Неточность Фёдора Толстого
Николай Павлович часто любил глубоко вникать в детали различных видов деятельности. Он, например, любил подолгу беседовать с известным скульптором и художником Фёдором Петровичем Толстым (1783-1873), так как и сам хорошо рисовал.
Император обычно весьма благосклонно относился к мнениям Толстого по различным художественным вопросам, но однажды между ними произошло столкновение по поводу проекта одной медали.
На эскизе, представленном скульптором, был изображён славянский воин, и Николай Павлович указал Толстому на неправдоподобное положение ног воина. Толстой не согласился с мнением императора, и тогда Николай Павлович встал в позу воина, как это было изображено на рисунке, показал на свои ноги и тем подтвердил неточность рисунка. Затем император встал в правильную позу, а потом начал исправлять положение ног на рисунке.
Толстой разобиделся, что его, профессора Академии, на старости лет исправляют и учат рисовать, схватил злополучный рисунок и убежал домой. Дома Толстой немного остыл, стал позировать перед зеркалом, и убедился в правоте императора.
После этого Толстой покрыл рисунок с поправками императора лаком и сохранил его в своём собрании рисунков, а Николаю Павловичу он представил новый исправленный рисунок.
Император и Геккерн
В российской и советской литературе очень много понаписано о роли императора Николая Павловича в дуэли между Пушкиным и Дантесом. Много грязи вылили на императора, но давайте просмотрим частное письмо Николая Павловича к своему младшему брату Михаилу Павловичу:
"Геккерн сам сводничал Дантесу в отсутствии Пушкина, уговаривая жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и всё это открылось, когда после первого вызова на дуэль Дантеса Пушкиным Дантес вдруг посватался к сестре Пушкиной; тогда жена Пушкина открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всём совершенно невинна".
После дуэли голландского посланника барона де Геккерна перестали принимать при дворе, а когда в Петербург прибыл новый голландский посланник Геверс (1806-1872), император Николай Павлович вопреки дипломатическому протоколу отказался принять отъезжающего посла.
Граф Александр Христофорович Бенкендорф (1783-1844) в своих “Записках” отметил этот весьма необычный в дипломатической жизни случай и утверждал, что император был просто поражён гнусным поведением Геккерна.
Император на Кавказе
Николай Павлович стал первым российским императором, посетившим Кавказ. После торжественной встречи в Тифлисе в октябре 1837 года император произнёс ответную речь, в которой, в частности, сказал:
"Нельзя не дивиться, как чувства народной преданности к лицу монарха не изгладились от того скверного управления, которое, сознаюсь, к моему стыду, так долго тяготеет над этим краем".
Следует заметить, что император начал довольно круто. Сначала он отрешил от должности тифлисского полицмейстера майора Ляхова, который во время прибытия Николая Павловича был пьян.
Потом вскрылась преступная деятельность князя Александра Леоновича Дидианова (1800-1865), командира Эриванского Карабинерского полка и флигель-адъютанта императора. Этот Дидианов был зятем барона Григория Владимировича Розена (1782-1841), командующего отдельным Кавказским корпусом.
Розен повсюду сопровождал императора и удостоился от него нескольких высочайших похвал. Казалось бы, что всё складывает очень хорошо для Розена и членов его семьи, но в эти дни комиссия барона Павла Васильевича Гана (1793-1862), которая занималась преобразованием гражданских учреждений на Кавказе, обнаружила многочисленные злоупотребления со стороны князя Дидианова.
Выяснилось, что князь использовал солдат как рабочую силу на своих предприятиях, например, на винокуренном заводе, при рубке леса и на лесопилке. Вместо казармы солдаты выстроили на казённые деньги Дидианову мельницу. Рекрутов Дидианов не обучал военному делу, а заставлял пасти свой скот, нарядив их в обноски и босиком. Солдатских жён Дидианов использовал на сельскохозяйственных работах, а в случае невыхода на работу провинившихся публично пороли. О простом присвоении казённых денег и говорить даже неудобно.
Получив доклад барона Гана, император вызвал барона Розена и велел ему разобраться со своим зятем. Барон Розен попытался заступиться за Дидианова и даже подделал несколько страниц в докладе барона Гана, но был уличён.
Поведение Розена и преступления Дидианова вызвали гнев императора. Во время торжественного развода Эриванского полка император приказал сорвать аксельбант с Дидианова и отправить его под арестом в Бобруйск. Там Дидианова судили и приговорили к лишению всех чинов, орденов и званий, разжаловали в рядовые, посадили на три года в каземат, а потом к пожизненной ссылке в Вятке.
Барон Григорий Розен был через два месяца отозван с Кавказа и навсегда лишился монаршей милости.
