К уже известной нам характеристике Николая Павловича воспоминания баронессы Марии Петровны Фредерикс добавляют совсем немного:
"К себе самому император Николай I в высшей степени был строг, вел жизнь самую воздержанную, кушал он значительно мало, большею частью овощи, ничего не пил, кроме воды, разве иногда рюмку вина и то, право, не знаю, когда это случалось; за ужином кушал всякий вечер тарелку одного и того же супа из протертого картофеля, никогда не курил, но и не любил, чтоб и другие курили. Прохаживался два раза в день пешком обязательно - рано утром перед завтраком и занятиями и после обеда, днем никогда не отдыхал. Был всегда одет, халата у него и не существовало никогда, но если ему нездоровилось, что впрочем очень редко случалось, то он надевал старенькую шинель, спал он на тоненьком тюфячке, набитым сеном... По утрам и вечерам, Николай Павлович всегда долго молился, стоя на коленях... Перед обедней государь сам назначал пение, которое желал, чтоб исполняли. В молодости он сам часто пел, становясь на клиросе с певчими; у него был звучный баритон..."
Та же баронесса Фредерикс сообщает, что Николай Павлович часто садился на козлы и возил по Петергофу императрицу и сопровождавших ее лиц.
Во время революционных событий в Европе 1848 года Николай Павлович так отличал ситуацию, сложившуюся в Пруссии у Фридриха-Вильгельма IV, и в России:
"Мы все солидарны. У всех нас один враг: революция. Если будут продолжать нежничать с нею, как это делают в Берлине, то пожар вскоре сделается всеобщим. Здесь я пока ничего не боюсь. Пока я жив, никто не пошевелится. Потому что я солдат, а мой шурин никогда им не был... Да, я солдат. Это дело по мне. Другое же дело, которое возложено на меня Провидением, я исполняю его потому, что должен исполнять, и потому что нет никого, кто бы меня от него избавил. Но это дело не по мне".
Как видим, Николай Павлович путал понятия "солдат" и "солдафон", которым он в сущности и был.
Когда Николай Павлович решил ввести военное положение в Финляндии, это вызвало протест со стороны сенатора К.И. Фишера в виде докладной записки, в которой сенатор доказывал нецелесообразность такой меры. Начав читать эту записку, император разгневался, но нашел в себе силы дочитать ее до конца. После этого он наложил на записку свою резолюцию:
"Совершенно справедливо".
Более того, немного позднее он наградил сенатора Фишера орденом св. Владимира 2-ой степени.
Интересно, что свое мнение о Николае Павловиче высказывал Дмитрий Иванович Менделеев:
"Император Николай I учредил III отделение и корпус жандармов при нем, но где их нет?"
Далее Менделеев продолжает:
"...в царской России полиции было недостаточно... Недавно в одной газете был сделан подсчет числа полицейских чинов, приходящихся в Лондоне и Петербурге на один миллион жителей, и в Лондоне оказалось в десять раз больше, чем в Петербурге".
Неудачный ход Восточной (Крымской) войны самым катастрофическим образом сказался на внешнем облике Николая Павловича. В его ближайшем окружении стали замечать, что уже к осени 1854 года император
"так похудел, как после болезни".
Николая Павловича буквально изводили вести о неудачах русских войск, и говорили, что он
"ни одной ночи покойно не почивает, а иные напролет просиживает".
Такой образ жизни ослаблял организм императора. Камердинер Николая Павловича рассказывал, что однажды во время утренней молитвы император заснул перед образами, а очнувшись с горечью сказал:
"Как я устал!"
Ранее же император никогда не позволял себе таких проявлений слабости.
Дальше - больше. Поражения русских войск множились, и каждый раз при получении
"вестей о неудачах или поражениях, особенно в Крыму, где зараз погибали по 3 и 5 тысяч наших, он совершенно упадал духом. Часто видали, что он по вечерам, уединяясь в своем кабинете, плакал как ребенок..."
И никаких надежд на улучшение ситуации не было видно.
Вряд ли стоит поэтому удивляться, что могучий ранее организм Николая Павловича не смог бороться с легким гриппом, который быстро перешел в пневмонию, сведшую императора в могилу.
Во время Венгерского восстания австрийские солдаты проявили свою полную несостоятельность, так что боевые действия были завершены русскими войсками, присланными Николаем Павловичем. Понятно, что именно с тех самых пор венгры русских, мягко говоря, не слишком любят. В память об этой кампании всем русским солдатам, воевавшим против восставших, была пожалована серебряная медаль с надписью:
"С нами Бог. Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!"
Уже известный нам князь Александр Сергеевич Меншиков по этому поводу пошутил, что
"Австрийский император роздал своим войскам медаль с надписью: "Бог с вами!"
Известно, что и российская гвардия была отправлена на венгерскую кампанию, но когда она прибыла в царство Польское, боевые действия против восставших уже закончились. Так что гвардия вернулась в Петербург, не услышав не единого боевого выстрела. Тем не менее гвардейцы ожидали, что и им вручат памятные медали. Узнавоб этом, князь А.С. Меншиков сказал:
"Да, и гвардейцы получат медаль - с надписью: "Туда и обратно!"
Граф Николай Николаевич Новосильцев (1768-1838) любил напевать, играя в карты. По этому поводу граф Александр Иванович Соллогуб говорил, что обычно Новосильцев напевал:
"Ты не поверишь, ты не поверишь, как ты мила", -
но когда спускалась Мария Федоровна он слегка изменял слова и напевал:
"Ты не поверишь, ты не поверишь божеской милости императрицы".
Василий Андреевич Жуковский хоть и был воспитателем цесаревича Александра Николаевича, никакого придворного звания не имел. По этому поводу он говорил, что в дни придворных выходов, а также в торжественно-праздничные дни, он был знатною особою обоего пола. Так выражались в официальных известиях.
Однажды при писателе и журналисте Николае Филипповиче Павлове (1805-1864) говорили об общественных делах, и кто-то стал рассуждать о том, что их недостатки и погрешности разглашать не следует:
"Сору из избы выносить не должно".
Павлов тут же возразил:
"Хороша же будет изба, если никогда из нее сору не выносить".
Однажды цензор Никитенко нашел, что произведения некоего Олина чрезмерно восхваляют Императора и Паскевича. Цензор сократил излишние на его взгляд преувеличения, но и после цензорской чистки Николай Павлович выразил свое неудовольствие оставшимися восхвалениями и велел цензору впредь не пропускать в печать подобных произведений.
Однажды в Английском клубе князь Меншиков, который занимал тогда должность морского министра, подошел к Чаадаеву:
"Что это вы, Петр Яковлевич, старых знакомых не узнаете?"
Чаадаев откликнулся:
"Ах, это вы! Действительно не узнал. Да и что это у вас черный воротник? Прежде, кажется, был красный?"
Меншиков с гордостью пояснил:
"Да разве вы не знаете, что я - морской министр?"
Чаадаев удивился:
"Вы? Да я думаю, вы никогда шлюпкой не управляли".
Недовольный Меншиков ответил:
"Не черти горшки обжигают".
Но последнее слово на этот раз осталось за Чаадаевым:
"Да разве на этом основании".
(Продолжение следует)
