Примерно в это же время [март 1831 года] Полевой в "Московском телеграфе" издевался над "студенческими" стихами Языкова, славившими вино, любовь и "буйство молодое". Пушкин промолчал, но Баратынский в предисловии к своей "Наложнице", отвечая на подобные нападки, написал:
"Из похвал красоте не следует позволительности разврата, в эротической поэзии чувственность обыкновенно уравновешивается чувством, и большая разница - живописать красоту, обладание которой может быть беспорочным. И живописать своенравия разврата, которые нельзя удовлетворить без преступления. Славить вино и обеды не значит проповедовать пьянство и обжорство. Каждый это разумеет. Державин, воспевавший иногда красоту и пиршества; Дмитриев, говорящий иногда о вине и поцелуях; Богданович, который "Киприду иногда являл без покрывала"; Батюшков, Пушкин, написавшие несколько эротических элегий и вакхических песней, конечно, не безнравственные писатели".
Летом 1831 года Языков с Киреевскими и Елагиными отдыхал в деревне Ильинское в 25 верстах от Москвы. Пётр Киреевский и Языков часто гуляли по окрестным деревенькам и однажды услышали, как поёт совсем еще молоденькая девушка. Они заслушались, и Языков стал говорить, что это надо немедленно записать. Потом родилась мысль о необходимости собрания русских народных песен и публикации их. Языков писал брату Александру:
"...тот, кто соберёт сколько можно больше народных наших песен, сличит их между собою, приведёт в порядок и проч., тот совершит подвиг великий и издаст книгу, которой нет и быть не может ни у одного народа, положит в казну русской литературы сокровище неоценимое и представит просвещённому миру чистое, верное, золотое зеркало всего русского".
Работа закипела: Языков и Пётр Киреевский ходили по деревням и писали с голоса, вырабатывая приёмы записывания, чтобы не пропустить чего-нибудь. Пётр Киреевский, образованнейший человек, свободно говоривший и писавший на семи языках, настолько увлёкся народными песнями, что решил посвятить им свою жизнь. Собиратели тормошили своих родственников и знакомых, вовлекая в дело сбора русского фольклора всё новых и новых людей.
Братья Языкова завели даже нечто вроде школы писцов, в которой обучали грамотных дворовых приёмам записывания песен, и разъезжали с ними по сёлам и ярмаркам, выискивая людей, знающих песни. Так в 1831 году началось великое дело собирания русского фольклора.
Уже в июле 1833 года П. Киреевский писал Языкову:
"Наикрепчайше тебя обнимаю и благодарю за сообщение песен! Вы там собрали такие сокровища, каких я даже и не ожидал. Мы не только можем гордиться богатством и величием нашей народной поэзии перед всеми другими народами, но, может быть, даже и самой Испании в этом не уступим..."
И это был не какой-нибудь ура-патриотизм. В собрании Киреевского было уже больше двух тысяч песен, и поступления продолжались. Его собрание было еще не опубликовано, но уже стало знаменитым, да и было чем гордиться. Судите сами: в сборнике шотландских песен, собранных Вальтером Скоттом, их всего 77; шведские собиратели Гейер и Афцелиус опубликовали 100 песенных текстов; столько же в сборнике итальянских песен, изданных Вольфом; два испанских сборника насчитывали 68 и 80...
А тут более двух тысяч текстов.
Несколько слов о дальнейшей судьбе сборника сказать просто необходимо ввиду его уникальности. П. Киреевский начал готовить его к изданию еще в первой половине 30-х годов, но что-то не ладилось - то он сам откладывал издания, то встречал цензурные препятствия. Так уж получилось, что при своей жизни он увидел изданной только малую часть своего собрания, а именно, "духовные стихи", которые были напечатаны в 1848 году в "Чтениях Общества истории и древностей Российских".
После смерти П. Киреевского Московское общество любителей словесности поручило Бессонову издать этот сборник, что тот и осуществил в десяти выпусках в течение 1860-1874 гг., но и тут был опубликован далеко не весь собранный материал.
