В своё время, в конце XVIII века, много шума наделала история с арестом известного поэта и баснописца Ивана Ивановича Дмитриева (1760-1837). Рассказы об этом происшествии, случившемся в самом начале царствования Павла I, передавались из уст в уста, обрастая всё новыми подробностями, так что вскоре стало почти невозможно понять, что же произошло на самом деле.
Как в старом анекдоте: то ли у N что-то украли, то ли сам N что-то украл, но что-то такое там было.
Попробуем восстановить ход реальных событий, излагая несколько версий данного происшествия.
Известно, что в самом начале царствования Павла I Дмитриев подал прошение об отставке, и в конце 1796 года получил высочайшее разрешение на выход из гвардии в отставку с чином полковника и с мундиром.
Также хорошо известно, что император Павел с первых же дней своего правления стал перестраивать российскую армию на прусский манер, и это вызвало негативную реакцию среди большей части офицерского состава, выражавшуюся, по большей части, в пассивном сопротивлении.
Император Павел был очень недоволен таким положением, и однажды он обратился к группе вызванных гвардейских офицеров:
"Господа, до меня доходит, что господа офицеры гвардии ропщут и жалуются, что я их морожу на вахтпарадах. Вы сами видите, в каком жалком положении служба в гвардии: никто ничего не знает, каждому надобно не только толковать, показывать, но даже водить за руки, чтоб делали свое дело. Кто не хочет служить - поди прочь, никого не удерживают. Я хочу, чтоб каждый знал свою должность. Ежели кто из вас услышит вновь от кого ропот, то приказываю вам таковому отрезать ухо и ко мне принести. Подите и объявите о сем вашим начальникам, и товарищам, господам офицерам, каждый по своему полку".
Дальше начинается разветвление версий происшествия с Дмитриевым.
По одной из них, в самом начале 1797 года император снова созвал
множество офицеров гвардии. Он велел обер-полицмейстеру Ефиму Мартемьяновичу Чулкову (1754-?) привести капитана Ивана Ивановича Дмитриева [но он ведь уже в отставке полковником!] и штабс-капитана Василия Ивановича Лихачёва (1761-1802), а затем зачитал анонимное письмо, в котором приведённые офицеры обвинялись в том, что они жалуются на Государя и составляют заговор с целью покушения на Императора.
Все присутствующие были поражены таким обвинением, тем более что Дмитриев и Лихачёв были практически незнакомы между собой, так как Лихачёв по состоянию здоровья много времени проводил в отпуске.
После чтения письма Павел добавил:
"Вот, господа, слышите повторение того, что я объявлял чрез адъютантов ваших. Я не могу оставить дела сего без строжайшего исследования для собственной своей безопасности и в бесчестии для господ офицеров гвардии".
Дмитриев и Лихачёв были арестованы и уведены для допросов, а все присутствовавшие при этом деле стали целовать императору руки и уверять его в своей преданности.
По версии, изложенной племянником поэта Михаилом Александровичем Дмитриевым (1796-1866), события развивались несколько иначе.
В день Крещения 1797 года И.И. Дмитриев ещё перед обеднею лежал в постели и читал какую-то книгу. В это время к нему пришёл его двоюродный брат Иван Петрович Бекетов (1766-1835), в мундире и в шарфе, и шутя говорит ему:
"Вот, пра┐во, счастливец! Лежит спокойно, а мы будем мёрзнуть на вахтпараде!"
Через четверть часа Бекетов стал уходить и увидел, что у наружных дверей дома поставлен часовой. Бекетов хотел вернуться назад, но его уже не пустили.
Вскоре к Дмитриеву пришёл второй военный губернатор Петербурга Николай Петрович Архаров (1742-1815) [первым тогда был великий князь Александр Павлович] и очень учтиво сказал ему, чтобы он одевался и ехал с ним.
Дмитриев начал одеваться, хотел причесаться, сделать букли, косу и напудриться, но Архаров сказал, что всё это не нужно.
Поэтому Дмитриев наскоро оделся в мундир, с распущенными волосами сел в карету с Архаровым, и они поехали.
Вскоре карета остановилась у императорского дворца. Взойдя на крыльцо, Дмитриев увидел своего сослуживца Лихачёва, привезённого во дворец полицмейстером. Архаров оставил обоих на попечение полицмейстера, а сам по лестнице пошёл во внутренние помещения.
Оба арестанта, а они уже поняли, что их арестовали, одновременно бросились друг к другу с одним и тем же вопросом:
"Не знаешь ли, за что?"
И оба одновременно же ответили:
"Не знаю!"
Вскоре их обоих повели к императору, но чтобы попасть в кабинет Павла I, им пришлось пройти через несколько парадных комнат, наполненных по случаю праздника высшими чинами двора, придворными дамами, генералами, сенаторами и пр.
Когда арестованных ввели в кабинет Государя, тот был окружён лишь членами императорского семейства. Павел обратился к ним с такими словами:
"Господа! Мне подан донос, что вы покушаетесь на мою жизнь!"
При этих словах великие князья Александр и Константин со слезами бросились обнимать отца. Тронутый их рыданиями, Павел продолжал:
"Я хотя и не думаю, чтоб этот донос был справедлив, потому что все свидетельствуют об вас одно хорошее. Особли┐во за тебя все ручаются!"
Последние слова императора относились к Дмитриеву, за которого ручались и наследник престола великий князь Александр, и генерал-майор Фёдор Ильич Козлятьев, и множество других известных лиц.
