Почти все современники отмечали, что между Мартыновым и Лермонтовым существовали довольно длительные дружеские отношения, а его дальняя родственница Е.Г. Быховец писала 5 августа 1841 года, что в своё время Лермонтов рекомендовал ей Мартынова как товарища и друга.
Слуги Мартынова и Лермонтова тоже показали, что никаких ссор или стычек между ними никогда не было.
Ладно, оставим Мартынова, ведь напоследок я хотел ещё раз обратиться к воспоминаниям Н.П. Раевского.
Воспоминания Н.П. Раевского о Лермонтове
написаны очень благожелательно к памяти покойного. Как и ко всем воспоминаниям, записанным значительно позже описываемых событий, к ним следует относиться с определённой осторожностью.
Однако летом 1841 года Раевский жил рядом с Лермонтовым, был в самой гуще тех событий и многое видел своими глазами. Да, он не слышал обидных шуток Лермонтова в адрес Мартынова, но их практически никто и не слышал; он не был на дуэли, но может это и к лучшему, так как в его воспоминаниях есть ряд любопытных деталей, которые отсутствуют в других источниках.
Кстати, Раевский заранее, ещё до описания ссоры между Мартыновым и Лермонтовым, деликатно утверждает, что Трубецкого в те летние дни в Пятигорске совсем не было. Очень трогательно, но противоречит показаниям других современников.
Раевский утверждает, что ссора между Лермонтовым и Мартыновым произошла в доме Верзилиных, но не 13 июля, а недели за три до дуэли. Дело было так.
Все готовились танцевать французскую кадриль, но одной барышне не хватало кавалера, а Лермонтов почти никогда не танцевал.
"А тут вдруг Николай Соломонович, poignard наш, жалует. Запоздал, потому франт! Как пойдёт ноготки полировать да душиться, - часы так и бегут. Вошёл. Ну, просто сияет. Бешметик беленький, черкеска верблюжьего тонкого сукна без галунчика, а только чёрной тесёмкой обшита, и серебряный кинжал чуть не до полу. Как он вошёл, ему и крикнул кто-то из нас:
"Poignard! Вот дама. Становитесь в пару, сейчас начнём".
Он - будто и не слыхал, поморщился слегка и прошёл в диванную, где сидели Марья Ивановна Верзилина и её старшая дочь Эмилия Александровна Клингенберг. Уж очень ему этим poignard'ом надоедали".
Всё, может, и обошлось бы, но обойдённая барышня оказалась из разряда "бедненьких", и Лермонтов очень рассердился из-за этого.
"Когда кадриль закончилась, и Мартынов вошёл в залу, Лермонтов и говорит ему:
"Велика важность, что poignard'ом назвали. Не след бы из-за этого неучтивости делать!"
Мартынов с изменившимся лицом ответил:
"Михаил Юрьевич! Я много раз просил!.. Пора бы и перестать!"
После окончания того вечера и состоялся формальный вызов на дуэль, но Раевский при этом не присутствовал, а записал всё со слов Глебова. Однако в дальнейших событиях Раевский принимал активное участие.
Друзья Лермонтова считали, что ссора вышла пустячная, приятели скоро помирятся и старались всячески ускорить процесс примирения. Кроме того, по словам Раевского:
"Мартынов и стрелять-то совсем не умел. Раз мы стреляли все вместе, забавы ради, так Николай Соломонович метил в забор, а попал в корову. Так понятно, что мы и не беспокоились".
Вот одна из причин благодушного настроения в окружении поэта накануне его гибели.
На следующий день после ссоры друзья Лермонтова собрались в комнате Глебова и Раевского и стали решать, как примирить поссорившихся приятелей, чтобы не доводить дело до стрельбы. Поручик Дорохов, опытный бретёр, известный тем, что уже участвовал в 14 дуэлях, посоветовал:
"В таких случаях принято противников разлучать на некоторое время. Раздражение пройдёт, а там, Бог даст, и сами помирятся".
Совет был дельный, на том все и порешили.
Уговаривать Лермонтова поручили Столыпину, его лучшему другу. Столыпин рассказал друзьям, что Лермонтов легко согласился по просьбе друзей на время уехать из Пятигорска на Железные воды, что в 16 верстах от города, и предупредил, что в случае дуэли он в Мартынова стрелять не будет:
"Рука на него не поднимается!"
