Вернулись Фонвизины в Рим 1/12 февраля 1775 года. Могли бы приехать на сутки раньше, но вышла задержка из-за итальянских почтальонов. Дело тут было вот в чём: в Папской области построили новую дорогу, так как по старой уже нельзя было проехать. За прогоны стали брать дороже, включая сюда плату
"за новую дорогу, по которой ездят, за старую, по которой не ездят, да за выставку лошадей со старой почты на новую".
Несмотря на дороговизну, лошадей Фонвизины ждали более пяти часов. Наконец, к полуночи лошадей доставили, но на этом неприятности Фонвизиных не закончились. Ехать пришлось в бурю с градом, и итальянским почтальонам такая погода не понравилась. Проехав около пяти вёрст, они выпрягли лошадей из кареты и смылись до утра, бросив путешественников замерзать. Вернулись почтальоны около половины восьмого утра, да ещё и нагрубили Фонвизиным.
Денис Иванович чуть не застрелил кого-то из итальянцев, да жена удержала, а сам он так прокомментировал этот эпизод:
"Здесь застрелить почталиона или собаку — все равно. Я обязан жене, что не сделался убийцею. По приезде моем сюда я принес жалобу, но никак не надеюсь найти правосудия. Сами судьи мне пеняют, для чего я сам не управлялся и никого не застрелил: вот бы и концы в воду. Англичане то и дело стреляют почталионов, и ни одна душа еще не помышляла спросить: кто кого за что застрелил?"
В Риме Фонвизины застали последние дни карнавала:
"Карнавал мы застали и четыре дня были свидетелями всех народных дурачеств, а особливо последний день, то есть погребение масленицы. Весь народ со свечами ее хоронил. Такой глупости и вообразить себе нельзя".
Ну, конечно! Только православные всё делают правильно, а Европа уже тогда загнивала.
Затем начался Великий пост. В первый день поста Фонвизины посетили церковь св. Сабины, чтобы посмотреть на процессию кающихся:
"Множество людей, в мешках на головах, с прорезанными глазами, босиком, в предшествовании двух скелетов, шли по улицам по два в ряд и пели стихи покаяния".
Эту процедуру Денис Иванович не осудил.
Но на второй день поста Фонвизины посетили прекрасный концерт у сенатора Роцениго, на третий день их пригласили также на концерт к кардиналу Бернису, что дало возможность Фонвизину язвительно заметить:
"Кажется, будто первый день поста был и последний".
Особо Фонвизин выделяет у итальянцев Страстную неделю, которая "вся посвящена богослужению". Вероятно, Денис Иванович уже предчувствовал свою болезнь, ибо написал, что
"если здоровы будем, то увидим все величество римской церкви".
Весь пост Фонвизины собирались осматривать Рим, так как Денис Иванович вынужден признать, что
"Чем больше его видим, тем, кажется, больше смотреть остается".
Предчувствие не обмануло Фонвизина, и он довольно серьёзно заболел, так что следующая его дневниковая запись датирована уже 1/12 марта. Денис Иванович ничего не хочет писать о своей болезни, только отмечает, что ему уже лучше: он может ходить по комнате и даже ездить по городу в карете, правда, не вылезая из неё.
Фонвизины уже начали строить планы возвращения на родину. Они собираются ехать через Вену со всеми возможными предосторожностями на двух экипажах:
"Все мы будем вооружены пистолетами и шпагами и надеемся проехать тем безопаснее, что, сказывают, и воров от Вены до нашей границы нет; а от Смоленска до Москвы, сами знаете, что бояться нечего".
Опасно ведь только в Италии!
[Да и в наши дни карманы там приходится беречь: чуть зазевался, и денежки – ту-ту, как ни прячь.]
Кроме того, жена Фонвизина взяла себе служанку, а в Вене они надеялись нанять ещё и повара.
Из-за перенесённой болезни Фонвизин свои дневниковые записи ведёт реже. Следующая запись сделана только через три недели – 22 марта/2 апреля. Денис Иванович доволен тем, что здоровье позволило ему всюду выезжать и в Страстную и в Святую недели. Только накануне они были на концерте у кардинала Берниса, а в день записи званы на обед и концерт к сенатору Роцениго. Теперь визиты совершены в обратном порядке.
