27 сентября (8 октября) 1784 года Фонвизины приехали во Флоренцию, в которой прожили несколько дней.
Описание своего пребывания во Флоренции Фонвизин начинает с климата и комаров:
"Климат здешний можно назвать прекрасным; но и он имеет для нас беспокойнейшие неудобства: комары нас замучили так, что сделались у нас калмыцкие рожи. Они маленькие и не пищат, а исподтишка так жестоко кусают, что мы ночи спать не можем. И комары итальянские похожи на самих итальянцев: так же вероломны и так же изменнически кусают. Если все взвесить, то для нас, русских, наш климат гораздо лучше".
Надо понимать, что и русские также лучше итальянцев!
Описывая местные достопримечательности и нравы, Фонвизин на это раз отходит от ежедневной датировки событий, так что до самого отъезда нашего путешественника из Флоренции мы больше никаких дат не встретим. Фонвизин объясняет это тем, что здесь
"один день так походит на другой, что различить их почти ничем невозможно".
По утрам Фонвизины ездили по картинным галереям или памятным местам. Вечерами посещали "конверсации" или ходили в оперу. Обедали и ужинали Фонвизины обычно дома.
Итальянцы, по мнению Фонвизина, живут ужасно скучно:
"На конверсацию съезжаются поговорить; да с кем говорить и о чем? Изо ста человек нет двух, с которыми можно б было, как с умными людьми, слово промолвить. В редких домах играют в карты, и то по гривне в ломбер".
Тоже мне, игроки!
По этим причинам Фонвизины не стали во Флоренции обзаводиться обширным кругом знакомств. (Немного позднее Фонвизин запишет иное.)
На обеды здесь не принято приглашать, как считает Фонвизин, из-за скаредности итальянцев, а когда их пригласил на обед знакомый банкир, то Фонвизину было стыдно за хозяина:
"...званый его обед несравненно был хуже моего вседневного в трактире".
В общем,
"здесь живут как скареды, и если б не дом нунция, английского министра и претендента, то есть дома чужестранные, то б деваться было некуда".
Вот тебе и Флоренция!
Но это Денис Иванович написал о местном обществе, а художественные сокровища города произвели на него очень большое впечатление.
Почти каждый день Фонвизин заходил в галерею великого герцога, соединенную с Palazzo Pitti. Денис Иванович не без основания написал, что она
"есть одна из первых в Европе".
Недаром Фонвизин считал, что
"нельзя нигде приятнее провести утро, как в сей галерее. Как часто в нее ни ходи, всегда новое увидишь".
В галерее много сокровищ, но наибольшее впечатление на Фонвизина произвели
"Рафаэлева Богородица, картины дель Сартовы, Венера Тицианова и прочих великих мастеров работы и статуя Venus de Medicis",
которые
"составляют прямые государственные сокровища".
В особой восьмиугольной комнате, называемой Трибуна, расположенной на самом верху, находятся двадцать четыре лучшие картины и Венера Медицейская "удивления достойная". Окна здесь расположены на самом верху, так что на картины попадает необходимое количество света.
Перечисляя сокровища галереи, Фонвизин отмечает две комнаты, наполненные автопортретами великих живописцев, собрание древних ваз, но вскоре останавливается:
"Не описываю здесь всех комнат, принадлежащих к галерее, но скажу только то, что можно одною ею целый год заняться".
Palazzo Pitti
"дом не весьма большой, но великолепно меблированный",
с прекрасными фресками. В этом дворце также собраны картины великих мастеров, но отдельную залу украшает
"прекрасная Рафаэлева Богоматерь, известная под именем Madonna della Sedia".
Это произведение Рафаэля произвело на жену Фонвизина такое впечатление, что она заказала не только масляную копию картины, но еще миниатюру и рисунок с нее.
Посещал Фонвизин и другие достопримечательные места Флоренции: сад Boboli, соборную церковь, баптистерий и множество церквей, - но очень сильное впечатление на него произвел Госпиталь. Нет, совсем не архитектурой, а царящим в нем порядком:
"Больные пользуются присмотром и крайнею чистотою. Не только в Италии, где живут по-свински, но и у нас многие зажиточные люди не спят на таких хороших и чистых постелях, на каких и госпитале лежат больные нищие".
Денис Иванович отмечает, что только расположен этот Госпиталь на не совсем надлежащем месте, так как
"по одну сторону театр серьезной оперы, а по другую театр комический".
С такого невинного вроде бы замечания начинает Фонвизин пространное обличение итальянских нравов. Но начинает это обличение Денис Иванович не сразу, а постепенно, начиная с похвалы местным театром:
"Театры во Флоренции великолепны как для серьезной, так и для комической оперы. Жаль только того, что не освещены. Ни в одной ложе нет ни свечки".