Первые пять выпусков имели общее название "Песни былевые", но четыре из них имели продолжение: "Время Владимирово".
Вып. 1: "Илья Муромец, богатырь-крестьянин".
Вып. 2: "Добрыня Никитич, богатырь-боярин; богатырь Алеша Поповия; Василий Казимирович, богатырь-дьяк".
Вып. 3: "Богатыри: Иван гостиный сын; Иван Годинович, данило Ловчанин, Дунай иванович и др."
Вып. 4: (дополнительный): "Богатыри Илья Муромец, Никита иванович, Поток, Ставр Годинович, Соловей Будимирович и др."
Вып. 5: "Новгородские и княжеские".
Остальные выпуски имели общее название "Песни былевые и исторические".
Вып. 6: "Москва. Грозный царь Иван Васильевич".
Вып. 7: "Москва. От Грозного до царя Петра I".
Вып. 8: "Русь петровская. Государь царь петр Алексеевич".
Вып. 9: "Восемнадцатый век в русских исторических песнях после Петра I".
Вып. 10: "Наш век в русских исторических песнях".
Кроме того, сам Бессонов издал сборник "Калики перехожие", около 20% которого составляют песни из собрания П. Киреевского. Но оставим пока собрание песен П. Киреевского и вернемся к нашим героям.
В 1833 году Давыдов пишет Языкову:
"Если написали что, то, ради Бога, не обнесите чарочкой; Вы мой душевный поэт, никто мне душу не возвышает более Вас, ничто не ласкает мое сердце более Ваших стихов".
В ноябре 1831 года Языков прочел "Вечера на хуторе близ Диканьки", а от Жуковского узнал настоящее имя автора. В Восторге он пишет Комовскому:
"А каков Гоголь-Яновский! Он мне очень нравится. Может быть, и за то, что житьё-бытьё парубков чрезвычайно похоже на студентское, которого азм есть пророк!"
В другом письме он пишет:
"Если не ошибаюсь, то Гоголь пойдёт гоголем по нашей литературе: в нём очень много поэзии, смышлёности, юмора и проч.".
16 декабря Языков в первый раз увидел на сцене "Горе от ума" Грибоедова. Ему не очень повезло, так как абсолютно все актёры, включая Щепкина и Мочалова, играли "нестерпимо худо". Языков пишет:
"Несмотря на всё это, публика жадно смотрит сию первую русскую комедию: театр всякий раз полон".
В обозрении литературы 1829 года в "Деннице" Михаила Александровича Максимовича Иван Киреевский поставил роман Булгарина "Иван Выжигин" на один уровень с популярной брошюрой "О клопах".
Булгарин не забыл и не простил.
В 1930 году из Германии И. Киреевский писал:
"Нет на всём земном шаре народа плоше, бездушнее, тупее и досаднее немцев. Булгарин перед ними гений!"
Когда в начале 1832 года вышли два первых номера журнала "Европеец", издававшегося Иваном Киреевским, Булгарин обратил внимание императора на некоторые материалы, опубликованные в нём, и дал их двусмысленные толкования. Николай I прочитал журналы, разгневался и хотел посадить издателя в Петропавловскую крепость, но дело ограничилось закрытием журнала. Не помогли даже хлопоты Жуковского перед царем, а цензуре было приказано смотреть наистрожайше и за всеми прочими журналами. А ведь среди авторов "Европейца" были лучшие литераторы того времени: Жуковский, Баратынский, Языков, А. Тургенев, Хомяков. Обещали прислать свои произведения Пушкин, В. Одоевский и Вяземский. Блестящие статьи писал сам издатель, И. Киреевский, и вот всё рухнуло...
Баратынский писал И. Киреевскому:
"От запрещения твоего журнала не могу опомниться! Нет сомнения, что тут действовал тайный, подлый и несправедливый доносчик... Что после этого можно предпринять в литературе? Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным... Будем мыслить в молчании и оставим литературное поприще Полевым и Булгариным... Будем писать, не печатая. Может быть, придёт благоприятное время".
(Продолжение следует)