Фонвизин считает, что он уже достаточно осмотрел Рим, и теперь ему следует осмотреть такие его окрестности, как Тиволи, Фраскати и прочее, на что потребуется около двух недель. После этого Фонвизины отправятся в Россию. Они бы, впрочем, выехали и раньше, но опасаются снежных обвалов в горах.
Денис Иванович ведёт теперь более здоровый образ жизни
"так что и кофе с молоком пить перестал".
Вот так-то!
Страстную неделю в Риме Фонвизин подробно описал только в письме к П.И. Панину, а не в письмах к родным. В этом письме Денис Иванович отмечает, что Рим наполнен иностранцами, желающими присутствовать на всех церковных церемониях:
"В нынешнем году столько их сюда съехалось, что почти жить негде, и всякий доволен только найти квартиру, не заботясь, хороша ли она или дурна. Герцог Курляндский живет в доме не лучше моего".
Все торжественные духовные церемонии начинаются в Вербное воскресенье:
"Поутру в девять часов в Сикстинской церкви папа роздал вербы кардиналам, с которыми около церкви была процессия. Потом один из кардиналов служил обедню. Музыка была вокальная, потому что инструментальной при самом папе не бывает. В сей день в церкви св. Петра все образа закрывают черными завесами, что делает вид печальный, и кажется, что красота храма помрачается с наступлением дней плачевных".
В понедельник и вторник Страстной недели не было ничего интересного.
В среду после обеда происходила торжественная служба в Сикстинской церкви, но без папы. Читались плач Иеремии, страстные главы из Евангелия, а затем пели Miserere Грегорио Аллегри (1582-1652). Чтение на голоса и слаженное пение произвели на Фонвизина сильное впечатление:
"Музыка столь проста, что те, кои видят ее написанною на бумаге, удивляются, откуда может произойти неизреченная красота ее".
Страстной четверг выдался очень тяжелым для иностранцев, так как им пришлось весь день провести на ногах.
В 8 часов утра в присутствии папы началась обедня в Chapelle Sixtine. Потом произошёл торжественный вынос святых даров в Chapelle Pauline. Затем папа из ложи св. Петра обратился к собравшемуся на площади народу, которого из-за дождливой погоды было совсем немного:
"Сперва произнес он проклятие нам грешным, то есть всем, не признающим его веру за правую, а потом дал народу благословение".
После этого папа омывал ноги 30 пилигримам и прислуживал им за обедом.
Вслед за этим повторилась служба предыдущего дня в Сикстинской церкви, но на этот раз в присутствии папы. Правда, Miserere исполняли другого автора, похуже.
По окончании службы Фонвизины ездили по различным церквям, осматривая плащаницы, но к 9 часам вечера вернулись в собор св. Петра. В церкви собралось множество народу:
"Сто лампад, обыкновенно день и ночь горящих пред гробом апостолов, равно как и все свечи, нарочно были погашены. Сей преогромный храм, обвешенный чёрным, освещаем был одним повешенным в средине церкви большим и великолепно иллюминованным крестом в знак того, что во время страдальческой Христовой кончины церковь его весь свой свет не могла заимствовать ни от чего иного, как от единого креста, - идея высокая и в христианском законе истинная!"
На этом тяжёлый день закончился.
Пятница уже не произвела на Фонвизина такого же сильного впечатления возможно просто потому, что он сильно устал накануне.
После обедни папа босиком приложился к лежащему на полу кресту, и всё высшее духовенство сделало то же самое.
После обеда – вечерня с Miserere Аллегри в Сикстинской капелле. Оттуда папа прибыл в собор св. Петра
"где, как вчера, один крест освещал всю церковь. Папа стал со всем народом на колена, а один из кардиналов вынес на высокий балкон часть истинного креста, истинный нерукотворённый образ и копьё, коим ребро Христово было уязвлено воином".
Этим закончилась пятница.
Денис Иванович Фонвизин едет в Италию. Часть VI
(Продолжение следует)