И вот тут Фонвизин наносит свой удар:
"Дамы не любят, чтоб их проказы видны были. Всякая сидит с своим чичисбеем и не хочет, чтоб свет мешал их амуру".
Описывая итальянские нравы, Фонвизин находит их более развращенными, чем даже во Франции. Позволю себе привести довольно обширную цитату из путевого журнала Фонвизина:
"Как скоро девушка вышла замуж, то тут же надобно непременно выбрать ей cavaliere servente, который с утра до ночи ни на минуту ее не оставляет. Он с нею всюду ездит, всюду ее водит, сидит всегда подле нее, за картами за нее сдает и тасует карты, — словом, он ее слуга и, привезя ее один в карете к мужу в дом, выходит из дома тогда только, как она ложится с мужем спать. При размолвке с любовником или чичисбеем первый муж старается их помирить, равно и жена старается наблюдать согласие между своим мужем и его любовницею. Всякая дама, которая не имела бы чичисбея, была бы презрена всею публикою, потому что она была б почтена недостойною обожания или старухою".
Подобные нравы, считает Фонвизин, лежат в основе бедности и невежества итальянского дворянства, ведь никто не может быть уверен в отцовстве своих детей, и поэтому легко проматывает свое состояние, ежели оно у него есть. А молодым людям, ставшим чичисбеями, уже просто некогда повышать свой образовательный уровень.
Фонвизин отмечает, что многие дамы в Италии, любя своих мужей, тяготятся таким положением, но ничего не могут поделать, а в некоторых городах, например,
"в Генуе сей обычай дошел до такого безумия, что если публика увидит мужа с женою вместе, то закричит, засвищет, захохочет и прогонит бедного мужа".
Завершая рассказ об итальянских нравах, Фонвизин отмечает, что
"Во всей Италии дама с дамою одна никуда не поедет и никуда показаться не может".
После этого Денис Иванович плавно переходит к рассмотрению скаредности итальянцев и начинает с княгини Санта-Кроче, у которой
"весь город бывает на конверсации".
Фонвизин отмечает, что помещения дворца княгини освещаются скудными лампадками, а у входа во дворец вообще освещение отсутствует. Во дворце тесно и душно, но гостей ничем не угощают, даже воды не напиться. Для хлебосольного русского путешественника это было дико и необычно.
Еще больше Фонвизина поразило "нищенское скаредство слуг", так как после любого визита к итальянцам, на следующий день из того дома приходили слуги просить денег. Это Фонвизин объясняет тем, что господа платят своим слугам нищенское жалованье, а потому не только потворствуют в их попрошайничестве, но часто даже входят в долю.
Сёмка, слуга Фонвизина, докладывал об этих попрошайках так:
"Пришли, сударь, нищие".
Фонвизин пробыл во Флоренции шесть недель, и обзавелся множеством знакомых, так накануне его отъезда целый день к нему ходили лакеи с пожеланием доброго пути, то есть за милостыней.
Но "беспримерная" бедность видна в Италии на каждом шагу: везде встречаются нищие, у которых нет одежды, обуви и хлеба:
"Все почти наги и так тощи, как скелеты".
Огромное количество нищих Фонвизин объясняет тем, что работающий человек, проболев три недели, совершенно разоряется. Ведь за это время он вынужден залезать в долги, а, выздоровев, расплатиться не может, ибо заработка хватает только на еду. Вот и приходится человеку распродавать все свое имущество вплоть до одежды и идти просить милостыню.
Бедность порождает преступность, так что по всей Италии встречается множество воров и мошенников, а
"убийства здесь почти вседневные".
Убийца может укрыться в церкви, где он становится недоступен гражданским властям и может оставаться там хоть несколько месяцев, а за это время его родственники находят способ купить преступнику прощение за не очень большие, по меркам Дениса Ивановича, деньги.
Если дворянам в Италии, как и везде, положено носить оружие, то большие ножи у большинства простолюдинов удивили Фонвизина; эти ножи носят как для защиты, так и для нападения.
Эти ножи приводят Фонвизина к интересным выводам и обобщениям:
"Итальянцы все злы безмерно и трусы подлейшие. На дуэль никогда не вызывают, а отмщают обыкновенно бездельническим образом".
Мало того, что все итальянцы злы, так и вообще:
"Честных людей во всей Италии, поистине сказать, так мало, что можно жить несколько лет и ни одного не встретить".
Последний тезис Фонвизин распространяет даже на знатных людей и подкрепляет его историей, приключившейся с ним именно во Флоренции.
(Продолжение следует)