Сенатор Фишер об императоре и его окружении
Сенатор Константин Иванович Фишер (1805-1868) оставил довольно любопытные воспоминания (Фишер К.И. “Записки сенатора”), в которых даёт высокую оценку личности Николая Павловича, но уничижительно отзывается о его помощниках. Но ведь император сам лично подбирал себе кадры для управления страной, так что часть вины за все неудачи должна лежать и на нём, но К.И. Фишер этого не хочет замечать даже в 1865 году:
"Николай Павлович служил России так усердно, как не служил ни один из его подданных; он трудился добросовестно, не ошибался в системе, и был обманываемым с отвратительным цинизмом. Он был несчастлив в выборе людей. Он назначил шефом жандармов Бенкендорфа... Образованный человек, доброго сердца, благородного характера, неустрашимый, чего же более? ...но он был беспечным... Государь им верил, и как они отплатили ему, за его доверие? Бенкендорф всё забыл из-за своей беспечности; Орлов вмешивался в грязные спекуляции; Воронцов оклеветал Муравьёва, лучшего русского генерала; Панин сделал всё, что мог к унижению Сената; Меншиков не обманывал Государя, но ни одной правды не умел сказать, не обинуясь... Что должна выстрадать его [императора] натура, когда он увидел, что во всём ошибался и во всём его обманывали... Патриотизма не было ни в ком из его окружающих; главнокомандующего лишали средств обороны из страха, чтобы он не сделался фельдмаршалом... Десять лет прошло со времени его [Николая I] кончины, но я скорблю ещё о нём. Он тяжело искупил свои невольные ошибки, он безупречен был в помышлениях, патриот, труженик и честный человек!"
Далее Фишер указывал на равнодушие к делам Николая Николаевича Новосильцева (1761-1838), председателя комитета министров.
Князь Алексей Фёдорович Орлов (1787-1862).
Князь Михаил Семёнович Воронцов (1782-1856).
Николай Николаевич Муравьёв-Карский (1794-1866), генерал от инфантерии.
Граф Виктор Никитич Панин (1801-1874).
Князь Александр Сергеевич Меншиков (1787-1869).
Тот же сенатор Фишер привёл ещё ряд примеров безразличия имперских должностных лиц к исполнению своих обязанностей.
Граф Александр Дмитриевич Гурьев (1786-1865), киевский, черниговский, полтавский и подольский генерал-губернатор, целыми утрами просиживал в своей оранжерее, рассматривая заболевшие растения и пытаясь определить болезнь. Когда же адъютант докладывал Гурьеву, что директор канцелярии ожидает его с бумагами, граф с видимым неудовольствием уходил из оранжереи.
Виленский, минский и ковенский генерал-губернатор Илья Гаврилович Бибиков о своём директоре канцелярии отзывался более резко:
"И этот дурак воображает, что я его слушаю".
Ещё раз о Клейнмихеле
Более уважительно сенатор Фишер отзывался о Петре Андреевиче Клейнмихеле (1793-1869), который
"стоил много денег государству азиатскими аллюрами по службе и мнимыми угодами Государю, но что он не воровал, что он всё же стоил государству меньше, чем Чернышёв и Орлов, которые служили ширмою для организации воров, расплодившихся под их кровом изумительно и развивших свою наглость до уродливости".
Александр Иванович Чернышёв (1786-1857).
Известно, что Клейнмихель не был популярен при дворе, и когда после окончания строительства Николаевской железной дороги император подарил ему трость с набалдашником, усыпанным бриллиантами, князь Меншиков издевательски поздравил его с наградой:
"Поздравляю, граф, душевно радуюсь. По-моему, вы не одну трость, а сто палок заслуживаете".
Впрочем, и сам император знал цену Клейнмихелю. Когда великий князь Константин Павлович написал брату Николаю, что Клейнмихель
"гадкий и низкий человек, недостойный находиться вблизи императора", -
Николай Павлович согласился с братом, но заметил, что
"к несчастью, более чем часто бываешь вынужден пользоваться услугами людей, которых не уважаешь, если они могут принести хоть какую-нибудь пользу, а таково именно положение данного лица".
Забавные случаи
Когда наследник престола Александр Николаевич в 1837 году проезжал через Калугу, одна местная дворянка собиралась подать ему прошение, но не успела.
Через месяц цесаревич возвращался в столицу снова через Калугу, и эта дворянка написала новое прошение, так как бумага старого прошения уже пожелтела. В этом новом прошении дворянка по простоте души решила исправить своё обращение к наследнику престола: титулование “Августейшему” она сменила на “Сентябрейшему”, так как месяц август уже закончился и наступил сентябрь.
Совсем невероятный случай произошёл в Тамбовской губернии, когда один невежественный помещик из глухого уголка попал в уездный город для участия в дворянских выборах. Уездные дворяне решили подшутить над этим помещиком, и один из них предложил помещику поступить на службу, уверяя последнего, что это дело не требует значительных усилий.
Простофиля-помещик признался случайному знакомому, что он никогда не служил и не представляет, где можно искать службу. Тогда наш шутник предложил этому помещику написать прошение о том, чтобы ему предоставили место фрейлины.
Вы не поверите, уважаемые читатели, но такое прошение было написано и, в конце концов, попало в руки Николаю Павловичу.
Император хотел вызвать к себе тамбовского губернатора, чтобы устроить ему взбучку, К счастью, эту историю докладывал императору Пётр Алексеевич Булгаков (1809-1883), который так уморительно описывал невежу-помещика, что Николай Павлович расхохотался и спустил эту историю на тормозах.
Император Николай Павлович и его окружение. Вып. 16
(Продолжение следует)
