А в Совете Пятисот накалялись страсти. Во-первых, депутатам была непонятна причина, по которой заседания Совета были перенесены в Сен-Клу. Во-вторых, увидев на улицах города вооруженных солдат Бонапарта, многие депутаты стали догадываться, в чем тут дело, и в зале заседаний начали раздаваться негодующие крики.
Бонапарт со свитой спокойно ожидал в соседнем зале, пока депутаты утвердят представленные им декреты, и вдруг ему стали докладывать, что депутаты называют Бонапарта преступником и разбойником, и даже грозятся объявить генерала вне закона.
Встревоженный Наполеон провел смотр собранным войскам, и остался доволен увиденным. Однако это мероприятие еще более возбудило и без того возмущенных депутатов.
В час дня официально открылись заседания советов, которые совсем не спешили принять предложенные сторонниками Бонапарта декреты. Напротив, страсти накалялись, и даже раболепный совсем недавно Совет Старейшин не спешил уже вотировать незаконные требования Бонапарта. Правда, дальше выкрикивания лозунгов дело не шло, а народных масс, к которым могли бы непосредственно обратиться депутаты, в Сен-Клу не было. Поэтому-то Бонапарт и выбрал это тихое предместье Парижа для заседания советов.
К трем часам дня страсти в советах накалились, а Наполеон устал ждать. В сопровождении нескольких адъютантов он вошел в зал заседания Совета Старейшин, надеясь уломать присутствующих напоминанием о своих прошлых победах и заслугах перед Республикой.
Депутаты встретили появление генерала внезапной гробовой тишиной. Вот здесь-то в очередной раз и сказалось неумение Бонапарта выступать перед аудиторией. Да, он мог выкрикнуть две-три воодушевляющие фразы перед солдатами, но выступать перед депутатами... Этого Бонапарт никогда не умел делать, да и не хотел, поэтому он всегда предпочитал язык пушек.
Речь у Бонапарта не получилась, это был какой-то невразумительный набор слов, среди которых слышались такие стандартные выражения, как "нарушенная конституция", "подземные волнения", "братья по оружию" и пр.
Даже верный Бурьен был вынужден так описать эти минуты:
"Все речи, которые историки представляют как речь Бонапарта перед Советом Старейшин, ими же измышлены: никакой речи не было. Это был разговор с председателем, в котором вопросы последнего были ясными и четкими, ответы Бонапарта — отрывочными и бессвязными… Несколько раз он повторил: „Я хочу сказать вам только это“, и так и не сказал ничего".
Несколько раз председатель просил Бонапарта выражаться яснее, но тот только еще больше начинал путаться в словесных оборотах, состоявших из смутных угроз и невразумительных обещаний.
Среди депутатов стал нарастать ропот, и вдруг один из них спросил:
"А конституция?"
Это простой вопрос окончательно сбил Бонапарта с толку, и он стал бормотать что-то совсем бессвязное и несусветное.
Когда же он выкрикнул:
"Вспомните, что мне сопутствуют боги победы и удачи!" -
Бурьен взял Бонапарта за руку и стал выводить его из зала, приговаривая:
"Уйдите, генерал, вы пошли в разнос".
Казалось, что дело Бонапарта проиграно, если он даже послушный накануне Совет Старейшин не смог повернуть на свою сторону. К Наполеону подошли его сторонники, которые стали посмеиваться над своим неудачливым предводителем. Генерал Ожеро промолвил:
"Ну что, сел в лужу?"
Сийес же только грустно вздохнул:
"Да, дал ты маху!"
А Бонапарту предстояло еще посетить Совет Пятисот. Туда его сопровождали несколько гренадеров и генерал Ожеро. В Оранжерее, где заседал Совет Пятисот, Бонапарт был встречен гневными криками:
"Долой тирана!"
"Да здравствует Республика!"
и
"Немедленно объявить его вне закона!"
Наполеону не дали вымолвить и слова. Несколько человек набросились на него и стали выталкивать из зала, кто-то даже ударил Бонапарта. Ожеро с гренадерами удалось вывести напуганного Наполеона из Оранжереи, где он упал в обморок, а депутаты стали готовиться, чтобы объявить генерала Бонапарта вне закона. Но не успели.
На Совете Пятисот в этот день председательствовал родной брат Наполеона – Люсьен Бонапарт. Когда Люсьен выскочил к потрепанному брату, Мюрат посоветовал ему обратиться к собранным войскам с речью, как председателю Совета Пятисот, и объявить им, что группа "бешеных" депутатов готова посягнуть на жизнь генерала Бонапарта, и надо избавить Совет от них.
Произносить такую речь Люсьен поостерегся, но стал везде распускать слух о том, что жизнь Бонапарта в опасности, и что его чуть не убили.
Вскоре возбужденные солдаты собрались около дворца, и тогда Мюрат скомандовал:
"Отомстим за нашего генерала!" -
и под барабанный бой стал быстро вводить гренадеров во дворец.
В Оранжерее некоторые депутаты предлагали держаться до конца и умереть на своих местах во имя Республики, когда в зал под барабанный бой вбежали вооруженные гренадеры, а Мюрат скомандовал:
"Вышвырните-ка мне всю эту публику вон!"
Как вы думаете, уважаемые читатели, сколько было жертв? Правильно, ни одной. Депутаты как тараканы разбегались в многочисленные двери и даже выпрыгивали в окна, и их никто не преследовал. Потребовалось менее пяти минут, чтобы полностью очистить дворец от всех депутатов. Но тут Бонапарт спохватился и велел отловить несколько человек.
Три десятка перепуганных людей вернули во дворец, где они уже стали готовиться к смерти, но им всего-навсего было предложено вотировать декреты о консульстве и о самороспуске Совета Пятисот, а затем и подписать их. После чего депутаты были отпущены восвояси.
Немного позже в тот же вечер и Совет Старейшин вотировал аналогичные декреты. Тремя консулами были назначены, тьфу ты, черт, конечно же, выбраны граждане Бонапарт, Сийес и Роже-Дюко.
Когда поздно ночью Бонапарт вернулся домой, а за всю долгую дорогу Наполеон не проронил ни слова, он обратился к Бурьену:
"Ну что, Бурьен, много я им наговорил глупостей?"
На что Бурьен ответил:
"Да уж, немало, генерал!"
Ко всему сказанному выше осталось добавить еще только пару слов. 12 декабря была принята новая конституция, по которой верховная исполнительная власть передавалась Первому Консулу, которым был
избран генерал Наполеон Бонапарт. Его помощниками стали Второй и Третий консулы – Жан-Жак Камбасерес (1753-1824) и Шарль-Франсуа Лебрен(1739-1824).
Бонапарт сразу же переехал во дворец Тюильри. Войдя в свой новый кабинет, он хлопнул Бурьена по плечу:
"Попасть в Тюильри – это еще не все. Надо удержаться здесь!"
Обойдя новые апартаменты, Наполеон увидел множество изображений фригийских колпаков Республики. Это вызвало недовольство Первого Консула, и он приказал вызванному архитектору Леконту:
"Замажьте все это. Я не желаю глядеть на эту мерзость!"
