Волошин решил прекратить такие значительные траты со стороны Маковского, - ведь это угрожало гонорарам сотрудников "Аполлона", - и на следующее утро Маковский получил письмо от Черубины с суровой отповедью:
"Дорогой Сергей Константинович! Когда я получила Ваш букет, я могла поставить его только в прихожей, так как была чрезвычайно удивлена, что Вы решаетесь задавать мне такие вопросы. Очевидно, Вы совсем не умеете обращаться с нечетными числами и не знаете языка цветов".
Тем же утром Волошин примчался к обескураженному Маковскому, который, ни о чем не подозревая, стал объясняться с автором полученного письма:
"Я послал, не посоветовавшись с Вами, цветов Черубине Георгиевне и теперь наказан. Посмотрите, какое она прислала мне письмо!"
Вытирая вспотевшую голову. Маковский недоумевал:
"Но право же, я совсем не помню, сколько там было цветов. Я не понимаю, в чем моя вина!"
Слушая такие признания Маковского, Волошин просто млел от счастья, что его мистификация так удачно развивается – ведь письмо как раз и было рассчитано на подобную реакцию Маковского.
Трудиться в таком темпе за себя и мистифицируемых сотрудников "Аполлона" было очень трудно даже Волошину, и он решил взять тайм-аут, сымитировав отъезд Черубины в Париж. Это была мистификация в мистификации, так как сама Дмитриева во время "отъезда" Черубины находилась в Питере и вращалась в литературных и окололитературных кругах.
Маковский пишет, что Черубина на пару месяцев собралась заграницу по требованию врачей. Немного позже Маковскому позвонила незнакомая женщина, представившаяся двоюродной сестрой Черубины и/или княгиней Дарьей Владимировной (это была Лида Брюллова), и рассказала о внезапной болезни своей кузины: та, мол, молилась всю ночь, а утром ее нашли на полу спальни без сознания возле распятия.
Волошин рассказывает об "отъезде" Черубины иначе и с грубыми хронологическими ошибками, что значительно снижает ценность его свидетельств. По его словам, Черубина перед Пасхой [Какой Пасхой? Вся история продолжалась с сентября по ноябрь включительно.] решила поехать в Париж на пару недель, чтобы заказать себе новую шляпку.
"Уезжая", Черубина взяла с Маковского обещание не ездить на вокзал, и тот его сдержал, но стал искать человека среди сотрудников журнала, который взялся бы опознать среди отъезжавших Черубину.
А. Толстой, зная суть мистификации, категорически отказался от такого поручения. Тогда выследить таинственную незнакомку взялся, по словам Маковского, "милейший Кока Врангель". Он решил несколько дней дежурить на Варшавском вокзале при отправлении заграничных поездов. Барон Врангель утверждал:
"Ее не трудно будет отличить, если не урод какой-нибудь. А там уже сумею завязать знакомство".
Врангель несколько дней дежурил на вокзале и в один из дней рискнул:
"...заметив на второй или на третий день своего дежурства какую-то красивую рыжеволосую девушку среди отъезжавших, он подскочил к ней и представился в качестве моего друга, к великому изумлению родителей девушки, вежливо, но твердо указавших Врангелю на его ошибку".
Так Черубина и "уехала" неопознанной, а Волошин получил несколько дней передышки.
Волошин совсем иначе описывает историю с попыткой идентифицировать Черубину. Он утверждает, что следить за Черубиной было поручено Трубникову [Александр Александрович Трубников (1882-1966)], который Черубину, естественно, не увидел. Дмитриева и Волошин хорошо знали Трубникова, так что Черубина, по словам Волошина, дала в своем дневнике, который она обещала вести Маковскому, подробное описание их общего знакомого. Черубина его опознала, якобы, по изящному костюму.
Волошин, судя по всему, собирался еще долго морочить всем головы, так как в упоминаемом дневнике было также дано описание парижского квартала, в котором остановилась Черубина, и рассказано о ее встречах. Это было сделать совсем нетрудно, так как и Дмитриева и Волошин сравнительно недавно бывали в Париже. Дневник, по версии Волошина, погиб при обыске, но Черубина якобы показала его Маковскому при "возвращении" из Парижа. Маковский, по словам Волошина, был восхищен описанием Трубникова:
"Какая наблюдательность! Ведь тут весь Трубников, а она видела его всего раз на вокзале".
Ага! И почти каждый день в редакции "Аполлона".
Маковский же ничего не написал о дневнике Черубины.
Волошин очень надеялся на то, что влюбленный Маковский рванет за Черубиной в Париж – вот потом было бы смеху, - но Маковский удержался от этого рискованного шага, что согласно Волошину,
"лишило историю Черубины небезынтересной страницы".
Все это время Маковскому регулярно звонила кузина таинственной Черубины и подводила его к мысли о возможном скором пострижении Черубины, и Маковский решил добиться личного свидания с Черубиной сразу же после ее возвращения из Парижа.
