В 1784 году Денис Иванович Фонвизин совершил свое второе длительное путешествие в Европу. На этот раз Фонвизин отправился в Италию, но путь туда лежал через Германию, так что впечатления нашего путешественника на этот раз не слишком сильно отличаются от тех, которые мы приводили в очерках о путешествии Фонвизина во Францию. Так что не удивляйтесь, уважаемые читатели, если вам иногда попадутся буквальные совпадения с впечатлениями, которые вы уже читали ранее.
В свое время Фонвизин задавался вполне разумным вопросом:
"Как истребить два сопротивные и оба вреднейшие предрассудка? Первый, будто у нас все дурно, а в чужих краях все хорошо; второй, будто в чужих краях все дурно, а у нас все хорошо".
Мы уже знакомы с впечатлениями, полученными Фонвизиным при поездке во Францию, и знаем, что хорошего там он нашел крайне мало, почти во всем отдавая предпочтение России и всему русскому. Может, красоты Италии смогут настроить Дениса Ивановича на более благоприятные отзывы о чужих краях?
Но сначала Фонвизину пришлось вновь проехать через немецкие земли, и почти везде он выказывает свое недовольство.
Первое заграничное впечатление путешественник получает от таможни:
"Двадцать шестого июня, в тот же день, в который мы приехали в Мемель, осматриваемы мы были польскою, прусскою пограничною и мемельскою таможнями. От каждой отделались мы гульденом, или тридцатью копейками. Таможенные приставы не у одних у нас воры и за тридцать копеек охотно отступают от своей должности".
Так что пока ничего особенного.
Но вот после обеда Фонвизин решил посетить мемельский театр:
"Играли трагедию "Callas". Мерзче ничего я отроду не видывал. Я не мог досмотреть первого акта".
Поверим, что столичному драматургу и театралу профессионально не понравилось представление в провинциальном, хоть и заграничном, театре.
30 июня Фонвизин прибыл в Кенигсберг, который он посещал уже четвертый раз, но два посещения происходили по служебной надобности. Город ему решительно не нравится:
"Хотя я им и никогда не прельщался, однако в нынешний приезд показался он мне еще мрачнее. Улицы узкие, дома высокие, набиты немцами, у которых рожи по аршину. Всего же больше не понравилось мне их обыкновение: ввечеру в восемь часов садятся ужинать и ввечеру же в восемь часов вывозят нечистоту из города. Сей обычай дает ясное понятие как об обонянии, так и о вкусе кенигсбергских жителей".
Первые положительные впечатления Фонвизин получил, приехав утром 2 июля в "большой городок" Маприенвердер:
"...город недурен и чистехонек".
Однако эти впечатления были испорчены местной кухней и дороговизной:
"Тут обедали так дурно, как дорого с нас взяли".
Попутно достается и немецким почтальонам и извозчикам, которые достали Дениса Ивановича:
"Я отроду прусским и саксонским почталионам не кричал: тише! – потому что тише ехать невозможно, как они едут; разве стоять на одном месте".
И это не единственный такой отзыв Фонвизина. Немного ранее он уже ругал немецкие средства сообщения:
"Правду сказать, надобно быть ангелу, чтоб сносить терпеливо их скотскую грубость. Двадцать русских верст везет восемь часов, всеминутно останавливается, бросает карету и бегает по корчмам пить пиво, курить табак и заедать маслом. Из корчмы не вытащить его до тех пор, пока сам изволит выйти. Вообще сказать, почтовые учреждения его прусского величества гроша не стоят. На почтах его скачут гораздо тише, нежели наши ходоки пешком ходят. В Саксонии немного получше; но также довольно плохо".
Достается от Фонвизина и почтовым дворам в Германии. В Обербартау, пишет Фонвизин, они
"не могли двух минут остаться на почтовом дворе: такая бездна сверчков, что от их крика говорить нельзя; мы друг друга разуметь не могли".
Но сверчки – это пустяк, а вот в "прескверной деревнишке" Росситен
"почтмейстер живет в избе столь загаженной, что мы не могли в нее войти".
Ладно, едем дальше, но впечатления не лучше.
Ночевка во Фракфурте-на-Одере доставила Фонвизину сплошные мучения:
"Никогда, с самого выезда, не имели мы такой мучительной ночи: клопы и блохи терзали нас варварски. Сверх того, и трактир попался скверный. Нас, однако ж, уверяли, что он лучший в городе".
Франкфурт вообще показался Денису Ивановичу очень мрачным и несносным городом, так что он удовлетворенно записывает:
"Надобно в нем родиться или очень долго жить, чтоб привыкнуть к такой тюрьме".
