Церковь издавна позволяла и почитала почитание телесных останков различных святых. Это подчас приводило к самым невероятным крайностям. Там, где речь шла о реликвиях, средневековая вера часто впадала в какое-то исступление, и не боялась ни осквернения святыни, ни отрезвления.
Так около 1000 года в горах Умбрии народ хотел убить отшельника св. Ромуальда, чтобы только не упустить возможность завладеть его останками.
Монахи монастыря Фоссануово, где умер Фома Аквинский, из страха, что от них может ускользнуть хоть частица этой бесценной реликвии, буквально консервировали тело своего учителя. Они его обезглавили, препарировали, разделали и долго вываривали.
До того как тело скончавшейся св. Елизаветы Тюрингской было предано земле, толпа ее почитателей отрывала и отрезала частички плата, которым было покрыто ее лицо. В порыве экстаза люди отрезали у нее волосы, ногти, и даже кусочки ушей и соски.
Некоторых святых связывали с определенными болезнями. Св. Антония - с кожными воспалениями, св. Мавра - с подагрой, святых Себастьяна, Роха, Эгидия, Христофора, Валентина и Адриана - с чумой. Недуги так и звались по названию святого: антонов огонь, хворь св. Мавра и многое в том же духе.
Но если святой мог излечивать болезнь, то почему он не мог ее наслать? Поэтому люди часто полагали, что болезнь вызвана гневом святого, наславшего ее и требовавшего с ней примириться. Так часто происходило языческое по своей сути перенесение веры из религиозно-этической сферы - в магическую.
Скрытая неприязнь, а то и ненависть, к духовенству существовала всегда. Неудивительно, что как в высшем, так и в низшем сословиях веками вызывали насмешки фигуры распутного монаха или жирного попа, обжоры и сластолюбца. Чем более пылко проповедник обличал грехи собственного сословия, тем охотнее к нему прислушивались.
Бернардино да Сиена говорил, что если проповедник выступает против духовенства, его слушатели забывают про все остальное. Нет лучшего средства, чтобы расшевелить паству, когда ее уже начинает клонить ко сну или же когда людям через чур холодно или жарко. Тут сразу же к ним приходят бодрость и веселое расположение духа.
В 1437 году король Франции Карл VII вернулся в Париж и было решено отслужить торжественную панихиду за упокой души графа д'Арманьяка, убийство которого в 1418 году ознаменовало начало смутного времени. К собору устремились тысячные толпы народу, которые были жестоко разочарованы тем, что никакой раздачи денег там не происходит. По простодушному свидетельству Парижского горожанина (так принято называть одного анонимного хрониста), те добрые четыре тысячи человек, которые явились туда, ни за что не пришли бы, не надейся они на то, что им там что-нибудь да перепадет:
"И проклинали его те, кто прежде возносил за него молитвы".
И ведь это те же парижане, которые обливались слезами при виде многочисленных религиозных процессий, которые трепетали от пламенных слов странствующих проповедников.
А Гиллеберт де Ланнуа видел, как вспыхнувший было в Роттердаме бунт, тотчас же стих, едва священник вознес над головою Тело Господне.
В большинстве случаев религиозность была совершенно искренней. Так французский король Карл V (1338-1380) часто бросал охоту в самом разгаре, чтобы вовремя отправиться к мессе.
Однажды Анна Бургундская (ум. 1432), жена регента Франции герцога Бедфордского, вызвала сильное раздражение парижан тем, что промчалась на всем скаку вдоль процессии, обдав всех грязью. Но она могла среди ночи покинуть пир, чтобы успеть к заутрене у целестинцев. Ее ранняя смерть была следствием болезни, которой она заразилась при посещении больных бедняков в "Hotel Dieu" в Париже.
Средневековые люди часто сочетали в себе благочестие и греховность. Людовик Орлеанский занимался чародейством и заклинаниями, и решительно отказывался их оставить. И он же был настолько религиозен, что имел свою келью в дормитории монастыря целестинцев. Он разделял с монахами их жизнь, среди ночи ходил к заутрене и мог за день выстаивать по пять или шесть месс.
Жиль де Ре (1404-1440), известный по прозвищу Синяя Борода, который совершал многочисленные детоубийства в Машкуле, заказывал для спасения своей души мессу в память о Невинноубиенных младенцах. Он был искренне удивлен, когда судьи назвали его еретиком.
