"Антон Палыч Чехов однажды заметил..."Предлагаю вам, уважаемые читатели, посмотреть, что и как замечал Антон Палыч (в дальнейшем для краткости буду называть его просто А.П.), и каким он был в глазах своих современников. Сразу предупреждаю, что в изложении событий я совершенно не буду придерживаться хронологического порядка.
"Знаешь, я никогда не мог простить отцу, что он меня в детстве сек".Вот и все, что я хотел бы рассказать про детство А.П.
"Вы знаете, я окончил Московский университет. В университете я начал работать в журналах с первого курса. Пока я учился, я успел напечатать сотни рассказов под псевдонимом "А.Чехонте", который, как вы видите, очень похож на мою фамилию. И решительно никто из моих товарищей по университету не знал, что "А.Чехонте" - я, никто из них этим не интересовался. Знали, что я пишу где-то что-то, и баста. До моих писаний никому не было дела".
"В последние годы судьба сводила меня с товарищами Чехова по университету, но кроме того, что Чехов ходил на лекции аккуратно и садился где-то "близ окошка", мне от них ничего не пришлось услыхать. Они не могли дать ни одной характерной бытовой черты".
В то же самое время Лев Толстой заявил:
"Вот писатель, о котором и поговорить приятно".Интересно мнение о Чехове "корифеев" русской литературы того времени, Григоровича и Боборыкина (кто, интересно, их нынче читает).
"Да он недостоин поцеловать след той блохи, которая укусит Чехова".А о рассказе "Холодная кровь" Григорович сказал, правда, как бы удивляясь своей дерзости:
"Поместите этот рассказ на одну полку с Гоголем, вот как далеко я иду".Боборыкин также очень хвалил творчество А.П. и утверждал, что непременно каждый день доставляет себе удовольствие читать хотя бы по одному рассказу Чехова.
"Пишите водевили, они же вам будут давать большой доход".Однако сам этому совету не очень-то и следовал.
"Мамаша, а что, монахи кальсоны носят?"
"Его можно было назвать скорее красивым. Хороший рост, приятно вьющиеся, заброшенные назад каштановые волосы, небольшая бородка и усы. Держался он скромно, но без излишней застенчивости; жест сдержанный. Низкий бас с густым металлом; дикция настоящая русская, с оттенком чисто великорусского наречия; интонации гибкие, даже переливающиеся в какой-то легкий распев, однако без малейшей сентиментальности и, уж конечно, без тени искусственности...
Внутреннее равновесие, спокойствие независимости, - в помине не было этой улыбки, которая не сходит с лица двух собеседников, встретившихся на какой-то обоюдно приятной теме...
Его же улыбка была совсем особенная. Она сразу, быстро появлялась и так же быстро исчезала. Широкая, открытая, всем лицом, искренняя, но всегда накоротке. Точно человек спохватывался, что, пожалуй, по этому поводу дольше улыбаться и не следует. Это у Чехова было на всю жизнь. И было это фамильное. Такая же манера улыбаться была у его матери, у сестры и, в особенности, у брата Ивана".
"Как поживаете?"
"Вот человек, который обладает тем качеством, которое Гомер передал бы словами: взять быка за рога".
"Черт знает, что такое... Какие дураки. Таких еще свет не производил..."Братья разместились у Левитана, А.П. много шутил и острил, так что вскоре развеселился и больной Левитан.
"Разве так рисуют? Ну, головка! Чья головка? Ну, море! Какое море? Нет, надо рисовать так, чтобы всякому было понятно, что хотел изобразить художник".Он взял альбом и за пару минут набросал рисунок, который друзья встретили дружным хохотом. А.П. же невозмутимо заметил:
"Береги, Гиляй, это единственное мое художественное произведение: никогда не рисовал и больше никогда рисовать не буду, чтобы не отбивать хлеб у Левитана".На рисунке была гора, по которой спускался турист в шляпе и с палкой, какая-то башня, дом с надписью "Трактир", море с плывущим по нему пароходом и летящие в небе птицы. На рисунке везде были пояснения: "море", "гора", "турист", "чижи", а внизу красовалось название: "Вид имения "Гурзуф" Петра Ионыча Губонина".