Павел продолжал:
"Впрочем, я так ещё недавно царствую, что никому, думаю, не успел ещё сделать зла! Однако, если не как император, то как человек, дол┐жен для своего сохранения принять предосторожности. Это будет исследовано, а пока - вы оба будете содержать┐ся в доме Архарова".
Они поселились у Архарова, и в первый день обедали вместе с хозяином. Но так как к военному губернатору начало приезжать множество любопытных, то Архаров предложил им обедать одним в своей комнате, чему все были только рады.
Три дня прожили офицеры у Архарова в неизвестности и тревоге, и все три дня история об их аресте обрастала новыми невероятными подробностями.
Но были в этой истории и забавные моменты. В один из этих дней в комнату к Дмитриеву заглянул хорошо одетый мальчик, который попросил разрешения войти. Это оказался племянник Архарова, который обратился к Дмитриеву с такой просьбой:
"Я слышал, что вы пишете стихи. Я тоже пишу, и пришел попросить вас, чтоб вы поправили".
Теперь настало время изложить версии раскрытия этого дела.
Три дня расследование не давало никаких результатов, пока к генералу Н.П. Архарову не явился Яков Васильевич Лихачёв (1765-1822), младший брат обвинённого офицера, который в день чтения письма был в карауле. Он попросил показать ему анонимное письмо и признал руку одного из крепостных своего старшего брата.
Этот крепостной был взят и признался, что написал данное письмо со злости на своего хозяина, который его часто колотил за пьянство. Он также слышал, что полиция награждает таких доносчиков деньгами.
В другой версии этого популярного анекдота виновным в доносе оказался не крепостной, а лакей Лихачёва, которого он прогнал со службы за нерадивость и воровство.
По версии М.А. Дмитриева, донос написал слуга младшего брата Лихачёва, надеясь таким образом получить свободу. Для достоверности доноса он добавил сюда и Дмитриева.
Архаров же после ареста офицеров начал активно обыскивать одежду слуг арестантов и их близких родственников. В кармане одного из слуг был найден черновик письма к родственникам, в котором он сообщал им, что скоро получит вольную. Сравнили почерк письма с доносом, и слуга был арестован.
Существует также несколько вариантов рассказа о реакции императора Павла на раскрытие этого дела.
На следующий день офицеров Дмитриева и Лихачёва освободили, и Архаров доставил их к императору, который обратился к ним с такими словами:
"Господа, я прошу вас забыть бывшее с вами приключение, которое меня весьма беспокоило. Я рад, что исследование открыло вашу невинность, но вы признаетесь сами, что мне нельзя было поступить иначе".
В такой версии анекдота, ни о каких наградах для ложно обвинённых офицеров речь не идёт.
По другой версии, когда Павел узнал о невиновности арестованных офицеров, он торжественно вернул им шпаги во время развода. При этом прощённый преклонял колено, император же поднимал его и обнимал.
Дмитриев во время этой процедуры обратился к Павлу с такими словами:
"Ваше Величество! Дозволите мне не оскорблять Вас выражениями благодарности, по┐тому что, так как я невиновен, то и милости мне от Вашего Величества никакой не оказано. Но так как гвардия Ваша, Государь, должна стоять выше всякого подозрения, то мне не приличествует более оставаться на службе, и я умоляю Ваше Величество даровать мне отставку".
Павел удивился таким словам своего офицера, обнял Дмитриева и сказал ему:
"В верности вашей я никогда не сомневался, а это только обычная формальность. Я был бы рад, если б вы остались".
Однако Дмитриев продолжал настаивать:
"Убедительнейше прошу Ваше Величество дать мне от┐ставку. Да я, кроме того, и не обладаю нужным здоровьем для того, чтобы оставаться солдатом".
Пришлось Павлу удовлетвориться такими объяснениями Дмитриева и согласиться на его просьбу:
"Ну, извольте. Так как вы этого желаете, то я даю вам разрешение. Однако укажите генерал-прокурору, какое место вы желали бы получить на гражданской службе".
По этой версии анекдота, так Дмитриев и стал обер-прокурором Сената.
В изложении М.А. Дмитриева, когда Павел узнал о невиновности офицеров, он велел великому князю Александру Павловичу спросить Дмитриева: чего он хочет?
Дмитриев же отвечал Александру Павловичу, что он ничего не хочет, кроме спокойной жизни в отставке. Когда великий князь в третий раз пришёл к Дмитиеву и стал настаивать:
"Скажи что-нибудь; батюшка решительно требует!"
Пришлось Дмитриеву заявить, что он хотел бы посвятить свою жизнь служению Государю. После такого ответа Дмитриев был сделан товарищем министра уделов. А уже в 1798 году он получил место обер-прокурора Сената.
О поощрениях для Лихачёва М.А. Дмитриев ничего не говорит.
В действительности всё было немного по-другому. Да, в конце 1796 года Дмитриев подал императору прошение об отставке, получил её с чином полковника и уже готовился выразить Павлу свою благодарность, как на Рождество был арестован вместе с двумя гвардейскими офицерами по анонимному доносу.
Через три дня ложность доноса была установлена, и офицеры были прощены.
Дмитриева пригласили в Москву на коронацию Павла, где он был осыпан ворохом милостей императора, в том числе он стал товарищем министра в департаменте уделов. В том же 1797 году Дмитриев был переведён на должность обер-прокурора 3-го департамента Сената, а в 1798 году он действительно стал обер-прокурором Сената.