Все обрадовались, отправили Лермонтова в Железноводск и пошли уговаривать Мартынова, но тот с угрюмым видом сказал:
"Нет, господа, я не шучу. Я много раз его просил прежде, как друга; а теперь уж от дуэли не откажусь".
Как ни старались приятели, Мартынов стоял на своём. Все решили, что так он говорит сгоряча, время всё излечит, и разошлись.
Недели через полторы Мартынов повеселел, о произошедшем больше не вспоминал, и все решили, что пора Лермонтова возвращать из Железноводска, где тот безумно скучал. Собрались, стали обсуждать, как лучше это организовать, а тут пришёл Мартынов и говорит:
"Что ж, господа, скоро ли ожидается благополучное возвращение из путешествия? Я уж давно дожидаюсь. Можно бы понять, что я не шучу!"
Попросил Мартынов быть Васильчикова своим секундантом и ушёл, а все опять стали обсуждать, что же делать. Тут опять встрял Дорохов со своим советом:
"Можно, господа, так устроить, чтобы секунданты постановили какие угодно условия".
Было решено, что стреляться будут на 30 шагах, и что для уравнения шансов Лермонтов будет стоять выше Мартынова. На самом деле, это был пункт в пользу Лермонтова, так как считалось, что вверх целиться труднее.
Дуэлянтам передали, чтобы никаких возражений с их стороны против выработанных условий не было, и те согласились.
Как же так! А что делать с черновыми показаниями Мартынова про условия дуэли? Или Раевский, как и все, о многом умалчивает и рисует почти благостную картину? Мол, делали всё, чтобы избежать трагедии, но не получилось – какая-то случайность помешала.
Да и Мартынов случайно убил Лермонтова – он же стрелять не умел.
Но как точно попал! Снайпер!
15 июля после обеда Васильчиков с Мартыновым на дрожках выехали к месту дуэли, а Глебов ещё раньше уехал за Лермонтовым в Железноводск. Раевский пишет:
"А мы дома пир готовим, шампанского накупили, чтобы примирение друзей отпраздновать. Так и решили, что Мартынов уж никак не попадет. Ему первому стрелять, как обиженной стороне, а Михаил Юрьевич и совсем целить не станет. Значит, и кончится ничем".
На самой дуэли Раевский не присутствовал и описал её со слов одного из секундантов, скорее всего Васильчикова. К сожалению, у нас нет версий Трубецкого и Столыпина, они их не оставили, Раевский же описал события так:
"Когда они все сошлись на заранее выбранном месте и противников поставили, как было условлено: Михаила Юрьевича выше Мартынова и спиной к Машуку, - Глебов отмерил 30 шагов и бросил шапку на то место, где остановился, а князь Васильчиков, - он такой тонкий, длинноногий был, - подошёл да и оттолкнул её ногой, так что шапка на много шагов ещё откатилась.
"Тут вам и стоять, где она лежит", -
сказал он Мартынову.
Мартынов и стал, как было условлено, без возражений. Больше 30-ти шагов - не шутка! Тут хотя бы и из ружья стрелять.
Пистолеты-то были Кухенрейтера, да и из них на таком расстоянии не попасть. А к тому ж ещё целый день дождь лил, так Машук весь туманом заволокло: в десяти шагах ничего не видать.
Мартынов снял черкеску, а Михаил Юрьевич только сюртук расстегнул. Глебов просчитал до трёх раз, и Мартынов выстрелил. Как дымок-то рассеялся, они и видят, что Михаил Юрьевич упал. Глебов первый подбежал к нему и видит, что как раз в правый бок и, руку задевши, навылет".
Фантастика! Как же Мартынов смог так точно попасть в цель на столь значительном расстоянии, да ещё и при плохой видимости?
Остальное уже не так интересно:
"Похороны вышли торжественные. Весь народ был в трауре. И кого только не было на этих похоронах.
Когда могилу засыпали, так тут же её чуть не разобрали: все бросились на память об Лермонтове булыжников мелких с его могилы набирать. Потом долгое ещё время всем пятигорским золотых дел мастерам только и работы было, что вделывать в браслеты, серьги и брошки эти камешки. А кольца в моду вошли тогда масонские, такие, что с одной стороны Гордиев узел, как тогда называли, а с другой камень с могилы Лермонтова.
