Григорий Орлов понял непоправимость случившегося и подчинился предписанию своей Государыни, тем более что в письме она указывала и уважительную причину такого своего решения:
"Вам нужно выдержать карантин".
Ведь Орлов приехал из местности, поражённой чумой, и вынужден был подчиниться распоряжению Императрицы.
Орлов поселился в своём дворце в Гатчине и продолжал пользоваться многими из старых милостей: ему присылали еду и напитки из императорского дворца, его лечил личный лекарь Императрицы.
Роберт Ганнинг 15 сентября, уже после возвращения Григория Орлова, писал:
"Судьба графа Орлова ещё не решена. Он напрочь отвергает все предложения и настоятельно требует встречи с Императрицей".
Действительно, Григорий Орлов не предпринимал никаких решительных мер, не рвался в Петербург; он только настаивал на личном свидании с Императрицей, но Екатерина II и граф Панин раз за разом отказывали ему в этом.
Посредником в переговорах между Гатчиной и Петербургом стал брат Иван.
Орлову предлагалось подать в отставку со всех своих постов и отказаться от своих прежних прав, но Григорий Григорьевич отклонял все подобные предложения; отказался он и от предложенного ему миллиона рублей, сказав, такой дар будет тяжёл государству.
Оценивая со своей точки зрения такое поведение бывшего Фаворита, французский поверенный в делах в Петербурге Сабатье де Кабр (1737-1816) 2 октября 1772 года сообщал:
"Граф Орлов ведёт себя как человек, который хочет или вернуть своё прежнее положение, или оказаться в тюрьме, если не хуже".
В очередной раз описывая смену фаворитов при русской императрице, де Кабр 30 октября 1772 года запоздало писал:
"По возвращении Орлова Императрица выказала признаки величайшего страха. Внутренняя стража во дворце была удвоена; все замки переменены на новые; в течение нескольких ночей никто не мог спокойно спать".
Но всё это было намного раньше.
Григорий Орлов вскоре уступил просьбам Императрицы и согласился уйти в "добровольный" отпуск на год [так была сформулирована опала графа Орлова] с позволением проживать где угодно, хоть заграницей. Ему была пожалована ежегодная пенсия в 150 000 рублей, выдано единовременно 100 000 рублей на обзаведение домом, пожаловано 9 000 душ и ещё много различных ценных подарков.
Но это был не разрыв с Григорием Орловым, а именно его отдаление.
Роберт Ганнинг 16 октября 1772 года прозорливо писал:
"Императрица, несомненно, весьма озабочена, как сие явственно видно даже по её лицу. Та огромная цена, каковую заплатила она за молчание и удаление Орлова, показывает, сколь важны для неё хорошие с ним отношения".
Орлов покорился решению не бывать там, где находится Императрица, и решил с наступлением холодов по зимнику выехать в Москву, а на следующий год — в Спа. Пока же бывший фаворит попросил разрешения всё-таки принять княжеский титул Священной Римской Империи германской нации, который был ему предложен ещё в 1763 году, но по совету Императрицы в то время отклонён. Не скрывая своего неудовольствия, Екатерина II позволила Орлову стать князем.
А при дворе тем временем гадали, что будет, когда кончится срок ссылки Григория Орлова, и будет ли ему позволено появляться при дворе?
Сабатье де Кабр 30 октября 1772 года писал о ситуации, сложившейся при дворе:
"Князь [уже!] Орлов сказал, что мог бы жить и в кабаке, не сожалея о былом своём величии, но его удручает, что Императрица выставляет себя для пересудов всей Европы".
Далее в том же послании де Кабр пишет, что в свою очередь
"Императрица постоянно шлёт Васильчикову страстные записочки и осыпает его нескончаемыми подарками. Она жалуется на измены, пренебрежение и даже оскорбления, каковые пришлось претерпеть ей от князя Орлова".
Зима наступила, а Григорий Орлов в Москву не торопился, но и разрешения приехать в Петербург хоть на пару дней он так и не получал.
Так всё и шло, пока вечером 23 декабря 1772 года Григорий Орлов внезапно не приехал в Петербург, где остановился у своего брата Ивана. Никто не знал, было ли это сделано с позволения Императрицы, но 24 декабря Григорий Орлов был принят Екатериной II в присутствии Ивана Ивановича Бецкого (1704-1795) и Ивана Перфильевича Елагина (1725-1794). Затем в сопровождении Панина Орлов прошёл в кабинет Великого Князя, но обедать отправился в дом к брату. Вечером Орлов вернулся во дворец и был на всенощной службе по поводу наступления Рождества Христова.
25 декабря Орлов сделал несколько визитов в городе, а вечером опять приехал во дворец и присутствовал на развлечениях Императрицы.
Граф Сольмс видел в этот день Орлова во дворце и сообщил, что тот был запросто со всеми придворными вообще и что нисколько не было заметно, чтоб между ним и двором произошла какая-нибудь размолвка. Разница была только в том, что Императрица
"как будто бы старалась не замечать его".
