Любимой дочерью Николая I была великая княгиня Мария Николаевна, которая тайно вышла замуж за графа Григория Александровича Строганова. Тайно, потому что император сослал бы в Сибирь всех, причастных к организации этого мезальянса. Помолвка Марии Николаевны и Г.А. Строганова произошла летом 1854 года в Гостилицах, имении Татьяны Борисовны Потемкиной. Когда ее позднее упрекали за это, Потемкина отвечала, что совершила богоугодное дело, так как темперамент Марии Николаевны не позволяет ей обходиться без мужчины, не впадая в грех.
Тайное венчание происходило осенью 1854 года в домовой церкви Марии Николаевны, в ее дворце, но священник этой церкви отказался совершить обряд венчания без разрешения духовника царской семьи (это могло привести его в Сибирь, опять Сибирь), но сделал тактически ловкий ход: он принес великой княгине ключи от этой церкви и сказал:
"Это церковь Вашего Высочества. Вы можете пригласить любого священника для совершения треб, а меня извольте предуведомить: я на это время скажусь больным".
Был приглашен священник из села Гостилицы, который сразу же затем подал в отставку. Он жил потом в доме Т.Б. Потемкиной на Большой Миллионной и получал пенсию от великой княгини.
Из всех членов императорской фамилии о свадьбе Марии Николаевны были извещены лишь цесаревич Александр Николаевич и его жена. Сам же Николай I до самой своей смерти так ничего и не узнал о браке своей любимой дочери.
Свидетелями на свадьбе были князь Василий Андреевич Долгоруков и граф Михаил Юрьевич Виельгорский.
Вначале Мария Николаевна предложила присутствовать на своей свадьбе графу Матвею Юрьевичу Виельгорскому, который состоял при ее особе, но тот уклонился:
"Ваше Высочество, я назначен от Государя состоять при Вашей особе и управлять Вашим двором; если я решусь на такой поступок то Государь, если узнает , прогневается сильно, и я понесу страшную ответственность. Пригласите лучше моего брата: он всем известен как человек весьма рассеянный, и если произойдет беда, то все можно будет свалить на его рассеянность".
Ожидалось, что этот брак будет официально признан после смерти Николая I, и в январе 1856 года новый император собрал во дворце на совет всех членов императорской фмилии и вдовствующую королеву Нидерландов Анну Павловну, дочь Павла I. Ко всеобщему изумлению этот брак так и не был официально признан.
Дело было так: вначале новый император заявил, что он считает себя обязанным официально признать брак своей сестры, потому что знал о ее намерении тайно венчаться и изъявил свое согласие на это. Но тут встряла Анна Павловна (ей больше всех надо было):
"Ваше Величество в то время были первым подданным Вашего отца и не должны были изъявлять Вашего согласия на свадьбу, которую он не дозволял, и которая совершилась в тайне от него. Теперь Вы сами царствуете: что бы Вы сказали, Государь, если бы Вас послушались таким образом? Я полагаю, что брака моей племянницы, а Вашей сестры. Признавать официально невозможно".
Так этот брак, о котором знали в большинстве домов Российской империи, и не был официально признан. Члены императорской фамилии стали держать себя с графом Строгановым более холодно, чем с другими придворными, но того это мало трогало. Он ни перед кем не кланялся и не заискивал, а со старыми своими знакомыми остался на прежней ноге.
Герцог Максимилиан Лихтенбергский при своей женитьбе на великой княгине Марии Николаевне поступил очень неосторожно: при заключении брачного договора он по невнимательности пропустил пункт о своем полном подчинении власти императора Николая I. В результате этого он лишился всякой личной свободы. Он не мог выехать из России даже для свидания с матерью без разрешения императора.
Герцог Георгий Мекленбург-Стрелицкий, муж великой княгини Екатерины Михайловны, был более осторожным. Он заключил такой брачный договор, по которому его жена как герцогиня Мекленбургская освобождалась от русского подданства. Сложилась уникальная для того времени ситуация, когда они могли пользоваться всеми выгодами положения членов царского семейства, но при этом пользовались такой личной свободой, которая была недоступна другим великим князьям и княгиням.
Но и у герцога были свои семейные неприятности, так как ему приходилось вести борьбу со своей тещей, великой княгиней Еленой Павловной, которая постоянно пыталась во все вмешиваться и всем управлять.
Михаил Львович Нехватович в 1846-1846 гг. издавал карикатурный журнал "Ералаш". Однажды он представил в цензурный комитет вид Петербурга "с окрестностями", в число которых входили Шлиссельбург, Вятка, Пермь и Вологда.
[Магадан в петербургские виды тогда еще не входил. - Прим. Ст. Ворчуна.]
Взбешенный Дубельт вызвал Нехватовича в Ш Отделение и объявил ему, что если он еще раз позволит себе подобную шутку, то будет немедленно выслан в одну из петербургских "окрестностей".
Когда Николай Павлович вступил на престол, он в беседе с тяжело больным Николаем Михайловичем Карамзиным сказал:
"Представьте себе, что вокруг меня никто не умеет написать двух страниц по-русски, кроме одного Сперанского, а ведь, пожалуй, того и гляди, что Сперанского не нынче так завтра придется отправить в Петропавловскую крепость".
Для такого заявления у императора были все основания. Ведь следственная комиссия установила, что Мих. Мих. Сперанский знал о заговоре 14 декабря от Гавриила Степановича Батенькова и Николая Александровича Бестужева. Граф Вас. Вас. Левашов явился с докладом к императору и рассказал ему об участии Сперанского в заговоре. Затем Левашов поинтересовался, прикажет ли император арестовать Сперанского. Николай Павлович в глубоком раздумье несколько раз прошелся по комнате и потом сказал:
"Нет, он член Государственного совета! Это будет скандал, оставьте его в покое".
Эти слова спасли Сперанского.
В 1848 году Николай I, подстрекаемый графом Клейнмихелем, князем Чернышевым и Д.П. Бутурлиным, хотел было закрыть университеты, но графу Блудову удалось отстоять их. Уже один этот поступок должен сделать имя Блудова известным каждому просвещенному россиянину. Особенно тем из них, кто учился в университетах (я имею в виду настоящие университеты, а не те, что расплодились в настоящее время под именем университетов).
Граф Алексей Петрович Никитин в Отечественную войну славился как храбрый и умелый артиллерийский офицер (в чине полковника). Но кроме артиллерии, да и то на уровне 1815 года, он ничего больше не знал и знать не желал, короче, он был очень необразованным человеком, дремучим.
При Николае Павловиче в чине генерала от кавалерии он был начальником над всеми военными поселениями на юге России, а также инспектором всей резервной кавалерии, штаб которой находился в Чугуеве.
Возвращаясь из Петербурга в свой Чугуев, он первый раз в жизни прибыл на железнодорожный вокзал. В ожидании звонка он сидел в комнате ожидания, а потом спросил у сопровождавшего его графа Орлова-Денисова, своего зятя:
"Фёдор, а когда же мы тронемся с места?"
Он решил, что так в пассажирской комнате и поедет.
(Продолжение следует)
