Маски императора
Иногда при обсуждении на высшем уровне некоторых вопросов, когда требовалось детальное знание предмета, Николай I, по свидетельству Павла Дмитриевича Киселёва (1788-1872), мог признаться:
"Я этого не знаю, да и откуда мне знать с моим убогим образованием? В 18 лет я поступил на службу и с тех пор - прощай, ученье! Я страстно люблю военную службу и предан ей душой и телом. С тех пор как я нахожусь на нынешнем посту... я очень мало читаю... Если я и знаю что-то, то обязан этому беседам с умными и знающими людьми".
Но это была, скорее всего, только маска, так как чаще всего Николай Павлович действовал совсем в другом духе:
"Сомневаюсь, чтобы кто-либо из моих подданных осмелился действовать не в указанном мною направлении, коль скоро ему предписана моя точная воля".
Впрочем, одно другому могло и не мешать.
"Утка" Канкрина
Этими чертами характера императора умело пользовались близко знавшие его люди.
Например, министр финансов Егор Францевич Канкрин (1774-1845) столкнулся с жёстким противодействием со стороны Государственного Совета, когда рассматривался вопрос об условиях перехода от ассигнаций к серебряному рублю.
Рассчитывая на то, что его слова обязательно доведут до ушей императора, Канкрин стал во всеуслышание говорить о том, что Совет покушается на прерогативы
самодержца, а
"это есть величайшее оскорбление самодержавной власти. Совет - место совещательное, куда государь посылает только то, что самому ему рассудится, а тут из Совета хотят сделать место соцарствующее, ограничивающее монарха в его правах".
Николай I очень болезненно воспринимал любую попытку хоть как-то ограничить его права самодержавного властителя, так что он легко поверил запущенной Канкриным "утке" и стал на его сторону.
Петербург в конце зимы
Когда жена британского посланника Джона Блумфилда, леди Блумфилд, впервые приехала в Россию, она была просто поражена тем, что она увидела в Петербурге. Весной 1946 года она писала на родину:
"Меня поразили в этом странном городе недоконченность и грубость во всём. Великолепные дворцы над лавками, ... богатые каменные лестницы, покрытые грубыми и грязными зелёными коврами, и общий вид грязи и неаккуратности, которые оскорбляют глаз... Вся грязь, которая накопилась за последние пять месяцев и которую выбрасывают в каналы, ... сильно заражает воздух... Никто, посмотрев на улицы, не скажет, что они покрыты льдом, ибо они почти черного цвета... Нельзя себе представить ничего ужаснее, как состояние мостовых - они с огромными ямами, которые угрожают опрокинуть экипаж".
Петербург летом
Петербург мог удивить иностранцев и летом. В начале 1850-х годов секретарь французского посольства граф Рейзет (1821-1905) с удивлением писал:
"Коровы выходят летом из дворов, заслышав рожок пастуха, и целыми стадами отправляются за город на пастбище, откуда они возвращаются в тот же день вечером, что придает столичному городу деревенский вид".
Николай и дамы
Анатолий Николаевич Демидов (1812-1870) был в плохих отношениях с Николаем Павловичем, так что не стоит удивляться записям его секретаря об отношениях императора с женщинами. В частности, он записал:
"Царь - самодержец в своих любовных историях, как и в остальных своих поступках: если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем, родителей, если она девушка, - о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет ещё примеров, чтобы обесчещенные мужья и отцы не извлекали прибыли от своего бесчестья".
В подтверждение этих слов секретарь приводит запись своей беседы с одной умной придворной (и добродетельной) дамой.
Секретарь:
"Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?"
Дама (с изумлением):
"Никогда! Как это возможно?"
Секретарь:
"Но берегитесь, ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам".
Дама:
"Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете. Я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом".
Владимир Иванович Панаев (1792-1859), директор канцелярии министерства двора, чья жена вроде бы избежала благосклонности Николая I, писал, что в начале своего правления царь
"не был ещё так развязен с женщинами, как впоследствии".
