В Ялте Чехов часто вспоминал Москву, причем иногда неожиданным образом:
"Знаете, Москва - самый характерный город. В ней все неожиданно. Выходим мы как-то утром с публицистом Саблиным из "Большого Московского". Это было после длинного и веселого ужина. Вдруг Саблин тащит меня к Иверской, здесь же, напротив. Вынимает пригоршню меди и начинает оделять нищих – их там десятки. Сунет копеечку и бормочет:
"О здравии раба Божия Михаила".
Это его Михаилом зовут. И опять:
"Раба Божия Михаила, раба Божия Михаила..."
А сам в Бога не верит... Чудак..."
Как-то в Ялте местный купец-караим пригласил Антона Павловича на обед с шашлыками и "классическими" чебуреками. Было очень жарко и душно, "на Чехова" собралось множество приятелей и родственников хозяина. Антон Павлович почти ничего не ел, иногда вставлял в разговор деловые замечания, а после обеда сразу же заглянул в ближайшую аптеку и купил свою любимую касторку:
"Надо будет сейчас же принять".
На замечание о том, что он же ничего не ел, Антон Павлович ответил:
"А запах, а разговоры?"
Судя по переписке Чехова, он считал себя атеистом, по крайней мере, он говорил, что давно потерял веру. Услыхав во время рыбалки вечерний благовест, он сказал своему спутнику:
"Вот любовь к этому звону - все, что осталось еще у меня от моей веры".
Но крестик на шее Антон Павлович носил. Это, конечно, ничего не говорит ни о его вере, ни о ее отсутствии...
А в своем дневнике Антон Павлович однажды записал:
"Между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его, и потому он обыкновенно не знает ничего или очень мало".
Любопытно высказывание Чехова о модном тогда "четвертом измерении":
"А знаете, четвертое измерение-то, может, окажется и существует, и какая-нибудь загробная жизнь..."
Однажды Антон Павлович затащил Левитана в фотографию Дзюбы. Пока фотограф готовился, Чехов и Левитан веселились как гимназисты. Потом Левитан указал на фото Чехова, на которой у того было угрюмое и надменное выражение лица, и спросил, с какой целью сделана эта фотография:
"Держу пари, ты хочешь сделать большой запас таких фотографий, чтобы раздавать осаждающим тебя поклонницам!"
Чехов со смехом ответил:
"Вот и не угадал! Это - специально для издателей!"
Левитан удивился:
"Зачем же это?"
Антон Павлович оживленно пояснил:
"А как же?! Пристает человек - "дайте рассказ!" Обещает дать "хорошую полистную", благоразумно увиливая от точного обозначения размера ее. Ну, я ему и пошлю этот портрет. Как увидит меня таким... Навуходоносором... Испугается! Поневоле, хоть зубами скрипя, лишних сто рублей на лист накинет!"
Однако когда Дзюба пригласил Чехова садиться в кресло для снимка, на лице у Антона Павловича появилось то же самое угрюмое и немного надменное выражение лица. Как ни пытался Левитан развеселить своего друга и вызвать у него на лице "домашнее" выражение, ничего у него не получилось, так что и этот портрет Дзюбы оказался неудачным.
В последующие посещения фотографа Левитан иначе не называл Чехова как "местным Навуходоносором".
Одному молодому человеку Антон Павлович так объяснял свое отношение к Горькому:
"Извините, я не понимаю... Вот вам всем нравятся его "Буревестник" и "Песнь о Соколе"... Я знаю, вы мне скажете -политика! Но какая же это политика? "Вперед без страха и сомненья!" - это еще не политика. А куда вперед - неизвестно?! Если ты зовешь вперед, надо указать цель, дорогу, средства. Одним "безумством храбрых" в политике никогда и ничего еще не делалось. Это не только легкомысленно, это - вредно. Особенно вот для таких петухов, как вы..."
О декадентах и новом направлении в литературе Антон Павлович отзывался так:
"Никаких декадентов нет и не было. Откуда вы их взяли?.. Во Франции - Мопассан, а у нас - я стали писать маленькие рассказы, вот и все новое направление в литературе. А насчет декадентов - так это их "Зритель" в "Новом времени" так выругал, они и обрадовались. Жулики они, а не декаденты! Гнилым товаром торгуют... Религия, мистика и всякая чертовщина! Русский мужик никогда не был религиозным, а черта он давным-давно в баню под полок упрятал. Это все они нарочно придумали, чтобы публику морочить. Вы им не верьте. И ноги у них вовсе не "бледные", а такие же, как у всех, - волосатые".
Закончив осмотр больницы, выстроенной на деньги Саввы Морозова для рабочих, Антон Павлович мыл руки и угрюмо ворчал:
"Богатый купец... театры строит... с революцией заигрывает... А в аптеке нет йоду, и фельдшер - пьяница, весь спирт из банок выпил и ревматизм лечит касторкой... Все они на одну стать - эти наши российские Рокфеллеры".
По предложению Саввы Морозова новую школу решили назвать именем Чехова. Ему это не понравилось, но делать нечего. Когда же Антон Павлович узнал, что церемония будет сопровождаться торжественным молебном, он наотрез отказался на ней присутствовать.
Тогда решили вручить Чехову адрес на дому. В комнату вошла делегация, состоявшая из начальника станции, учителя, священника и фельдшера. Был зачитан высокопарный адрес. Антон Павлович сидя выслушал все это, поднялся, принял адрес и сказал оратору:
"Константин Иванович, а у вас опять брюки не застегнуты!"
Все расхохотались. Когда же эту историю пересказали Мамонтову, то он долго хохотал, утирая платочком слезы:
"Чему же вы удивляетесь? Вы еще его не знаете - он не только дядю Костю, он кого угодно может стащить с колокольни... Не любит он пышности и вообще колокольного звона".
Возражая критическим отзывам о своем творчестве, Антон Павлович говорил:
"Вот меня часто упрекают - даже Толстой упрекал, - что я пишу о мелочах, что нет у меня положительных героев: революционеров, Александров Македонских или хотя бы, как у Лескова, просто честных исправников... А где их взять? Я бы и рад! Жизнь у нас провинциальная, города немощеные, деревни бедные, народ поношенный... Все мы в молодости восторженно чирикаем, как воробьи на дерьме, а к сорока годам - уже старики и начинаем думать о смерти... Какие мы герои!"
О своем творчестве Антон Павлович говорил так:
"Я хотел только честно сказать людям:
"Посмотрите на себя, посмотрите, как вы все плохо и скучно живете!.."
Самое главное, чтобы люди это поняли, а когда они это поймут, они непременно создадут себе другую, лучшую жизнь... Я ее не увижу, но я знаю, - она будет совсем иная, не похожая на ту, что есть... А пока ее нет, я опять и опять буду говорить людям:
"Поймите же, как вы плохо и скучно живете!"
(Продолжение следует)
