Как говорил Чехов
Когда в воспоминаниях о Чехове встречаешь прямую речь писателя, записанную современниками, то часто она кажется несколько неестественной.
Это отмечал Бунин:
"Станиславский, да и другие актёры, вспоминая Чехова, приписывают ему злоупотребление частицей “же”, - “я же”, “вам же”, “сказал же” и т. д. Я этого никогда не замечал за ним; если Чехов и употреблял “же", то в меру".
Беллетрист Александр Семёнович Лазарев-Грузинский (1861-1927) подтверждает это наблюдение Бунина:
"С лёгкой руки артистов Художественного театра, по многим воспоминаниям Чехов заговорил удивительным языком, каким он никогда не говорил в действительности: я же... вы же... и т. д."
Отказ от звания почётного академика
21 февраля 1902 года Максима Горького избрали почётным академиком Императорской Академии наук по разряду изящной словесности, но прежде чем Горький смог воспользоваться своими правами, российское правительство аннулировало это избрание на том основании, что Горький находился под следствием.
Следует заметить, что права у почётных академиков были немалые, но не все знали о них. Так, например, почётный академик, приехав в любой город Империи, мог потребовать в любое время зал для лекции (для пользы просвещения, разумеется) безо всякой цензуры. Разумеется, что российское правительство не собиралось предоставлять Горькому такую возможность, но некоторые деятели культуры возмутились “произволом” царского правительства.
Взволновался и Антон Павлович, который начал оживлённую переписку по этому вопросу с Владимиром Галактионовичем Короленко (1853-1921) и Никодимом Павловичем Кондаковым (1844-1925).
25 августа 1902 года Чехов послал академику Александру Николаевичу Веселовскому (1838-1906) письмо, в котором отказывался от своего звания почётного академика с не слишком убедительной мотивировкой:
"В газетах было напечатано, что, ввиду привлечения Пешкова к дознанию по ст. 1035, выборы признаются недействительными. При этом было точно указано, что извещение исходит от Академии наук, а так как я почётный академик, то это извещение исходило и от меня. Я поздравил сердечно, и я же признал выборы недействительными, - такое противоречие не укладывается в моём сознании, примирить с ним свою совесть я не мог".
Одновременно с Чеховым отказался от этого звания и Короленко.
Следует заметить, что когда Чехов посылал Веселовскому список своих кандидатов на звание почётного академика, имени Горького в этом списке не было. Но когда избрание Горького правительство аннулировало, Чехов заволновался... Его возмутил сам факт вмешательства правительства в академические дела.
Ведь Куприна, например, несколько раз выдвигали в почётные академики, но его не выбирали сами члены Академии наук, и никакого возмущения не было.
Впрочем, Бунин критически отнёсся ко всей этой истории:
"Я объясняю избрание Горького в почётные академики, писателя не с академическими достоинствами, только ненормальным состоянием умов нашего интеллигентного общества в начале этого [XX] века. Горькому можно было поставить памятник, прославлять его на все лады, но избирать в академики..."
Зинаида Гиппиус о Чехове (с комментариями Бунина)
Воспоминания Гиппиус о Чехове начинаются с того момента, когда в марте 1891 года супруги Мережковские в Венеции встретили Чехова, который был там в сопровождении Суворина.
З.Н. Гиппиус так писала об этой встрече:
"Мы жили там уже две недели, когда раз Мережковский, увидев в цветном сумраке Св. Марка сутулую спину высокого старика в коричневой крылатке, сказал:
“А ведь это Суворин! Другой, что с ним - Чехов. Он нас познакомит с Сувориным. Буренину я бы не подал руки, а Суворин, хоть и того же поля ягода, но на вкус иная. Любопытный человек, во всяком случае”".
Дмитрий Сергеевич Мережковский (1866-1941).
Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945).
Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912).
Виктор Петрович Буренин (1841-1926).
Дальше я привожу несколько отрывков из воспоминаний Гиппиус не про Чехова, а про её восприятие Чехова. Так уж вспоминала Зинаида Николаевна!
"Чехова мы оба считали самым талантливым из молодых беллетристов. Мережковский даже недавно написал о нем статью в "Сев[ерном] вестнике". И, однако, меня Чехов мало интересовал... писанья Чехова казались мне какими-то жидкими".
"Чехов, мне, по крайней мере, казался без лет".
"И при каждой встрече он был тот же, - не старше и не моложе, чем тогда, в Венеции. Впечатление упорное, яркое; оно потом очень помогло мне разобраться в Чехове как человеке и художнике. В нём много черт любопытных, исключительно своеобразных. Но они так тонки, так незаметно уходят в глубину его существа, что схватить и понять нет возможности, если не понять основы его существа... Эта основа – статичность".
"В Чехове был гений неподвижности. Не мёртвого окостенения: нет, он был живой человек и даже редко одарённый. Только все дары ему были отпущены сразу. И один, если это дар, был дар не двигаться во времени".
Читая подобный текст, Бунин не выдержал и на полях книги написал:
"О, Господи! До чего можно дописаться!"
