Примерно с 3-х часов и до 7-8 часов пополудни здесь собиралась огромная и очень шумная толпа народа. Кругом шёл яростный торг с божбой, клятвами и руганью, без которых переход вещей из одних рук в другие был просто немыслим. Кипящая эта толпа шныряла между лавок и столов, да и сама частично состояла из торговцев с рук.
Самыми выдающимися элементами этой толпы были саратовские торговки. Вот как описывает их современник:
"Вот нагруженная с ног до головы всяким старьём, с навьюченными друг на дружку шляпами, кажущаяся от всего этого хлама страшно, безобразно толстою, важно шествует саратовская торговка...
В трескучие морозы, в сильные жары вечно одна и та же, всё также закутанная, навьюченная, с медленной поступью, с громкою крикливою речью и нередко с нецензурными выражениями. Эту бойкую, огрубелую бабу не проймёт ни самая возмутительная по своему цинизму сцена, ни скотоподобный волжский бурлак...
В речи человеческой нет выражений, в поведении нет поступков, которые могли бы смутить саратовскую бабу-торговку: на своём "коммерческом" веку она видала виды всякие и при всякой неожиданности она найдётся и не потеряется. В сущности, торговка эта - королева рынка; правда она не m-m Анго, но постоит за себя не хуже этой парижской рыночной героини. Ни пьяный бурлак, ни придирчивый полицейский, ни бойкий покупатель - никто ей, этой даме, не страшен: она чуть не родилась на рынке, выросла на нём и, конечно, умрёт среди его шума, запаха и толкотни; всякий, дорожащий спокойствием и достоинством своей личности, не должен вступать с саратовской торговкой в пререкание: имей он язык острее бритвы, ему не совладать с аргументацией доморощенной m-m Анго. Ругаться эта баба умеет артистически, а энергии её нет пределов. Женских достоинств, слабостей пола у нашей торговки не имеется; но бабьи и мужские недостатки у ней все налицо.
За всем тем саратовская торговка - женщина оборотливая, находчивая и работящая: нередко она кормит большую семью и, во всяком случае, прокормить себя всегда в состоянии".
"...около пьяных мужиков вертятся такие же бабы, бесстыдство которых равняется их безобразию! Опухшие от водки, с отёкшими глазами, под которыми рукою ухаживающих "кавалеров" понаделаны разных колеров знаки и кровоподтёки, пахучие, едва прикрытые, эти ведьмы разврата...
Надо иметь перо Золя, чтобы изобразить эти чудовищные образы без лиц, эти лица без облика! Распростёртые по тротуарам, распластанные по порогам кабаков, упившиеся люди валяются на солнечных припёках, на трескучем морозе. Через них шагает масса. Иной озорник пнёт эту живую колоду ногою и идёт в тот же кабак, чтобы вскоре и самому валяться в пыли или на снегу и принимать пинки мимоидущих! Какие тут совершаются сцены, какие случаются происшествия - писать об этом нечего: фантазия, и только самая необузданная, может подсказать о них!"
"С нашим душком нам бояться нечего: холера и та нос заворотит!"Переулок был очень узок и грязен, но с давних времён он выращивал лихих бойцов на кулачных боях, которые были любимой забавой мещан и бурсаков Саратова. Об этих боях порой слагались легенды, переходившие из рода в род.
В народной памяти сохранился чуть ли не мифический образ бурлака Никитушки Ломова, который послужил прототипом (или одним из прототипов) Рахметова в романе Чернышевского "Что делать?" О нём сохранилось множество рассказов: как он, будучи бурлаком, получал пищу за пятерых (!), как он разносил кабаки и прибрежные притоны, как ломал железные кочерги и останавливал тройку лошадей на всём скаку...
Однажды он будто бы один сдерживал целую стену народа, состоявшую из тулупников и семинаристов.
Обычно бой начинался с того, что на массу бурлаков стройными рядами кидались семинаристы, а за ними с криками двигались тулупники. Когда противники вплотную сходились лицом к лицу, крики на мгновение стихали и наступала страшная тишина, но лишь до первого удара. После этого открывались все рты, и начиналось настоящее вавилонское столпотворение. Кто-нибудь из зрителей кричит:
"Ну, Анкудим пошёл!"И, действительно, огромный бурлачище, обладавший медвежьей силой, своим огромным кулаком, как (паровым) молотом, сокрушал рёбра и скулы противников, да так сокрушал, что от его ударов иногда треск шёл. Уже задолго до окончания боя многие раненые и покалеченные выходили из рядов дерущихся и шли лечиться в кабаки или прибегали к помощи советчиков из толпы. Советы, впрочем, были довольно простыми:
"Приложь снегу-то, натолкай его в ноздри-то!"На что раненый обычно отвечал:
"Толкали - не берёт! Пойти выпить: это лучше!" -и отправлялся в ближайшее заведение.
Бывало, что подъедет купец и, спуская полупьяного кучера с козел в толпу, кричал:
"С Богом, Силантий - сокрушай!"И тот сокрушал.
"Кулачки" долго были любимым развлечением, как для купцов, так и для всего среднего класса. Они всеми силами поддерживали эту традицию, делали в складчину подарки для бойцов, нанимали бойцов для своих сторон, а выдающиеся бойцы вроде, допустим, Анкудима, кормились и поились на убой на общественный счёт.
К концу XIX века эта забава стала сходить на нет. Тысячных боёв уже не бывало, а так, небольшие мордобития, большие же бои остались в преданиях и легендах.