Все плохо, а тут еще при въезде в "городок" Фридланд сломалась передняя ось у кареты. Казалось бы, что может быть хуже? Досада и уныние охватили Фонвизина и его спутников, но тут Денис Иванович столкнулся с простыми немецкими жителями, которые усердно принялись помогать нашим путешественникам в их беде:
"В один миг сбежалось народу превеликое множество. Примчали кузнеца; нас самих отвели в дом Stadtrichter, или к городничему. Он имеет жену, дочь-невесту и сына; все они приняли нас с несказанною искренностию; отвели нам комнату, дали нам постель и угощали нас так, что мы вечно не забудем их гостеприимства".
К утру карету починили, и 8/19 июля Фонвизин расстался с этими "добродетельными людьми", будучи сильно тронут их "честностию". Ни о каких рожах он теперь уже не пишет. Пока.
Далее на пути Фонвизина лежал Лейпциг, который в прошлое путешествие показался ему очень скучным городом. На этот раз Денис Иванович отнесся к городу и его удобствам намного благосклонней и называет его наиболее "сносным" из увиденных городов. Особенно порадовали его местные бани:
"Устройство здешних бань отменно хорошо. Для каждого особливая комнатка с ванною. Вода проведена машиною к стене, к которой прикреплена ванна. У стены подле ванны два винта. Повернув один, пустишь воду теплую; повернув другой, холодную; так что сидящий в ванне наполняет ее столько и такою водою, как сам захочет. Чистота, услуга и удобности, можно сказать, неописанны. Жаль, что у нас нет такого приятного и для здоровья полезного установления".
Но не может Фонвизин так просто похвалить Лейпциг, не найдя в нем никаких недостатков, поэтому он теперь обратил внимание на калек и нищих:
"Я в жизнь мою нигде столько не видывал горбунов и горбуш, сколько в Лейпциге. На публичном гулянье, посидев на лавке с полчаса, считал я, сколько проходит горбунов мимо меня, и насчитал их девять. Нищих в Саксонии пропасть, и самые безотвязные. Коли привяжется, то целый день бродит за тобою. Одним словом, страждущих от всякия скорби, гнева и нужды в такой землишке, какова Саксония, я думаю, больше, нежели во всей России".
Что-нибудь, к чему можно прицепиться, Денис Иванович всегда найдет. И это в Германии. А что будет в Италии? Но пока Фонвизин подъехал к Нюрнбергу.
В Нюрнберг Фонвизин приехал на двух кибитках и восьми лошадях, и управляли этими кибитками русские мужики.
Случилось так, что в Лейпциге Денис Иванович повстречал профессора Христиана-Фридриха Матеи (1742-1811) из московского университета, который вернулся наконец на родину, и договорился с ним о найме мужиков до Нюрнберга перед отсылкой их на родину.
Кучером у Фонвизина был крестьянин Калинин, крепостной Льва Александровича Нарышкина (1733-1799). Он, кучер, обещал Фонвизину, что когда вернется в Москву, то навестит его родственников и расскажет им о совместном путешествии. Особенное внимание местных жителей привлекала огромная борода Калинина:
"Смотреть его сбиралось около нашей кареты премножество людей; маленькие ребята бегали за ним, как за чудом".
Этот Калинин был так зол на немцев, что, слушая его рассуждения, наши путешественники умирали со смеху. Чем же так их рассмешил Калинин? Ну, например, он полагал, что
"русских созидал Бог, а немцев - черт".
Более того, Калинин
"считает их наравне с гадиною, и думает, что, раздавя немца, бога прогневить нельзя".
Так считал простой русский мужик, но мы видим, что и просвещенный барин недалеко от него ушел в своем презрении ко всему чужеземному.
5 сентября Фонвизин прибыл в Нюрнберг и остановился
"в трактире, в котором безмерная чистота и опрятность привели нас в удивление. Все улицы и дома здешние так чисты, что уже походит на аффектацию".
Сплошной, вроде бы, позитив, и Фонвизин тут же припоминает тяготы пути и накопленные впечатления:
"...от самого Лейпцига до здешнего города было нам очень тяжко. Дороги адские, пища скверная, постели осыпаны клопами и блохами… Вообще, сказать могу беспристрастно, что от Петербурга до Ниренберга баланс со стороны нашего отечества перетягивает сильно. Здесь во всем генерально хуже нашего: люди, лошади, земля, изобилие в нужных съестных припасах - словом, у нас все лучше, и мы больше люди, нежели немцы. Это удостоверение вкоренилось в душе моей, кто б что ни изволил говорить".
Да, быстро Денис Иванович позабыл такие простые вещи, как помощь горожан Фридланда, бани Лейпцига и прочее! Радушие местных жителей и фрукты, которыми его угощали, также позабыты. Долой позитив! И уже на следующий день Фонвизин отмечает узкие улицы города и множество народа на них, но вынужден все же признать, что
"внутри и снаружи домов чистота отменная".
Ну, хоть так, Денис Иванович!
(Продолжение следует)
