"Надо писать то, что видишь, то, что чувствуешь, правдиво, искренно. Меня часто спрашивают, что я хотел сказать тем или другим рассказом. На эти вопросы я не отвечаю никогда. Я ничего не хочу сказать. Мое дело писать, а не учить! И я могу писать про все, что вам угодно. Скажите мне написать про эту бутылку, и будет рассказ под таким заглавием: "Бутылка". Не надо "мыслей". Живые, правдивые образы создают мысль, а мысль не создаст образа".Когда ему возразили, что у литературных произведений должна быть идеологическая направленность, а писатель - не щебечущая птица, А.П. стал развивать свои мысли:
"Да, писатель это не птица, которая щебечет. Но кто же вам говорит, что я хочу, чтобы он щебетал? Если я живу, думаю, борюсь, страдаю, то все это отражается на том, что я пишу. Зачем мне слова: идея, идеал? Если я талантливый писатель, я все-таки не учитель, не проповедник, не пропагандист. Я правдиво, то есть художественно, опишу вам жизнь, и вы увидите в ней то, чего раньше не видали, не замечали: ее отклонение от нормы, ее противоречия..."
При первой встрече она заметила, что
"глаза у Чехова с внешней стороны точно с прищипочкой [так у автора], а крахмальный воротник хомутом, и галстук некрасивый".
"Если бы я женился, я бы предложил жене... Вообразите, я бы предложил ей не жить вместе. Чтобы не было ни халатов, ни этой российской распущенности... и возмутительной бесцеремонности".
"Как бы меня женщины любили! Влюблялись бы без числа! Я знаю!"
"Одинокому везде пустыня".
"Как же, как же, я знал, что он заболел, но думал, что к нему никого не допускают. Завтра же пойду его навестить".Авилова обрадовалась:
"Пойдите, Лев Николаевич. Он будет ряд. Я знаю, что он вас очень любит".На что Толстой добавил:
"И я его люблю, но не понимаю, зачем он пишет пьесы".
"ее надо видеть, непременно видеть, изучить самому. В ней, может быть, одна из самых ужасных нелепостей, до которых мог додуматься человек со своими условными понятиями о жизни и правде".
При прощании Полонский захотел оказать какую-нибудь любезность незаметному гостю и сказал:
"Вы, все-таки меня не забывайте, захаживайте когда-нибудь, ведь мы с вами, кажется, и прежде встречались, ведь ваша фамилия Чижиков?"А.П. возразил:
"Нет, Чехов".Полонский от смущения даже всплеснул руками и закричал:
"Батюшки, что же вы нам раньше-то этого не сказали!"
"Поедем смотреть, как провалится моя пьеса, недаром ставится она в день крушения поезда". [17 октября]На возражение, что такая интересная и поэтичная вещь не должна провалиться, А.П. возражал:
"Напротив, должна, непременно должна! Дело в том, что большинство актеров играет по шаблону. Один будет стараться представлять писателя, значит, может быть, и загримируется кем-нибудь из известных литераторов и будет его передразнивать. У них если на сцене военный, то непременно поднимает плечи и хлопает каблуками, чего не делают в жизни военные. Большой, вдохновенный талант - редкость, а о передаче настроения моей пьесы не позаботятся".
"Тебе нравится моя дача и садик, ведь нравится? А между тем это моя тюрьма, самая обыкновенная тюрьма, вроде Петропавловской крепости. Разница только в том, что Петропавловская крепость сырая, а эта сухая".
"Вот так не любя замуж выходят. Сначала не нравится, а потом привыкают!"
Когда А.П. узнал об этом, он весь день ходил мрачнее тучи и даже огрызался, но к вечеру отошел. Он ходил из угла в угол и бормотал отрывки из воображаемой речи:
"Глубокоуважаемый и досточтимый писатель! Мы собрались здесь тесной семьей..."Пауза, потом опять:
"Наша дружная писательская семья в вашем лице, глубокочтимый..."И.Н. Потапенко спросил у Чехова:
"Что это ты?"А.П. неожиданно ответил:
"А это я из твоей речи, которую ты скажешь на обеде в честь Григоровича".Потапенко удивился:
"Почему же из моей? Ты бы лучше из своей что-нибудь".А.П. спокойно объяснил:
"Так я же завтра уезжаю в Мелихово".Тут уж Потапенко окончательно возмутился:
"Как же так? Григорович, его письмо... Такие отношения... Наконец, разочарование Лаврова и всех прочих..."Тогда А.П. начал приводить свои доводы:
"Ведь это же понятно. Я был открыт Григоровичем и, следовательно, должен сказать речь. Не просто говорить что-нибудь, а именно речь. И при этом непременно о том, как он меня открыл. Иначе же будет нелюбезно. Голос мой должен дрожать и глаза наполниться слезами. Я, положим, этой речи не скажу, меня долго будут толкать в бок, я все-таки не скажу, потому что не умею. Но встанет Лавров - и расскажет, как Григорович меня открыл. Тогда подымется сам Григорович, подойдет ко мне, протянет руки и заключит меня в объятия, и будет плакать от умиления. Старые писатели любят поплакать. Ну, это его дело, но самое главное, что и я должен буду плакать, а я этого не умею. Словом, я не оправдаю ничьих надежд. Ведь ты же на себе испытал, что значит не плакать от умиления".За два дня до приезда Григоровича Чехов собрал свои вещи и уехал в деревню. Лавров очень расстроился, но обед в честь Григоровича состоялся, и все обошлось. Правда, Потапенко попытался произнести речь, но быстро сбился и стал объяснять отсутствие на обеде Чехова. Но тут ему на выручку пришел юбиляр. Григорович встал и начал рассказывать о том, как он открыл талант Чехова, о своих письмах по этому поводу и т.д.