Восьмилетняя Агнесса, невеста наследника Алексея, весной 1179 года отплыла на корабле из Марселя в Константинополь. Её помолвка с одиннадцатилетним Алексеем состоялась лишь 2 марта 1180 года, но свадьбу отложили на неопределённый срок – до тех пор, пока будущие супруги немного не подрастут. Однако с момента помолвки Агнесса, окрещённая в православную Анну, стала считаться полноправной императрицей-наследницей.
Император Мануил последние месяцы своей жизни не занимался ни государственными делами, ни воспитанием наследника престола. Он почти не покидал свой дворец и проводил время в обществе астрологов, хиромантов и прочих шарлатанов. Доступ к императору могли получить только латиняне, французы и итальянцы.
Осенью 1180 года император Мануил заболел, у него началась лихорадка. Все в столице были уверены, что император скоро умрёт. Однако когда патриарх Феодосий пришёл к Мануилу и попытался убедить того сделать необходимые распоряжения на случай смерти, чтобы надёжно обеспечить наследование власти наследником Алексеем, тот с улыбкой отказался. Мол, один очень почтенный предсказатель недавно напророчил ему ещё четырнадцать лет царствования, так что беспокоиться совершенно не о чем, и он ещё успеет ввести Алексея в курс императорских дел.
Пребывая в этом убеждении, император Мануил через несколько дней умер, и ему наследовал двенадцатилетний Алексей II. Близ него, как пишет Никита Хониат, находилось множество императорских родственников,
"с завистью посматривавших на царскую порфиру и выжидавших лишь случая примерить её".
Регентшей при несовершеннолетнем императоре стала его всё ещё красивая мать Мария Антиохийская, а место в её постели (а фактически – во главе Империи) ещё раньше оккупировал племянник Мануила Алексей, который немедленно получил высший в государстве титул протосеваста.
Опекуном императора Алексея стал константинопольский патриарх Феодосий.
Это трио и составило верхушку нового византийского правительства.
Сама Мария не пользовалась в государстве слишком большой популярностью из-за своего легкомысленного образа жизни, а, кроме того, она была чужеземкой, почти еретичкой, хоть и крещёной в православную веру. Единственными положительными качествами Марии Антиохийской оставались её красота и умение нравиться, однако для спокойного управления государством этого было маловато.
Протосеваст Алексей был очень красивым и хорошо воспитанным человеком, но государственными делами он заниматься не мог, так как всё своё время, свободное ото сна, он проводил в постели с дамами или в попойках, и смена императоров, а также и положение протосеваста, не смогли изменить его образ жизни.
Вильгельм Тирский оставил такой отзыв о протосевасте Алексее:
"Он пользовался советом и помощью латинян, но был не любим ими. Как все греки, был изнежен сверх меры и для удовлетворения своих прихотей придумывал неслыханные фантазии. Большим несчастием для вдовы Мануила было то, что она была под влиянием столь ничтожного человека".
В дальнейшем я буду называть Марию Антиохийскую
царицей Марией в противовес другой Марии, родной дочери императора Мануила. Дочь Мануила в возрасте тридцати лет выдали замуж за маркграфа Монферратского Райнера, который по такому случаю был приближен к трону, получил сан кесаря и имя Иоанн. Эту вторую Марию я буду теперь называть
принцессой Марией.
Принцесса Мария и её супруг были резко отодвинуты от власти и государственной кормушки, следовательно – они могли стать ядром оппозиции к новому правительству.
За образованием такой оппозиции дело не стало, так как протосеваст Алексей и царица Мария стали искать опору своему режиму в иностранцах, в первую очередь, в латинянах. В Константинополе у них практически не было видных сторонников, а их опора на западных еретиков вызвала быстрое образование национально-патриотической оппозиции, которая стала формироваться вокруг принцессы Марии и других родственников покойного императора, отстранённых от власти.
По Константинополю стали распространяться слухи о том, что протосеваст Алексей собирается совершить государственный переворот и отстранить от власти Алексея II. Служба безопасности в середине февраля 1181 года удалось раскрыть заговор из множества знатных людей, которые хотели устранить протосеваста Алексея. Планировалось убить протосеваста 17 февраля во время его поездки в Вафи-Риак на Босфоре. Расправа должна была свершиться во время вечерней службы в храме Феодора Тирона, но тайну заговора сохранить не удалось.
Протосеваст торжествовал победу над заговорщиками, но официально об этом было объявлено позже и в обтекаемой формулировке:
"В мартовские календы были раскрыты намерения некоторых знатных людей, готовивших переворот против императора Алексея".
И репрессии на заговорщиков обрушились как бы по воле императора.
Следствие вёл государственный прокурор по особо важным делам Феодор Пантехни, который быстро выяснил, что за спинами якобы главных заговорщиков, принцессы Марии и её мужа, видна фигура Андроника Комнина. Да и самим заговором в Константинополе оказывается фактически руководили сыновья Андроника, Иоанн и Мануил, но по инструкциям отца. Сам Андроник в это время находился в ссылке в Пафлагонии, и с помощью гонцов и писем осуществлял общее руководство заговорщиками, стремясь вызвать в столице недовольство существующим правительством.
