А.П. Чехов: взгляд со стороны, анекдоты, высказывания, вып. 7


Ворчалка № 422 от 29.04.2007 г.


На стенах чеховского кабинета постоянно висели рисунки молодых талантливых художников, но самой простой тематики, чаще всего пейзажи в стиле Левитана: речка, березки, помещичий дом и т.д. А.П. не любил рамок и прикреплял рисунки к стене кнопками.



В Ялте у Чехова часто бывал тогда еще только поэт Ив. Бунин. Он лучше всех умел смешить Антона Павловича. Часто Бунин в саду талантливо представлял кого-нибудь или что-нибудь, а рядом стоял Чехов и весело смеялся.



В Монте-Карло Антон Павлович никогда не заигрывался, а в московских клубах вообще никогда не играл.



Когда Чехов задумал покупать имение, его спросили, зачем ему это надо, и он ответил:
"Не надо же будет думать ни о квартирной плате, ни о дровах".



В денежных вопросах Антон Павлович был щепетильно аккуратен. Не любил ни быть кому-либо должным, ни одалживать кому-нибудь. Был очень расчетлив во всех делах, но не скуп; и не расточителен. Но все это и подвело Чехова при продаже своих сочинений издателю Марксу [но об этом как-нибудь позже].



С богатыми людьми Чехов держал себя так, словно богатство было их личным делом, и никак не могло повлиять на его отношение к ним.



Хотя литературная деятельность у Чехова почти совсем вытеснила лечебную, о которой почти никто и не вспоминал уже, он очень дорожил своим дипломом врача, и иногда даже обижался на такое отношение:
"Позвольте, я же врач".



Однажды Чехов признался, что не читал "Преступление и наказание" Достоевского:
"Берегу это удовольствие к сорока годам".
Когда ему напомнили об этом после юбилея, он ответил:
"Да, прочел, но большого впечатления не получил".
Из всех писателей он больше всего ценил Мопассана, но, возможно, эта оценка относилась только к французским писателям.



Однажды Чехову подали визитную карточку коллеги-доктора, пожелавшего его увидеть. Принимая карточку, Антон Павлович увидел на ней множество телефонных номеров и засомневался:
"Хм... Зачем столько телефонов? Не надо же... Скажите, что меня дома нет".



Когда Чехов по настоянию врачей был вынужден переехать в Крым, он полушутя жаловался:
"На что мне эти татары? Прежде я окружен был людьми, вся жизнь которых протекала на моих глазах. Я знал крестьян, знал школьных учителей и земских медиков. Если я когда-нибудь напишу рассказ про сельского учителя, самого несчастного человека во всей империи, то на основании знакомства с жизнью многих десятков их".
Интересно, что бы сказал Антон Павлович про сельских учителей в настоящее время?



В Риме в первый день Великого поста Чехов наблюдал в соборе св. Петра довольно пеструю процессию "выкуривания следов карнавала". Спутник Чехова значительно произнес:
"Для беллетриста виденное не лишено некоторой прелести; хорошая тема для описания".
Чехов немедленно возразил:
"Нимало, современный рассказчик принужден был бы удовольствоваться одной фразой:
"Тянулась глупая процессия".



Во время беседы с одним начинающим писателем Чехов встал и перегнул его тетрадь пополам со словами:
"Начинающие писатели часто должны делать так: перегните пополам и разорвите первую половину".
На недоуменный взгляд своего собеседника Антон Павлович ответил пространным объяснением:
"Я говорю серьезно. Обыкновенно начинающие стараются, как говорят, "вводить в рассказ" и половину напишут лишнего. А надо писать, чтобы читатель без пояснений автора, из хода рассказа, из разговоров действующих лиц, из их поступков понял, в чем дело. Попробуйте оторвать первую половину вашего рассказа, вам придется только немного изменить начало второй, и рассказ будет совершенно понятен. И вообще не надо ничего лишнего. Все, что не имеет прямого отношения к рассказу, все надо беспощадно выбрасывать...
Вообще следует избегать некрасивых, неблагозвучных слов. Я не люблю слов с обилием шипящих и свистящих звуков, избегаю их".