А Гиппиус продолжает свои размышления о Чехове:
"Всякая личность (в философском понятии) - ограниченность. Но у личности в движении - границы волнующиеся, зыбкие, упругие и растяжимые. У Чехова они тверды, раз навсегда определённы. Что внутри есть - то есть; чего нет - того и не будет. Ко всякому движению он относится как к чему-то внешнему и лишь как внешнее его понимает. Для иного понимания надо иметь движение внутри. Да и всё внешнее надо уметь впускать в свой круг и связывать в узлы. Чехов не знал узлов. И был таким, каким был - сразу. Не возрастая - естественно был он чужд “возрасту”. Родился сорокалетним и умер сорокалетним, как бы в собственном зените".
Далее Гиппиус утверждает, что Сергей Аркадьевич Андреевский (1847-1918) сказал про Чехова:
"Нормальный человек и нормальный прекрасный писатель своего момента".
Из этого отзыва Гиппиус с радостью подхватила только одно слово:
"Да, именно “момента”. Времени у Чехова нет, а “момент” очень есть".
В этом месте Бунин не выдерживает:
"Боже, до чего некоторые люди лишены непосредственного чувства жизни!
Это Чехов родился сорокалетним? Это у Чехова не было возраста?
Чехов гимназист, Чехов студент и сотрудник юмористических журналов, Чехов врач во второй половине восьмидесятых годов, Чехов в первой половине девяностых годов, в год Сахалина, и затем во второй и, наконец, в начале двадцатого века, да это шесть разных Чеховых!
Взять хотя бы его портреты.
И как Гиппиус ошиблась: у Чехова не только был “момент”, но есть и “время”. До сих пор его читают и перечитывают, как настоящего поэта".
Гиппиус продолжает анализировать личность Чехова:
"Слово “нормальный” точно для Чехова придумано. У него и наружность “нормальная”, по нём, по моменту нормальная. Нормальный, провинциальный доктор, с нормальной степенью образования, соответственно жил, соответственно любил, соответственно прекрасному дару своему - писал. Имел тонкую наблюдательность в своём пределе - и грубоватые манеры, что тоже было нормально".
Бунин иронизирует:
"Грубоватых манер я у Чехова никогда не наблюдал, впрочем, я в ту пору с ним не был знаком, значит, и в этом отношении он изменился".
А Гиппиус никак не может оставить слово “нормальный”:
"Даже болезнь его была какая-то “нормальная”, и никто себе не представит, чтобы Чехов, как Достоевский или князь Мышкин, повалился перед невестой в припадке “священной” эпилепсии, опрокинув дорогую вазу... Или - как Гоголь постился бы десять дней, сжёг “Чайку”, “Вишнёвый сад”, “Трёх сестёр”, и лишь потом умер".
Бунин:
"Но ведь не один Чехов не сжигал своих произведений; Пушкин тоже не сжигал, да и другие писатели вплоть до Гиппиус не сжигали, и винить Чехова за то, что у него не было эпилепсии, психической болезни, более чем странно, говоря мягко.
Разве при его состоянии здоровья нормально было предпринимать путешествие на Сахалин? Разве нормально было так легкомысленно относиться к своему кровохарканью, как он относился с 1884 года, а в 1897 году, несмотря на болезнь, поехал в Москву, чтобы повидаться с Л. А. Авиловой?..
Гиппиус уверяет, что Чехов “нормально” ухаживал за женщиной, если она ему нравится.
Гиппиус находит, что и женитьба его была нормальна. А я нахожу, что это было медленным самоубийством: жизнь с женой при его болезни - частые разлуки, вечное волнение уже за двоих, - Ольга Леонардовна была два раза при смерти в течение трёх лет брачной жизни, - а его вечное стремление куда-то ехать при его болезни. Даже во время Японской войны на Дальний Восток и не корреспондентом, а врачом!"
Гиппиус:
"Чехов уже по одной цельности своей, - человек замечательный. Он, конечно, близок и нужен душам, тяготеющим к “норме”, и к статике, но бессловесным. Впрочем, - не знаю, где теперь эти души: жизнь, движение, события всё перевернули, и, Бог знает, что сделали с понятием “нормы”".
Бунин (с нарастающим гневом):
"Я уже отмечал, что несмотря на то, что, по мнению Гиппиус, Чехов был человек “момента”, его читают не только “души, тяготеющие к норме”, его читают всякие души, положительно весь мир. Она совершенно не поняла Чехова не только, как писателя, а и как человека. Ей казалось, что Чехову Италия совсем не понравилась, - не буду на этом останавливаться, так как об этом он очень много писал своим родным и друзьям. Видимо, он нарочно при Мережковских был сдержан, говорил пустяки, его раздражали восторги их, особенно “мадам Мережковской”, которая ему, видимо, не нравилась, и она не простила ему его равнодушия не к Италии, а к себе...
И гораздо меньше изменялись на своем пути литературном, и жизненном Мережковские, чем Чехов, это у них не было “возраста”, это они родились почти такими же, как и умерли!"
А.П. Чехов: взгляд со стороны, анекдоты, высказывания. Вып. 18
(Продолжение следует)
