Про императора Александра Павловича я довольно много рассказывал в нескольких выпусках "Исторических анекдотов", так что многие из вас, уважаемые читатели, уже могли составить себе достаточно полное представление об этом человеке. Но исторические анекдоты являются несколько специфическим жанром, и я получил довольно много писем с просьбой написать более цельный очерк об этом правителе. Писать о правлении этого императора я пока не буду, так как об этом вопросе существует огромная литература. Я только хочу показать вам некоторые черты характера императора Александра Павловича, на которых многие историки не всегда останавливаются достаточно подробно.
Начну с сентиментальности этого императора, что вообще было в духе той эпохи, ведь сентиментализм отнюдь не закончился с XVIII веком. Александр Павлович был сентиментален с самых ранних своих лет и сохранил проявления повышенной чувствительности буквально до последних дней своей жизни.
Его бабка, императрица Екатерина II, возлагала на любимого внука большие надежды и иногда называла его "сама добродетель". Существует довольно много косвенных свидетельств того, что императрица собиралась оставить престол именно Александру, обойдя нелюбимого Павла, но мы сейчас говорим совсем не об этом.
Когда Иван Иванович Дмитриев (1760-1837) однажды докладывал императору о жестоком обращении некоей помещицы со своей дворовой девкой, Александр Павлович расплакался. Выслушав весь доклад Дмитриева, император с горечью сказал:
"Боже мой! Можем ли мы знать все, что у нас делается!"
Сохранилось множество подобных свидетельств, и поэтому многие склонны считать императора Александра Павловича не только сентиментальным, но и мягким человеком, а это будет большой ошибкой. Ведь хорошо известно, что многие жестокие люди, преступники, были очень сентиментальными, достаточно вспомнить хотя бы Гиммлера. Вот и наш император тоже был весьма жестоким человеком.
И генерал Сергей Александрович Тучков-второй (1767-1839) считал Александра I жестоким человеком, чему многие просто не поверят.
Вот другой пример: московский генерал-губернатор Александр Петрович Тормасов (1752-1819) докладывает императору, что он наказал розгами дворового мужика Кириллова за некие неприличные слова о помещиках. Вроде бы мелочь, не царское это дело мужиков сечь, но император заинтересовался и стал выяснять подробности. Оказалось, что на Тверском бульваре этот мужик вел разговоры о крестьянской вольности, о жадности и жестокости помещиков, а Тормасов всего лишь велел его выпороть где-то на заднем дворе. Александр Павлович вознегодовал на преступную мягкость Тормасова и заявил, что этого мужика за
"столь буйственный и дерзновенный поступок следовало наказать наистрожайшим образом и публично".
Император долго не мог успокоиться после этого доклада.
Кстати, любимец императора Алексей Андреевич Аракчеев (1769-1834), про жестокость которого до сих пор ходят легенды, тоже был очень сентиментальным человеком и мог прослезиться при чтении какого-нибудь чувствительного произведения. Потом он мог проштудировать нечто изысканно-эротическое и вернуться к книжке под названием "О пользе слез".
И вот Александр Павлович получает известие о жестоком усмирении Аракчеевым бунта в чугуевских военных поселениях, в котором сообщается, что при этом шпицрутенами были забиты до смерти десятки человек. Александр тут же пишет своему любимцу письмо, в котором полностью одобряет все жестокости Аракчеева и сожалеет о тех волнениях, которые должна была вынести чувствительная душа его друга.
Сколько ни докладывали императору о вреде военных поселений, он все игнорировал, а однажды заявил, что
"они [военные поселения] будут во что бы то ни стало, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова".
А в официальных указах императора будет говориться о том, что человеческие заблуждения нельзя исправить насилием, а лишь просвещением и кротостию.
Да, конечно, сохранилось множество сюжетов о чувствительности Александра Павловича:
он рыдал в объятиях Михаила Леонтьевича Магницкого (1778-1855), когда тот докладывал о бедственном состоянии казанского университета;
он лил потоки слез во время назидательных бесед с баронессой Крюденер (1764-1824);
когда Александр Семенович Шишков (1754-1841) читал свои выдержки из Священного Писания и объяснял ими современные события, император снова много плакал;
он плакал, беседуя с приехавшими в Петербург квакерами, и плакал, слушая проповеди скопца Кондратия Селиванова.
Это, впрочем, не помешало Александру Павловичу приговорить солдат-скопцов к наказанию батогами, и сделано это было вопреки решению военного суда. Император был очень недоволен непозволительной мягкостью этой инстанции.
