Конец Средневековья различные исследователи приурочивают к различным датам. Вот основные из них:
падение Константинополя в 1453 году;
открытие Америки в 1492 году;
начало Реформации в 1517 году;
начало Нидерландской революции в 1566 году;
1648 год - Английская революция и конец Тридцатилетней войны.
Некоторые из исследователей доходят до того, что конец Средних веков приурочивают к началу Великой Французской революции 1789 года.
Но есть ведь и другие значительные даты.
Да и с началом Средних веков нет полной ясности. Обычно начало этого периода относят к V веку от Р.Х. Но многие ученые, особенно в англоязычных странах, период с V по X века выводят за пределы Средних веков и обозначают его как Тёмные века (Dark Ages).
К концу XV века (как ни считай, а это уже конец Средних веков) относится начало массовой "охоты на ведьм". Но наиболее активное преследование ведьм пришлось на вторую половину XVI века и первую половину XVII века.
В последнюю четверть XV века начали свою деятельность по сыску и преследованию колдунов и ведьм папские инквизиторы Генрих Инститорис и Якоб Шпренглер, будущие авторы "Молота ведьм" (1487). Местное духовенство почти повсеместно оказывало им сопротивление, так как вера в колдунов считалась ересью.
Тогда папа Иннокентий VIII в 1484 году издал буллу "Summis desiderantes affectibus" ("Всеми помыслами души"), которая подтверждала полномочия этих инквизиторов.
Под действие этой буллы попадали такие действия колдунов и ведьм, как плотские связи с демонами, наведение порчи и болезней на людей, скот и урожай, причем особо выделялись чары, которые препятствовали людям исполнять супружеские обязанности, и, наконец, отречение от веры.
Теперь взгляды на колдовство и ведовство, широко распространенные в народе, но отвергавшиеся церковью, становятся официальной доктриной, а ересью оказывается не вера в колдунов, как было раньше, а неверие в них.
Молине уже вполне официально заносит в свою хронику сообщение о чертях, которые под началом своих предводителей Таху и Горгиаса устроили беспорядки в женском монастыре. Эти черти носили имена
"звучавшие как названия предметов мирской одежды, музыкальных инструментов и нынешних игр: Пантуфль, Курто и Морнифль".
Поясняю, что Пантуфль (Pantoufle) - это туфелька,
Курто (Courtaulx) - коротышка, деревенский духовой инструмент,
а Морнифль (Mornifle) - оплеуха, означал четверку в картах.
Мастеров черной магии предпочтительно было отыскивать в каком-нибудь диком краю. Человеку, который хотел бы вступить в сношения с дьяволом, но не мог найти никого, кто преподал бы ему это искусство, обычно указывали на "дикую Шотландию".
В начале XV века очагом колдовства стал даже французский королевский двор. Один из проповедников предостерегал придворную знать, что им следует быть настороже, иначе вместо "vieilles scorcieres" ("старые ведьмы") люди будут говорить "nobles sorciers" ("знатные колдуны").
Особенно это касалось Людовика Орлеанского, которого буквально окружала атмосфера черной магии, так что обвинения Жана Пти в этом отношении не были так уж безосновательны. У Людовика Орлеанского были собственные чернокнижники и чародеи, одного из которых, чьё искусство его не удовлетворило, он даже предал сожжению.
Когда ему предложили обратиться к теологам с тем, чтобы узнать их мнение, допустимы ли столь опасные суеверия, он ответил:
"С чего это я должен их спрашивать? Я знаю, что они стали бы меня отговаривать, посему я вполне решился так действовать и так верить и от этого не отступлюсь".
Жерсон даже связывал гибель герцога с его упорством в грехе. Этот же Жерсон порицал попытки излечить душевнобольного монарха Карла VI с помощью какого-либо волшебства. За такие попытки уже несколько неудачников окончили свою жизнь на костре.
Всем было известно, что для того чтобы извести врага, надо было его изображение, вылепленное из растопленного воска или сделанное из другого материала, либо проткнуть чем-нибудь острым, либо вновь растопить.
Филипп VI Длинный (1293-1350) одну такую фигурку, попавшую ему в руки, швырнул в огонь со словами:
"А ну-ка посмотрим, кто сильнее: дьявол - чтобы меня погубить, или Бог - чтобы меня спасти!"