Во время отсутствия Черубины в редакции "Аполлона" разгорелись споры о таинственной поэтессе. Однако особенно издевалась на Черубиной и ее мистическими стихами Лиля Дмитриева, которая называла всю историю с Черубиной мистификацией и сочиняла злые пародии на ее стихи. Маковский не разглядел (или не выделил) среди литературных дам в редакции "Аполлона" эту невзрачную Дмитриеву, но ее пародии попались на глаза редактору, и он оценил их остроумие.
Маковский не поехал в Париж, и пришлось Волошину ускорить возвращение Черубины в Питер, так что Маковский даже написал по этому поводу:
"Она вернулась раньше, чем все мы ждали".
Еще бы! Волошину было необходимо поддерживать в Маковском перманентное состояние влюбленности в таинственную красавицу, а при ее отсутствии это было делать очень трудно. Но как только Черубина "вернулась", Маковский сразу настойчиво возобновил свои попытки встретиться с таинственной красавицей. Вот как он описывает свои чувства и ощущения в то время:
"Вместо голоса “двоюродной сестры” опять зазвучал в телефонной трубке волшебный полушепот “инфанты”, и мне казалось, что он, этот милый голос, еще нервнее отзывался на мое увлечение... Я стал нетерпеливо требовать встречи, и казалось мне, что Черубина отклоняла ее менее решительно: видимо, ее пугала мысль, как бы в конце концов не прекратились наши призрачные отношения. При этом она умела необыкновенно по-женски хитро сдерживать мои порывы, отшучиваясь, чуть иронизируя и над собой и надо мной и убеждая меня потерпеть еще немного..."
Маковский очень интересовался болезнью Черубины, сильно переживал за состояние "осьмнадцатилетней" девушки и ее слабую грудь, а стихи Черубины в это время уже много меньше интересовали почтенного редактора "Аполлона". Впрочем, вот что пишет сам Маковский, правда, по прошествии нескольких лет:
"Ее стихами я занят был уже значительно меньше. И не я один. Стихи - как стихи, не без риторических перепевов с чужого голоса, иногда - словно переводные, выдуманные, не свои..."
Как видим, Сергей Маковский по самые уши увяз в волошинской мистификации, влюбившись в таинственную красавицу. Вокруг Черубины де Габриак постоянно возникали различные слухи, активно создаваемые и раздуваемые Волошиным и Дмитриевой, но угроза возникла с той стороны, откуда Макс ее совсем не ожидал.
Мне придется сделать краткую интерлюдию, прежде чем ввести в этот рассказ новое действующее лицо – Иоганнеса фон Гюнтера, известного переводчика стихов русских поэтов на немецкий язык.
Дело в том, что из рассказов Волошина и Маковского следует, будто бы вначале была дуэль между Гумилевым и Волошиным, а потом последовало разоблачение Черубины. На самом же деле последовательность событий носила несколько другой характер. Кроме того, восстановление хронологии событий позволит нам лучше разобраться в сути происходивших событий.
Итак:
16 ноября в редакции "Аполлона" Михаил Кузмин в присутствии Алексея Толстого открывает Сергею Маковскому всю правду о личности Черубины де Габриак, указывая на Елизавету Дмитриеву.
18 ноября Дмитриева присутствует на собрании Общества ревнителей художественного слова вместе с И.Ф. Анненским, М. Волошиным, Н. Гумилевым, фон Гюнтером, В. Ивановым и А. Толстым. Волошин в этот вечер никак не высказывает своего отрицательного отношения к Гумилеву. Видимо Дмитриева еще не успела ему нажаловаться, или Волошин обдумывает, как ему ограничить распространение правды о его мистификации и сохранить свое лицо.
19 ноября состоялось знаменитое собрание "аполлоновцев" в мастерской художника А.Л. Головина в Мариинском театре для обсуждения их совместного портрета. Было очень много народу: Б. Анреп, А. Блок, И. Анненский, М. Волошин, Н. Гумилев, И. фон Гюнтер, Е.А. Зноско-Боровский, М. Кузмин, С. Маковский, А. Толстой, А. Шервашидзе. Волошин решил, что нашел наилучший выход из создавшейся ситуации: при очень ограниченном круге свидетелей он дает Гумилеву пощечину и получает вызов на дуэль.
22 ноября. Дуэль между Волошиным и Гумилевым на Черной речке.
30 ноября скоропостижно умирает И. Анненский, так что утверждения Маковского и Волошина о том, что Анненский не успел узнать о мистификации с Черубиной, являются неточными, так сказать, обычная аберрация памяти.
Кто же такой этот Иоганнес фон Гюнтер, и как он оказался причастным к нашей истории?
Черубина де Габриак: другая сторона медали или, о чем не написал Макс Волошин. Часть V
(Продолжение следует)
