, позволю себе привести парочку цитат из его сатирических стихотворений:
"Репетилов за свободу
В стены крепости попал,
Хлестаков Иван народу
Кажет жизни идеал...
Где ж Манилов социальный,
Столь опасный для людей?
Иль уж сослан в город дальний
Он за Обь и Енисей?"
Один из современников назвал эти стихи гадким стихотворным вздором, но напечатаны они были после смерти поэта, а до того ходили только в списках.
Такая же судьба была и у другого злого стихотворения:
"Наделить крестьян землёю
Мы Бабёфов разослали,
А Барбесов всей душою
В мировые судьи взяли.
Теруан де Мерикуры
Школы женские открыли,
Чтоб оттуда наши дуры
В нигилистки выходили".
Н.Д. Хвощинская и при жизни поэта разделяла его взгляды, и потом не отрекалась от взглядов и творчества Щербины.
Франсуа Ноель Бабёф (1760-1797) – французский революционер, коммунист-утопист, известный как Гракх Бабёф.
Арман Барбес (1809-1870) – французский революционер.
Теруан де Мерикур (Анна Жозефа Тервань, 1762-1817) – деятельница Французской революции по прозвищу “Мессалина революции”, с 1793 года до конца жизни находилась в психиатрической лечебнице.
Надежда Дмитриевна Хвощинская-Зайончковская и В.Крестовский-псевдоним. Часть I
(Продолжение следует)