Граф Шароле тоже жаловался:
"И разве нет здесь передо мною... восковых огарков, окрещенных дьявольским способом и полных мерзких тайн противу меня и прочих?"
Герцог же Филипп Добрый во всем том, что касалось суеверий, склонялся к более просвещенным взглядам, чем французский двор. Он не цеплялся за различные суеверия, не прибегал к помощи астрологов и прорицателей, и именно его вмешательство положило конец ужасным преследованиям ведьм и чародеев в Аррасе в 1461 году.
Во время этих преследований об Аррасе распространялось столько пересудов и слухов, что люди не хотели ни принимать у себя тамошних купцов, не предоставлять им кредит. Они боялись, что их уже на следующее утро могут обвинить в причастности к колдовству, а их семья лишится всего имущества вследствие конфискации.
По словам Жака дю Клерка, за пределами Арраса в истинность этих обвинений не верил даже один человек из тысячи:
"...никогда в землях лежащих по сю сторону (то есть во Франции, а не в Бургундии), не видели ничего подобного".
Даже многие жители Арраса сомневались, когда при совершении казней несчастные жертвы признавались в своих злодеяниях. Преследователей обвиняли в том, что они затеяли из-за своей ненасытной жадности. Сам епископ называл это заранее разыгранным делом,
"вещью, выношенной некоторыми дурными людьми".
Герцог обратился к факультету в Лувене с призывом объявить о том, что многие люди не имели никакого касательства к черной магии, и речь может идти всего лишь об игре воображения. Затем Филипп добрый послал в Аррас герольдмейстера ордена Золотого Руна, и с этого дня в городе не было схвачено более ни одного человека. С теми, над кем уже висело обвинение, поступили очень снисходительно. Вскоре все процессы над ведьмами в Аррасе были прекращены, и город откликнулся на это веселыми празднествами и представлениями с назидательными аллегориями.
Один инквизитор утверждал, что каждый третий христианин запятнал себя ересью. Из своей веры в Бога он сделал ужасающий вывод о том, что каждый обвиненный в сношениях с дьяволом действительно должен быть виновен, ибо Господь не допустит, чтобы кто-то был осужден, не будучи пристрастен к занятиям черной магией.
[Вспомним утверждение генерального прокурора СССР Вышинского о том, что в СССР нет невиновных, а есть только неосужденные. - Прим. Ст. Ворчуна.]
"Когда же ему возражали, будь то клирики или прочие, он говорил, что их самих надобно хватать по подозрению в ереси".
Если же кто-нибудь продолжал утверждать, что то или иное не более чем плод воображения, он говорил, что сами они заслуживают подозрения.
Этот инквизитор был убежден, что по одному виду человека он в состоянии определить, замешан тот в колдовских действиях или нет.
Позднее, правда, он лишился рассудка, но ведь осужденные им как колдуны или ведьмы люди уже обратились в пепел.
Однако многие просвещенные люди полагали, что безумные идеи самих ведьм об их полетах по воздуху и оргиях во время шабаша, являются только плодом их фантазии, заблуждением. Но причиной такого заблуждения, несомненно, являлся дьявол. Даже если эта чертовщина вызывается такими естественными причинами, как поражение мозга, то сама эта причина является дьявольским наваждением.
Фруассар именно как заблуждение рассматривает случай, происшедший с одним гасконским дворянином, который совершил полет в сопровождении духа по имени Хортон.
С другими суевериями церковь боролась более умеренными средствами. Уже знакомый вам, уважаемые читатели, брат Ришар велел своим слушателям принести и сжечь корни мандрагоры,
"каковые немало глупцов держали в тайных местах и питали к сему мусору такое доверие, что поистине с надеждою полагали, будто имея их и храня завернутыми с нежностью в красивые платки из льна или шелка, не будут они знать бедности ни одного дня своей жизни".
Тех горожан, которые давали цыганам гадать по руке могли отлучить от церкви. Чтобы отвратить несчастья, которые могли произойти от такого безбожия, даже устраивали специальные процессии.
Следует отметить, что отношение средневекового человека ко всему, что выглядело странным или сверхъестественным, балансировало между разумным естественным объяснением и недоверием к бесовской хитрости и обману. Ведь благодаря авторитету Агустина и Фомы Аквинского церковь могла утверждать, что
"все, зримо свершающееся в этом мире, может быть учиняемо бесами".
(Продолжение следует)