Феодор Пантехни пытался раздуть это дело и выдать его за покушение на Алексея II, но все схваченные заговорщики дружно это отрицали и утверждали, что речь могла идти только об отстранении протосеваста от власти.
Сам Андроник в письмах к патриарху Феодосию и другим сановникам Империи писал о том, что он выступает как защитник законных прав Алексея II, которые попирает протосеваст.
Патриарх Феодосий протестовал против методов ведения следствия, которые применял Пантехни, и пытался свести процесс только к попытке покушения на протосеваста, оставив за рамками дела вопрос о покушении на императора, но прокурор чувствовал поддержку правительства и настоял на своём.
Сыновья Андроника, а также несколько высокопоставленных заговорщиков были брошены в темницу. Несколько десятков менее знатных заговорщиков были приговорены к различным видам смертной казни.
В ходе процесса также выяснилась причастность к заговору принцессы Марии и её мужа, но по настоянию патриарха Феодосия их имена, как ближайших родственников императора, не были оглашены. Феодор Пантехня всё-таки хотел нанести удар и по принцессе Марии, но патриарх своевременно узнал об этом, успел предупредить принцессу Марию и предложил ей убежище в церкви св. Софии.
Все эти события происходили во время Великого Поста. Пасха в 1181 году пришлась на 5 апреля. По обычаю в день Пасхи от церкви св. Софии к императорскому дворцу отправлялась специальная делегация во главе с самим патриархом, чтобы поздравить императора с главным христианским праздником.
Но в этом году патриарх открыто заступился за принцессу Марию, а посему опасался появляться во дворце, и отменил торжественное шествие.
Такое отклонение от обычаев было замечено народом и оживлённо комментировалось в столице.
Тем временем принцесса Мария и ёё муж не покидали пределов церковной ограды, а к ним постепенно стекались не только их сторонники, но и лица, просто опасавшиеся ареста. По периметру церковной ограды постоянно стала дежурить вооружённая охрана.
Протосеваст Алексей знал, что патриарх Феодосий пользуется в городе огромным авторитетом, и не рискнул применить против него силу. Более того, чтобы избежать волнений в столице, имперское правительство вступило в прямые переговоры с принцессой Марией, убеждая её добровольно выйти из ограды и сдаться властям, взамен обещая ей полную амнистию.
Принцесса Мария выставила правительству свои условия. Она потребовала, чтобы были выпущены на свободу все невинно арестованные по делу о заговоре, чтобы было проведено новое и справедливое расследование случившегося, а главное – она потребовала, чтобы протосеваст Алексей был отстранён от власти и удалён от двора.
Протосеваст Алексей со своей стороны был уверен в своём безграничном влиянии на царицу Марию и приказал принцессе Марии немедленно покинуть церковное убежище, угрожая в противном случае применить силу.
В ответ принцесса Мария организовала настоящую вооружённую охрану вокруг церкви св. Софии, в которую входили как ромеи, так и армяне с итальянцами.
Такое развитие событий не входило в планы патриарха Феодосия, и он стал упрекать принцессу Марию в том, что она зашла слишком далеко.
Тем временем недовольство народа постоянно подогревалось опасениями, что власть в Империи окончательно переходит к еретикам-латинянам и скоро все ромеи станут их рабами. Эту постановку вопроса прекрасно описал Вильгельм Тирский, который побывал в Константинополе всего за год до смерти императора Мануила:
"Время регентства Алексея-протосеваста казалось удобным для знати и народа к осуществлению враждебных против нас планов. Ибо в царствование Мануила латиняне пользовались таким предпочтением, что император, муж великодушный и несравненной энергии, пренебрегая своими изнеженными и женственными греками, одним латинянам поручал важные дела, полагаясь на их испытанную верность и силы. И поелику латиняне пользовались его отличным расположением и расточительною щедростью, то наперерыв спешили к нему со всего мира и знатные, и незнатные. Нуждаясь в их услугах, он питал к ним все увеличивавшееся расположение и всех возводил в лучшее состояние. Оттого греческая знать и в особенности царские родственники и весь народ возымели непримиримую ненависть к нашим. К напряженному недовольству и кипящей ненависти присоединялась и разность вероучения. Надменные выше меры и по гордости отделившиеся от Римской Церкви греки считают еретиками всех тех, кто не следует их произвольным традициям. Уже издавна питая враждебные чувства, они выжидали удобного случая, чтобы хоть по смерти императора истребить ненавистных латинян, живших в городе и в областях империи".
Но это взгляд западного человека на ситуацию в Константинополе. Примерно в это же время Евстафий Солунский (1115-1193) в таких словах описывает нравы жителей столицы:
"И во всяком другом городе чернь безрассудна и непреодолима в своем стремлении; цареградская же уличная толпа особенно склонна к волнениям и отличается необузданностью и непрямотою. Иногда пустой слух приводит её в бунт, восстание разливается, как пожар, толпа смело идет на мечи, не останавливается перед утёсом и глухим валом".
Достаточно было любой искры, любого непроверенного слуха, чтобы начались беспорядки.
Андроник Комнин: воин, заговорщик, бабник и любимец народа. Часть V
(Продолжение следует)