Антон Павлович так говорил о языке знаменитых русских писателей:
"Вот, читаю Гоголя. Интересный язык, какая богатая мозаика!"
Или:
"Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова".



Незадолго до своей смерти Исаак Левитан осматривал ялтинский дом Чехова. В камине его заинтересовала небольшая ниша (или впадина), которую он решил использовать. Вскоре он в один сеанс написал на листе картона один из последних своих пейзажей "Стоги сена в лунную ночь", который и был бережно заделан в эту нишу.



Н.Д. Телешов так описывал внешность молодого Чехова:
"Про внешность Чехова в ту пору правильно было сказано:
"при несомненной интеллигентности лица, с чертами, напоминавшими простодушного деревенского парня, с чудесными улыбающимися глазами".
Может быть, такое выражение, как "улыбающиеся глаза", покажется слишком фигуральным, но, кроме Чехова, я ни у кого не встречал таких глаз, которые производили бы впечатление именно улыбающихся".



Чехов часто утверждал, что никакой "детской" литературы не существует, и шутил по этому поводу:
"Везде только про Шариков да про Барбосов пишут. Какая же это "детская"? Это какая-то "собачья" литература!"
Однако это не помешало ему самому написать "Каштанку" и "Белолобого".



В Ялте молодой И. Бунин, которого Антон Павлович прозвал Букишоном, иногда вечерами мастерски читал ранние рассказы Чехова.



За год до смерти Чехов однажды полушутя высказался в кругу собравшихся у него писателей:
"Вам хорошо, теперешним писателям, вас теперь хвалят за небольшие рассказы. А меня, бывало, ругали за это. Да как ругали! Бывало, коли хочешь называться писателем, так пиши роман, а иначе о тебе и говорить и слушать не станут, и в хороший журнал не пустят. Это я вам всем стену лбом прошибал для маленьких рассказов".



В 1900 году Антон Павлович так высказался о Толстом:
"Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не люблю так, как его. Во-вторых, когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором; даже сознавать, что ничего не сделал и не сделаешь - не так страшно, так как Толстой делает за всех. В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет у него громадный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, всякие озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения".
Но Л.Н. Толстой пережил Чехова.



Н.Д. Телешов однажды в поезде разговорился с крестьянином из Лопасни, в окрестностях которой Антон Павлович часто безвозмездно оказывал жителям медицинскую помощь, и сказал ему, что у него там есть знакомый, доктор Чехов. Крестьянин даже заулыбался, но сказал неодобрительно:
"А... Антон Павлыч! Чудак-человек! Бестолковый!"
Телешов удивился:
"Кто бестолковый?"
Крестьянин стал объяснять:
"Да Антон Павлыч! Ну, скажи, хорошо ли: жену мою, старуху, ездил-ездил лечить - вылечил. Потом я захворал - и меня лечил. Даю ему денег, а он не берет. Говорю:
"Антон Павлыч, милый, что ж ты это делаешь? Чем же ты жить будешь? Человек ты неглупый, дело свое понимаешь, а денег не берешь – чем тебе жить-то?.."
Говорю:
"Подумай о себе, куда ты пойдешь, если, неровен час, от службы тебе откажут? Со всяким это может случиться. Торговать ты не можешь; ну, скажи, куда денешься, с пустыми-то руками?.."
Смеется - и больше ничего.
"Если, говорит, меня с места прогонят, я тогда возьму и женюсь на купчихе".
"Да кто, говорю, кто за тебя пойдет-то, если ты без места окажешься?"
Опять смеется, точно не про него и разговор...
Да. Хороший он человек, Антон Павлыч. Только трудно ему будет под старость. Не понимает он, что значит жить без расчета".



(Продолжение следует)