Отмечу еще несколько характерных черточек в личности Александра Павловича.
По словам генерала Алексея Петровича Ермолова (1777-1861), у императора Александра была какая-то болезненная страсть к симметрии, и генерал считал эту болезнь наследственной и хронической.
Император мог не подписать какой-нибудь важный документ только потому, что первым движением пера получалась не совсем понравившееся ему начало буквы "А". И только. Других причин для неподписания документа ему и не требовалось.
Логическим следствием такой страсти императора и была его любовь к военным поселениям, где все четко регламентировано, и вообще любовь ко всем военным занятиям, которую Александр Павлович сохранял до конца своей жизни. Этим занятиям император уделял большую часть своего времени, особенно обожал он шагистику, что, по словам князя Адама Чарторийского (1770-1861), обратилось у него в настоящую "парадоманию".
Уже в 1803 году Александр Павлович выпускает предписание, детально регламентирующее маршировку войск. При обычной маршировке войскам следовало делать 75 шагов в минуту, а длина каждого шага должна составлять ровно один аршин; скорым маршем следовало делать 120 шагов в минуту. Регламентировалась высота поднятия сапог, степень вытянутости носков и т.д., и строжайше указывалось, что
"от этой меры и каденсу ни в коем случае не отступать".
И император лично строго следил за выполнением своих предписаний. Однажды он беседовал с генералом Тучковым-вторым о ружьях и глубокомысленно изрекал, что ружье изобретено не для того только, чтоб им делать на караул, как вдруг заметил, что его гвардия при маршировке
"недовольно опускает вниз носки сапог".
Александр Павлович немедленно прервал беседу с генералом и с криком:
"Носки вниз!" -
бросился к гвардейцам.
Следует заметить, что маршировка войск производила на императора прямо завораживающее действие. Рассказывают, что он мог целые часы проводить в манеже, наблюдая за маршировкой войск, при этом
"он качался беспрестанно с ноги на ногу, как маятник у часов, и повторял беспрестанно слова: “раз-раз” – во все время, как солдаты маршировали".
Вообще, страсть ко всему военному была доведена у Александра до такой степени, что его двор, по словам того же генерала Тучкова-второго,
"сделался почти совсем похож на солдатскую казарму. Ординарцы, посыльные, ефрейторы, одетые для образца разных войск солдаты, с которыми он проводил по нескольку часов, делая заметки мелом рукою на мундирах и исподних платьях, наполняли его кабинет вместе с образцовыми щетками для усов и сапог, дощечками для чищения пуговиц и других подобных мелочей".
В заключение этого очерка хочу сказать, что Александр Павлович, обладая привлекательной внешностью, умел так подойти к людям, что поначалу легко вызывал симпатию к себе, особенно среди женщин. Графиня София Шуазель-Гуфье особенно отмечала у императора "величественный вид" и "умелую почтительность", "грациозную любезность" и "позы античных статуй", его манеры и "бесчисленное множество оттенков" в голосе.
Недаром Сперанский называл Александра "сущий прельститель".
Такой император поначалу очаровывал и притягивал к себе и многих мужчин. Даже Наполеон сообщил Меттерниху про Александра, что это
"привлекательная особа, очаровывающая тех, кто соприкасается с ним".
К концу же царствования Александра Павловича отношение к нему меняется. Немецкий писатель Фарнгаген фон Энзе в своих записках приводит отзыв об императоре, сделанный французским посланником графом Пьером Лафероне (1777-1842) в 1823 году:
"Я всякий день более и более затрудняюсь понять и узнать характер императора Александра. Едва ли кто может говорить с большим, чем он, тоном искренности и правдивости... Между тем частые опыты, история его жизни, все то, чему я ежедневный свидетель, не позволяют ничему этому вполне доверяться... Самые существенные свойства его – тщеславие и хитрость или притворство..."
В заключение приведу пару отзывов современников о злопамятности Александра Павловича.
Дмитрий Прокофьевич Трощинский (1754-1829), министр и член Государственного совета, так писал об императоре Александре:
"Государь так памятен, что ежели о ком раз один услышит худое, то уже никогда не забудет".
Это мнение об Александре дополняет Николай Иванович Греч (1787-1867):
"Он был добр, но притом злопамятен, не казнил людей, а преследовал их медленно со всеми наружными знаками благоволения и милости: о нем говорили, что он употребляет кнут на вате".
(Продолжение следует)