После похорон был поминальный обед, на который пригодилось наше угощение, приготовленное за два дня пред тем с совсем иною целью".
Заключение
Вот, уважаемые читатели, и всё.
Думаю, что мы так никогда и не узнаем, что же на самом деле произошло в Пятигорске летом 1841 года – ведь два самых важных свидетеля уклонились от дачи показаний.
Трубецкого ещё можно понять, но вот от "лучшего друга" Лермонтова этого мало кто ожидал.
Впрочем, ходили слухи, что Столыпин, пострадавший ещё во время предыдущей дуэли Лермонтова с Барантом, считал именно Лермонтова виновником произошедшего столкновения с Мартыновым. Недаром он прислал в тюрьму Мартынову записку, в которой давал заключённому советы, как облегчить свою участь.
Но возможны и другие толкования поведения Столыпина.
Подводя итоги, спросим, что же мы имеем в результате нашего рассмотрения ситуации вокруг дуэли между поручиком Лермонтовым и отставным майором Мартыновым?
А имеем мы очень неутешительные результаты.
1. Исследователи так и не установили причину дуэли (повод для вызова), и вряд ли это удастся сделать без обнаружения новых документов и свидетельств, а надежды на это нет практически никакой.
Официальный повод для вызова, которым считаются шутки и остроты Лермонтова в адрес Мартынова, все современники полагали слишком незначительным даже для обычной дуэли. А тут была дуэль
смертельная.
2. По свидетельствам Мартынова и Глебова условия дуэли оказались
смертельными, о чём, кроме секундантов, все окружающие даже не подозревали, а многие ожидали примирительного ужина с шампанским.
Почему были выработаны такие жёсткие условия? Или причина ссоры была очень серьёзной, или что-то (кто-то?) заставляло Мартынова оставаться непреклонным. Неудивительно, что участники дуэли постарались скрыть от следствия эти условия, ведь в противном случае все они могли быть серьёзно наказаны.
3. Все рассказы очевидцев и самих секундантов о том, что они, секунданты, пытались примирить противников, являются ложью, наглой ложью.
4. Наконец, как совместить свидетельство современников о том, что Мартынов плохой стрелок, и его снайперский выстрел?
У меня нет ответов на эти вопросы, но меня удивляет, даже поражает, отношение лермонтоведов к смертельным условиям дуэли и вытекающим отсюда вопросам и выводам.
Указатель имён
Елизавета Алексеевна Арсеньева (урожд. Столыпина, 1773-1845).
Эрнест Барант (1818-1859).
Екатерина Григорьевна Быховец (1820-1880).
Александр Илларионович Васильчиков (1818-1887).
Пётр Семёнович Верзилин (1791-1849).
Мария Ивановна Верзилина (по первому мужу Клингенберг, урожд. Вишневецкая, 1798-1848).
Надежда Петровна Верзилина (1826-1863).
Михаил Павлович Глебов (1819-1847).
Павел Христофорович Граббе (1789-1875).
Руфин Иванович Дорохов (1801-1852).
Антон Карлович Зельмиц (?-1849).
Василий Иванович Ильяшенков (?).
Эмилия Александровна Клингенберг (в замужестве Шан-Гирей, 1815-1891).
Александр Николаевич Кушинников (1799-1860).
Николай Иванович Лорер (1795-1873).
Пётр Кузьмич Мартьянов (1827-1899).
Николай Соломонович Мартынов (1815-1875).
Адам Иванович Ноинский (1779-1853).
Лев Сергеевич Пушкин (1805-1852).
Николай Павлович Раевский (?-1889).
Алексей Аркадьевич Столыпин по прозвищу “Монго” (1816-1858).
Александр Семёнович Траскин (1803-1855)).
Сергей Васильевич Трубецкой (1815-1859).
Александр Иванович Тургенев (1784-1845).
Филипп Фёдорович Унтилов (1790-1857).
Василий Иванович Чиляев (1798-1873).
Лермонтов – Мартынов: дуэль, вопросов о которой больше, чем ответов. Часть III