Император и литература
Литературные вкусы императора мало отличались от вкусов простого обывателя. В круг чтения Николая Павловича входили очень популярные в то время романы Вальтера Скотта, богоискательские произведения Шатобриана, а также романы Жерменны де Сталь и Эжена Сю.
Когда по вечерам у императрицы читали вслух "Парижские тайны" последнего, на глаза Николая I обычно наворачивались слёзы.
Император был также знаком с романами Жорж Санд и аббата Прево, но считал их слишком фривольными по духу и социально опасными, а потому и не разрешал публиковать их в России.
Российскую литературу император жаловал вроде бы меньше, но отмечал "Тарантас" В.А. Соллогуба и "Ивана Выжигина" Фаддея Булгарина. У Булгарина императору понравилось изображение злоупотреблений мелких чиновников и полицейских.
Понравился императору и роман М.Н. Загоскина "Юрий Милославский".
Этот автор написал еще роман "Кузьма Петрович Мирошев", который почему-то не был оценён широкой публикой. Однако этот роман был высоко оценен Николаем Павловичем, который считал его лучшим романом, не исключая и "Юрия Милославского".
Очень был доволен Николай I работой А.И. Михайловского-Данилевского "Описание Отечественной войны в 1812 году", которое он оценил как
"монументальное описание во славу императора Александра и во славу России".
Награды от государя не обошли этого выдающегося историка: его дочь стала фрейлиной, а сам Михайловский-Данилевский получил орден "Белого орла".
Список Уварова
Сергей Семёнович Уваров (1786-1855), занимая должность министра народного просвещения, как-то представил Николаю I список лиц, успешно окончивших университеты, для определения их на службу. При этом Уваров указал, что в этом списке многие относятся к лучшим фамилиям.
На этот документ Николай Павлович наложил такую резолюцию:
"В сем случае должна быть соблюдена самая строгая разборчивость и рекомендуемы только достойнейшие, каких бы, впрочем, фамилий они не были. Здесь более, чем где-либо, знатность рода не должна быть принимаема в соображение".
Реакция на критику Булгарина
11 марта 1830 года (по старому стилю) Фаддей Булгарин в своей "Северной пчеле" резко и несправедливо раскритиковал творчество А.С. Пушкина.
Николай I, прочитав эту статью, вызвал к себе Александра Христофоровича Бенкендорфа (1782-1844) и сказал ему:
"Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере "Пчелы" находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина. К этой статье, наверное, будет продолжение; поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения. И, если возможно, запретить его журнал".
В смысле: критикуйте, мой друг, но так, чтобы это нравилось мне, иначе ваше издание я прикрою.
Что изменилось с тех пор?
Выплаты семье А.С. Пушкина
После гибели А.С. Пушкина император сделал следующие финансовые распоряжения в отношении семьи поэта:
приказал выделить на похороны 10 000 рублей;
распорядился оплатить долги Пушкина в размере 92500 рублей;
удержанные казначейством проценты со ссуды Пушкина (5%) вернуть семье поэта;
приказал выделить из казначейства 50 000 рублей на посмертное издание произведений поэта;
приказал очистить от долгов имение поэта, чтобы обеспечит малолетних детей Пушкина;
установил ежегодные пенсии семье Пушкина: вдове до нового замужества 5000 рублей; дочерям до замужества по 1500 рублей; сыновьям до вступления на службу по 1500 рублей.
Пятый
Французская актриса Рошель, приехав в Петербург, потребовала от администрации театров, чтобы в каждой ложе сидело не более четырёх зрителей. Этим она хотела вызвать большую раскупаемость билетов.
При встрече с Николаем I актриса стала жаловаться на то, что император редко бывает на её спектаклях. Николай Павлович на эту жалобу отреагировал мгновенно:
"Моя семья так велика, что я боюсь, чтоб не быть пятым в ложе".
Император Николай Павлович и его окружение. Вып. 14
(Продолжение следует)
