Вскоре подошёл первый батальон преображенцев, и Николай сам поставил его на углу Адмиралтейского бульвара. Здесь он увидел мелькнувшую фигуру князя Трубецкого.
Своему адъютанту Кавелину Николай велел немедленно перевезти свою семью из Аничкова дворца в Зимний, а конной гвардии передать приказ о немедленном выезде на площадь.
Вот раздались первые выстрелы и поступило сообщение, что какой-то штатский смертельно ранил Милорадовича. Конной гвардии ещё не было. Возле площади собрались толпы народу.
Немного позже Алексей Орлов, брат декабриста, привел конную гвардию, затем прибыли оставшиеся верными московцы и два батальона Измайловского полка.
Мятежники стояли вокруг памятника Петру. Они выстрелами встретили генерала Войнова. Слышались крики:
"Ура, Константин!"
Но многие из солдат не понимали, что происходит и за что убит боевой генерал Милорадович.
Николай выжидал, чтобы все бунтовщики собрались на площади, и в тылу не осталось врагов.
Вот в беспорядке следует лейб-гренадерский полк. Николай кричит им:
"Стой!", -
а ему ответили, что они за Константина, и Николай указал им дорогу на Сенатскую площадь.
Николай писал впоследствии:
"И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствия к своим...
К счастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца, и участь бы наша была более чем сомнительна".
Да и части, бывшие в распоряжении Николая, были иногда сомнительного свойства. Артиллерия, например, явилась без снарядов, а когда послали за снарядами, то привезли всего три. Послали еще раз, но дежурный офицер отказался выдавать снаряды, потому что не было необходимой бумаги.
Тем временем к мятежникам присоединился гвардейский экипаж, потом подошли гренадёры. Николай же расставлял подходившие верные части так, чтобы окружить мятежников.
Тщетно пытались уговорить мятежников великий князь Михаил Павлович и митрополит Серафим. Из рядов мятежников время от времени стреляли, и в конной гвардии было уже много раненых.
В три часа пополудни император осмотрел позиции и вернулся к дворцу, чтобы убедиться в отсутствии опасности с тыла.
Мятежники бездействовали, так как у них не было руководителей и четкого плана действий.
Николай решил послать конницу на мятежников, но атаки конной гвардии и кавалергардов из-за гололёда оказались неудачными.
К Николаю подошёл представитель дипломатического корпуса и выразил желание поддержать императора присутствием в его свите иностранных послов. Но Николай ответил, что
"эта сцена - дело семейное, и в ней Европе делать нечего".
Наконец Васильчиков предложил стрелять картечью. Николай спросил:
"Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый день моего царствования?"
Васильчиков ответил:
"Да, чтобы спасти вашу империю!"
Очень красивый исторический диалог, если он только достоверен.
Но Николай всё ещё колебался. С последним предупреждением к мятежникам обратился генерал Сухозанет, но он вернулся с отстреленным султаном. Тогда Николай дважды давал приказ открыть огонь, но дважды его и отменял. Только на третий раз Николай решился стрелять, но пальник не выполнил приказ. Тогда поручик Бакунин соскочил с лошади, вырвал у солдата запал и сам выстрелил.
Картечь ударила в карниз сената. Конногвардейцы закричали:
"Ура!"
Второй выстрел ударил в середину мятежного каре. Началась паника и бегство. Мятеж был подавлен, и Николай вернулся во дворец к семье.
Во дворце император писал брату:
"Дорогой, дорогой Константин! Ваша воля исполнена: я - император, но какою ценой, Боже мой! Ценой крови моих подданных. Милорадович смертельно ранен, Шеншин, Фредерикс, Стюрлер - все тяжело ранены...
Я надеюсь, что этот ужасный пример послужит к обнаружению страшнейшего из заговоров, о котором я только третьего дня был извещён Дибичем".
Всю ночь Николай не спал. Так как в день мятежа не нашлось ни одного генерала, который бы взял на себя усмирение бунтовщиков, и Николаю пришлось командовать самому, то он решил, что обязан всем только себе самому, и Провидение сделало его императором. Николай Павлович, еще вчера неуверенный в себе и своей судьбе, стал полновластным и всемогущим правителем своих подданных.
И судьёй. Он лично вел следствие по делу декабристов.
Поведение большинства из арестованных заговорщиков ещё более укрепило мнение Николая о своей избранности и всемогуществе. Ведь сам руководитель заговора князь Трубецкой ползал у его ног.
Любопытны характеристики, которые давал Николай декабристам. Вот некоторые из них:
"Муравьев [Никита] был образец закостенелого злодея. Одарённый необыкновенным умом, получивший отличное образование, но на заграничный лад, он был в своих мыслях дерзок и самонадеян до сумасшествия, но вместе скрытен и необыкновенно твёрд...
Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдётся подобныё изверг...
Артамон Муравьёв был не что иное, как убийца, изверг без всяких других качеств, кроме дерзкого вызова на цареубийство. Подл в теперешнем положении, он валялся у меня в ногах, прося прощения...
Напротив, Матвей Муравьев, сначала увлечённый братом, но потом в полном раскаянии уже некоторое время от всех отставший, из братской любви только спутник его во время бунта и вместе с ним взятый, благородством чувств, искренним глубоким раскаянием меня глубоко тронул...
Сергей Волконский, набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоя, как одурелый, он собою представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека".
Я не буду подробно останавливаться на следствии над декабристами и на их казни. Всё-таки этот очерк посвящён, в основном, Николаю Павловичу.
(Продолжение следует)