Григорий Орлов прожил в Петербурге ещё несколько дней, бывал при дворе и даже мог встречаться с Императрицей, но только в её обычные приёмные часы и никогда наедине. Не смог Орлов переговорить наедине и с графом Паниным.
Орлов наносил визиты своим знакомым в Петербурге, а при дворе держался весело и непринуждённо, беседовал с Васильчиковым и его приятелями и даже подшучивал над своим теперешним положением.
Но были и заметные изменения в положении Орлова. Теперь Императрица почти не приглашала его к обеду, ему не присылали припасов из дворца (в отличие от времени его проживания в Гатчине), у него не было ни придворного экипажа, ни почётного караула, хотя он всё ещё формально оставался Начальником артиллерии.
В начале января 1773 года Григорий Орлов выехал на зиму в Ревель, где собрался провести зиму. Екатерина II милостиво попрощалась с ним, пожелала ему доброго пути, но о возвращении Орлова не было сказано ни единого слова.
Стоит, однако, отметить, что Императрица не стала выметать из своего окружения друзей и приближённых Григория Орлова, напротив, девица Софья Андреевна Бем, падчерица генерала Фёдора Васильевича Бауэра (1734-1783), была ко всеобщему изумлению назначена фрейлиной Императрицы. А ведь генерал Бауэр хоть и входил в круг друзей Орлова, но мало подвизался при дворе.
И ещё одна девица по представлению Григория Орлова получила такое же назначение.
Но больше всего двор поразило то, что в угоду Григорию Орлову Императрица пожаловала орден Андрея Первозванного генерал-прокурору князю Александру Алексеевичу Вяземскому (1727-1793), обойдя, таким образом, графа Ивана Чернышёва (1727-1797), вице-канцлера Михаила Гавриловича Головкина (1705-1775), графа Сергея Христофоровича Миниха (1707-1784) и ряд других высокопоставленных вельмож, которым бы полагалось получить эту награду раньше князя Вяземского.
Эти события показали, что хотя Орлов и удалён от особы Императрицы, но его влияние на дела в государстве (и при дворе) остаётся всё ещё достаточно сильным.
Пока Орлов отдыхал в Ревеле, по столице всё время бродили слухи о его возможном скором возвращении в Петербург и о будущем росте его влияния. Тем не менее, многих удивило внезапное возвращение Орлова из Ревеля в Петербург в самом начале марта 1773 года. Несомненно, это произошло с разрешения Императрицы, а, значит, между Екатериной II и Григорием Орловым продолжались тайные отношения, устные или письменные.
Во дворце Императрица милостиво беседовала с Орловым о его пребывании в Ревеле, одновременно демонстрируя всем свою привязанность к Васильчикову.
Новый французский посланник Дюран де Дистроф (1714-1778) в донесении от 4 мая 1773 года так описывал сложившуюся ситуацию:
"Императрица сказала одному из своих конфидентов:
"Я многим обязана семейству Орловых и поэтому осыпала их благами и почестями. И впредь я буду покровительствовать им, тем паче, что и они могут быть для меня полезны. Однако решение моё уже принято. Одиннадцать лет я страдала и теперь хочу жить по своему вкусу, и ни от кого не завися. Что касается князя, то он может заниматься всем, чем только ему заблагорассудится: он свободен ехать в чужие края или же оставаться в пределах Империи; пить вино, развлекать себя охотой и любовницами; наконец, удалиться в свои владения. Ежели князь будет жить добропорядочно, сие сделает ему честь, в противном же случае он покроет себя позором. Природа сделала из него не более чем простого русского крестьянина, таковым он и останется до конца своих дней. Любовь в его понятиях сходственна с едою; такому бурлаку, как он, одинаково годятся для сего и калмычка, и самая очаровательная придворная дама. В нём есть природный ум, и хотя человек он не дурной, однако весьма корыстолюбив".
Вернувшись в столицу, Орлов думал только о развлечениях, отойдя от всяких дел, и совсем не собирался мстить своим врагам.
Это подтверждает и более позднее сообщение Дюрана от 13 августа 1773 года, в котором он уже пренебрежительно отзывается о бывшем фаворите:
"Внимание его [Орлова] привлекает лишь ребяческий вздор, а ежели иногда он и займётся делами как будто серьёзными, у него недостаёт для сего даже самомалейшей выдержки; в рассуждениях мысли его путаются, показывая лишь неопытность сердца, недостаток образования и дурное славолюбие. К делам побуждают его не резоны, а капризы, он не умеет пользоваться ни своим кредитом при дворе, ни свалившимися на него богатствами, хоть и весьма печётся о приумножении оных".
Граф Григорий Григорьевич Орлов: несколько фактов из биографии Фаворита. Часть VII. Васильчиков - новый фаворит императрицы (продолжение)
(Продолжение следует)
