Князь Дмитрий Михайлович Голицын в деле Алексея играл скорее идеологическую роль и заботился о духовном развитии наследника престола. У него была одна из лучших в России библиотек, а по подбору политической литературы ей тогда равных в стране не было, и он регулярно снабжал книгами царевича. О роли Голицына Алексей показывал:
"А на князь Дмитрия Михайловича имел надежду, что он мне был друг верный и говаривал, что "я тебе всегда верный слуга".
Позднее, в 1730 году, князь Голицын был главным действующим лицом в попытке ограничить самодержавие.
Оказавшись за границей, Алексей отправил письма в Сенат и своим друзьям из высшего духовенства. На Сенат царевич возлагал определенные надежды и показывал потом:
"В сенаторах я имел надежду таким образом, чтоб когда смерть отцу моему случилась в недорослых летах братних, то б чаял я быть управителем князю Меншикову, и то б было князю Якову Долгорукову и другим, с которыми нет согласия с князем, противно".
Далее Алексей подробно излагал свои планы, которые выглядят совсем не утопически:
"А когда я был в побеге, в то время был в Польше Боур с корпусом своим, также мне был друг, и когда б по смерти отца моего, который чаял я вскоре от слышанья, что будто в тяжкую его болезнь его была апилепсия, и того ради говорил, что у кого оная в летах случится, те недолго живут, и того ради думал, что и велико года на два продолжится живот его, поехал из цесария в Польшу, а из Польши с Боуром в Украйну, то б там князь Дмитрий [киевский губернатор князь Дмитрий Михайлович Голицын] и архимандрит Печерский, который мне и ему отец духовный и друг. А в Печерского архимандрита и монастырь верит вся Украйна, как в Бога. Также и архиерей Киевский мне знаем: то б все ко мне пристали.
А в Москве царевна Марья и архиереи хотя не все, только, чаю. То большая часть пристали ко мне.
А в Финляндском корпусе князь Михайло Михайлович [генерал М.М. Голицын], а в Риге князь Петр Алексеевич также мне друг, и от своих не отстал же.
И так вся от Европы граница моя бы была, и все б меня приняли без великой противности, хотя не в прямые государи, а в правители всеконечно.
А в главной армии Борис Петрович и прочие многие из офицеров мне друзья же. А о простом народе от многих слыхал, что меня любят".
[Следует отметить, что генерал М.М. Голицын оказался единственным человеком, кто отказался подписать смертный приговор царевичу.]
Что же здесь нелепого или фантастического? Алексей рассчитывал на широкую поддержку, и, скорее всего, не напрасно. И мы видим, что среди лиц, поддерживавших царевича, совсем не было противников петровских реформ, за исключением духовных лиц.
Вернемся немного назад.
Голландский резидент в Петербурге Якоб Деби писал:
"...говорили мне, что покойная великая княжна Наталья [Наталья Алексеевна, ум. 1716, младшая сестра Петра I], умирая, сказала царевичу Алексею:
"Пока я была жива, я удерживала брата от враждебных намерений против тебя; но теперь умираю, и время тебе самому о себе промыслить; лучше всего при первом случае отдайся под покровительство императора (австрийского)".
В августе 1716 года Алексей получил от царя грозное письмо, в котором тот требовал от сына немедленно принять решение: или в течение двух недель приехать к отцу, или вступить в монастырь, в этом случае следовало незамедлительно известить царя о том, в какой и когда.
Это было последней каплей, подтолкнувшей царевича к побегу. Своему камердинеру Алексей тогда сказал:
"Я от батюшки не чаял присылки, а теперь вижу я, что мне путь правит Бог. А се и сон видел ныне, будто я церкви строю: это значит, что мне путь дострить (предстоит)".
В Либаве царевича ждал Кикин и убедил его, что Веселовский имел разговор с вице-канцлером Шенброном об Алексее, тот поговорил с императором, и последний якобы сказал, что примет царевича и даст на его содержание три тысячи гульденов в месяц. Кикин особо предупредил царевича, чтобы тот ни в коем случае не возвращался в Россию до смерти Петра.
Алексей решился бежать.
Петр ждал царевича в Дании, поэтому царевич пробирался в Австрию, постоянно меняя имена, одежду и гримируясь различным образом. Ефросинья была переодета в мужскую одежду. Алексей заметал следы.
Обнаружив побег сына, Петр 20 декабря 1716 года писал императору Карлу VI:
"Пресветлейший державнейший цесарь! Я принужден вашему цесарскому величеству сердечною печалию своею о некотором мне нечаянно случившемся случае в дружебно-братской конфиденции объявить, а именно о сыне своем Алексее. Перед нескольким временем, получа от нас повеление, дабы ехал к нам, дабы тем отвлечь его от непотребного жития и обхождения с непотребными людьми, прибрав несколько молодых людей, с пути того съехав, незнамо куда скрылся, что мы по се время не могли уведать, где обретается. Того ради просим Вашего величества, что ежели он в Ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его к нам прислать, дабы мы его отечески исправить для его благосостояния могли..."
Петр тут же запустил в ход сыскную машину и разослал по всей Европе агентов для обнаружения опасного беглеца. Вскоре Веселовский сообщил из Вены, что царевич находится в пределах империи, но его местонахождение неизвестно. Медлить более с таким сообщением Веселовский не мог, чтобы не поставить под удар себя и своих родственников в России.
Власти распространяли по всей России слухи, порочившие Алексея: якобы он с помощью императора хочет захватить российский престол, а за поддержку обещал не только сам принять католичество, но и ввести его в России; что он пытался сговориться с русскими войсками в Мекленбурге об убийстве Петра, заключении Екатерины и ее детей в монастырь, и передаче власти Алексею; и еще множество подобных слухов, способных опорочить царевича в глазах народа.
В Австрию инкогнито прибыл капитан Александр Иванович Румянцев (отец будущего графа П.А. Румянцева-Задунайского). Он уже неоднократно выполнял различные деликатные поручения царя и пользовался его особым расположением. Но царь пока не спешил давать своему любимцу слишком высоких чинов и должностей, чтобы тому было легче передвигаться по Европе инкогнито. Румянцев был довольно образованным человеком, знал несколько языков, не стеснен в средствах (за счет короны, разумеется), очень обаятелен, общителен и умел располагать к себе людей.
Алексей тем временем 7 декабря 1716 года укрылся в крепости Эренберг.
Капитану Румянцеву с помощью царского золота и своего обаяния удалось найти убежище царевича, и вскоре он сообщает, что Алексей находится в крепости Эренберг (неприступной!). Тогда австрийцы перевезли Алексея и Ефросинью, переодетую в мужскую одежду, в замок Сент-Эльм близ Неаполя (6 мая 1717 года). Румянцев, однако, вскоре открыл и это убежище Алексея.
О похождениях Румянцева романы бы писать, получилось бы похлеще, чем у А. Дюма про д'Артаньяна!
(Продолжение следует)
