Император Николай Павлович считал, что он дал
"пример судебного процесса, построенного почти на представительских началах, благодаря чему перед лицом всего мира было доказано, насколько наше дело просто, ясно, священно".
Брат Константин, однако, считал, что в Петербурге не было законного суда, ибо не было ни защиты, ни гласности. В управляемой им Польше такой суд был бы невозможен.
Николай быстро навёл порядок в СВОЕЙ империи, которую он рассматривал как СВОЁ хозяйство. Строгая иерархия, чинопочитание, усердие...
Законность? И Сперанский, ранее ревностно судивший декабристов и тем доказавший свою личную преданность императору, составляет свод законов Российской империи в сорока семи томах, изданных с 1649 года, и свод действующих законов империи в пятнадцати томах. Пусть теперь просвещённая Европа видит, что он, Николай, правит самодержавно, но по закону. Правда, исполнение этих законов могла гарантировать только воля императора, но об этом умалчивалось.
Более полезную штуку выдал Бенкендорф, предложивший реорганизовать полицию. Николай предоставил ему руководство Третьим Отделением собственной Его Величества канцелярии. Он ценил Бенкендорфа и поручил ему "отирать слёзы" обездоленных российских граждан. По словам барона Корфа, шеф жандармов
"имел самое поверхностное образование, ничему не учился, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно".
Но это был верный и преданный слуга, и Николай любил его.
Царь хотел править настолько самодержавно, что не считался даже с законными государственными учреждениями. Васильчикову он говорил:
"Да неужели же, когда я сам признаю какую-нибудь вещь полезной или благодетельной, мне непременно надо спрашивать на неё сперва согласие Совета [Государственного]?"
Однажды Николай утвердил один из проектов министра финансов Канкрина, отвергнутый Государственным советом. Обиженный Васильчиков заявил государю, что необходимо ещё раз рассмотреть проект в Совете или совсем уничтожить это высшее государственное учреждение, если у него отнимают права, предоставленные законом. Царь согласился, но в день заседания члены Совета получили записку, присланную Николаем с фельдъегерем, в которой было сказано:
"Желательно мне, чтобы проект был принят".
Разумеется, проект был принят.
При Николае развелось огромное количество комитетов, деятельность которых была, как бы законспирирована. Не каждый министр знал, чем какой комитет занимается. Как-то возникла необходимость пригласить в "комитет 6 декабря", занимавшийся вопросом о крепостном праве, министра финансов Канкрина. Император согласился на это, но при условии, что Канкрин не будет знать, где, собственно, он заседает.
По вопросу об отмене крепостного права не было сделано ничего, кроме незначительного ограничения прав помещиков при продаже крестьян без земли.
Зато широко применялись телесные наказания, как в армии, так и при усмирении многочисленных крестьянских бунтов. Людей часто запарывали до смерти. Но Николай считал, что так и надо, ведь его самого в детстве нещадно бил Ламсдорф, а чем остальные подданные лучше его. В армии свирепствовала бессмысленная муштра и болезни. В 1835 году из двухсот тысяч человек списочного состава армии умерло от болезней одиннадцать тысяч человек! Немыслимые цифры потерь! В такой ситуации врагам и нападать не надо: или армия вымрет, или государство разорится, выбрасывая деньги на содержание такой армии.
Телесные наказания были ужасны и жестоки. При наказании кнутом осужденного клали на так называемую "кобылу", причём остальные осужденные стояли рядом и ждали своей очереди. Палач медленно наносил страшные удары, которые попросту разрубали человеческое тело. Дадим слово свидетелю такой расправы:
"При казни присутствовали священник и доктор. Когда наказываемый не издавал ни стона, никакого звука, не замечалось даже признаков жизни, тогда ему развязывали руки, и доктор давал ему нюхать спирт. Когда при этом находили, что человек ещё жив, его опять привязывали к "кобыле" и продолжали наказывать. Под кнутом, сколько ни помню, ни один не умер. Помирали на второй или третий день после казни".
Шпицрутены были не менее страшным наказанием. Если человека прогоняли сквозь строй в тысячу человек три-четыре раза, то смерть почти всегда была неминуема.
На одном рапорте граф Пален просил назначить смертную казнь лицам, нарушившим карантинные правила. Николай на этом прошении начертал:
"Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне её вводить".
Каков лицемер!
Николай доброжелательно относился к Пушкину и Гоголю. Ему объяснили, в частности В.А. Жуковский, бывший воспитателем наследника Александра, что эти писатели могут составить славу его царствования. Пушкина он вернул из ссылки и сделал камер-юнкером. Поэт расценил это как насмешку, ведь в то время такой должности удостаивались молодые люди 18-20 лет, правда, знатные, но без особых заслуг, а он был старше и знаменит.
О Гоголе с императором беседовала А.О. Смирнова-Россет:
"Я ему напомнила о Гоголе, он был благосклонен.
"У него есть много таланту драматического, но я не прощаю ему выражения и обороты слишком грубые и низкие". -
"Читали вы "Мёртвые души"? -
спросила я. -
"Да разве они его? Я думал, что это Сологуба".
Я советовала их прочесть и заметить те страницы, где выражается глубокое чувство народности и патриотизма".
Николай Павлович старался, с одной стороны, казаться примерным семьянином, а с другой стороны он не очень скрывал свои многочисленные похождения. Долгие годы благосклонностью императора пользовалась Варенька Нелидова, племянница той самой Нелидовой, в которую был влюблён, многие считают, что чисто платонически, Павел. Но были ещё и баронесса Крюденер, Бутурлина, Пашкова и множество других. Уверяли даже, что многие фрейлины, прежде чем выйти замуж, пользовались особой "милостью" императора.
Впрочем, отношения с Нелидовой император не очень-то и скрывал. В 1842 году графиня Нессельроде пишет:
"Государь с каждым днём всё больше занят Нелидовой, у которой такое злое выражение лица. Кроме того, что он к ней ходит по нескольку раз в день, он и на балу старается всё время быть близ неё. Бедная императрица всё это видит и переносит с достоинством, но как она должна страдать".
(Продолжение следует)
