Однако в дневнике А.В. Никитенко это слово встречается в 1826 году. Употреблялось это слово, наверно, и раньше, но именно Достоевский сделал это слово литературным.
Потом "сволочь" - толпа, событиями сметенная в одно место.
Еще у В.А. Соллогуба встречается "толпа слуг, лакеев... буфетчиков и прочей сволочи".
Н.Г. Помяловский мог написать:
"Всякая мышь счастлива, всякая галка блаженствует, у всякой твари бьется сердце радостно. Не только люди, вся сволочь влюблена".И ничего предосудительного в этом слове пока еще нет.
Но постепенно семантическое влияние слов "толпа", "слуги", "тварь" и прочих, пропитало слово "сволочь" смыслом, уже близким к современному.
Еще в конце XIX века журналист мог написать:
"Сволочь. Людям, не учившимся грамоте, разумеется, неизвестно, что сволочь есть имя существительное собирательное, поэтому они сплошь и рядом обращают это слово как бранное к отдельным лицам, к животным и даже к неодушевленным предметам. Но странно, как в отношении этого понятия невелика бывает разница между темным простолюдином и человеком, так сказать, образованным".А теперь уже и образованные люди в большинстве своем не знают происхождения этого слова и не чувствуют его первоначального смысла.
"одного отмечал в гренадерский убор, иного во фрунтовые, иного в негодяи".И только лишь...
Или вот слово "дрянь". Ф.М. Достоевский уже мог отметить:
"Понятие, заключающееся в слове дрянь, чрезвычайно обширно и из мира вещественного очень удобно переносится в мир нравственный и умственный".А ведь немногим ранее В.А. Соллогуб в повести "Тарантас" еще описывал
"всякую пеструю дрянь в виде товара..."В начале шестидесятых годов XIX века М.Е. Салтыков-Щедрин уже ставил вопрос:
"Что такое дрянь? В просторечии слово это прилагается преимущественно и даже исключительно к явлениям мира вещественного. Всякое вещество, вследствие разложения или принятия в себя чуждых примесей, потерявшее свой естественный, здоровый вид, называется дрянью..."Далее он развивает свою мысль:
"Злонамеренный человек, которого назовут дрянью, скажет:"Нет, ты врёшь, я не дрянь, я скотина!";глупец в свою очередь возразит:"Да помилуйте, какая же я дрянь - я просто дурак!";один тот, от которого "ни шерсти, ни молока", смолчит, ибо почувствует, что в глазах его при слове дрянь действительно как будто бы просветлело. Таким практическим указанием пренебречь невозможно".
Зато как просторечия отмечены слова быт, вполне, жадный, заносчивый, огласка, тотчас, удача, чопорный. Странно, а в наше время они считаются вполне литературными.
И уж совсем простонародными и грубыми в этом словаре признаются слова белобрысый, барахтаться, зубоскал, белоручка, дребедень, малютка, лачуга, пачкать, тормошить, жеманный, взбалмошный и др.
"Служу у графа Ветрова" (т.е. поплевываю на ветер).
"Работаю в рукопротяжной мастерской".
На Марсовом поле потолки крашу" (в Питере раньше потолки всегда белили, а не красили, да и какие потолки на Марсовом поле...).
Такие слова как "облачность", "безбрежность" и "жгучесть" были тогда просто невозможны.
"...в белую, светлую, как днем, петербургскую ночь".Словосочетание "белые ночи" не сразу вошло в общее употребление, и только в самом конце XIX века писатели и поэты заговорили о "белых ночах", но в академическом словаре 1895 года его еще нет.
В начале XIX века пробовали называть "тротуары" и в Питере, но почему-то не прижилось. Да и министр народного просвещения А.С. Шишков считал, что
"тротуары должны называться пешниками".Ходили слухи, что он даже хотел называть тротуары топталищами. Все это было бы близко к переводу упомянутого французского глагола. Но в Питере предпочитали использовать слово "панель". Только для Невского проспекта делалось исключение, там был все-таки "тротуар".
Было еще и смысловое различие у питерцев: по тротуару двигались, а на панели находились. Вот и у В.В. Крестовского "прошел по тротуару", но "полиция подобрала пьяную на панели".