Когда Филипп Добрый неожиданно захватил Люксембург, он после окончания мессы оставался долго погруженным в свой бревиарий, добавляя особые благодарственные молитвы. Ожидавшая герцога свита, не слезала с коней, так как битва еще продолжалась, и начала проявлять нетерпение: неужели герцог не может прочитать все свои "Pater Noster" в другой раз? Герцога предостерегают, что дальше медлить опасно, но Филипп отвечает:
"Коль Господь даровал мне победу, он и сохранит ее для меня".
Престарелый король Рене I как-то во время охоты обнаружил в окрестностях Анжера отшельника, священника, оставившего свой приход и питавшегося ржаным хлебом и полевыми растениями. Тронутый его добродетелями, король повелел выстроить для отшельника келью с часовенкой. Для себя же король добавил сад и небольшой домик, украшенный живописью и аллегорическими изречениями. Он часто отправлялся туда, дабы в "милом своем приюте Уединения" проводить время с окружавшими его художниками и учеными.
Жак Бурбонский (1370-1436), титулярный король Неаполя, отрешился от мира под воздействием св. Колетты. Оливье де ла Марш сохранил с детства воспоминание о его торжественном въезде. Король, в убогой одежде, велел тянуть себя в помойном корыте,
"отличий не имевшем от носилок, на которых выносят обычно отбросы и нечистоты".
Позади него следовали сиятельные придворные.
"И слыхал я, как говорили и пересказывали, ... что во всех городах, куда он вступал, из уничижения вел он себя подобным же образом".
Св. Петр Фома (1305-1356), чувствуя приближение смертного часа, просит завернуть его в мешок, завязать на шее веревку и положить на землю. В этом он подражает примеру св. Франциска Ассизского. Он говорит, чтобы его похоронили при входе на хоры, чтобы все наступали на его тело, даже коза или собака, ежели они забредут в церковь.
Карл де Блуа
Если процесс канонизации новых святых продолжается и в наши дни, то не стоит удивляться тому, что он активно происходил и в Средние века. Основную массу таких святых составляли деятели церкви, священники, отшельники, великомученики и подобные лица. Но были среди них и представители высшей знати. В 1371 году в Анжере прошел процесс о причислении к лику праведников Карла Блуасского (1319-1364). Кто же такой был Карл Блуасский, и почему его канонизировали?
По материнской линии Карл де Блуа происходил из рода Валуа и был племянником короля Франции Филиппа VI (1293-1350). Его женой стала Жанна де Пантьевр (1337?-1384), единственная племянница и наследница бретонского герцога Иоанна III. В качестве условия женитьбы Карл принял герцогский герб и боевой клич, и большая часть его жизни прошла в борьбе за герцогскую корону. Против него выступил другой претендент на герцогскую корону, Жан де Монфор, более известный в истории как бретонский герцог Иоанн V Доблестный (1338-1399).
Борьба из-за Бретани между ними совпала с началом Столетней войны и была одной из причин, побудивших Эдуарда III к вторжению во Францию. В борьбе с англичанами граф де Блуа был одним из лучших французских полководцев. В 1347 году незадолго до осады Кале он попадает в плен и до 1356 года находится в Англии. После возвращения на родину Карл де Блуа продолжает борьбу с англичанами и возобновляет свои притязания на герцогство Бретань. Он погиб в битве при Орэ в 1364 году, где доблестно сражался рядом с Бертраном дю Гекленом (1314-1380) и Жаном де Бомануаром (ум. 1381).
Вроде бы обычная биография знатного рыцаря, ничем особенно не отличающаяся от сотен подобных биографий многих военачальников и претендентов на корону. Почему же Карл де Блуа был причислен к лику святых? Дело в том, что с самой ранней юности Карл вел строго аскетический образ жизни. Еще мальчиком он прочел большое количество различных назидательных книг, что по мнению его отца не подходило человеку с его положением. Буквально с детства он занимался строгим усмирением плоти, так что у ложа своей супруги он спал на полу, подстелив лишь солому. После его смерти на поле боя под доспехами Карла обнаружили власяницу. Он исповедовался каждый день, утверждая, что ни один христианин не должен отходить ко сну, не избавившись от грехов.
В английском плену он посещал различные кладбища в Лондоне, где читал псалом "De profundis" ("Из глубины"). Его бретонский оруженосец отказывался это делать, несмотря на все просьбы Карла. Он говорил:
"Нет уж, здесь лежат те, кто убил моих родителей и моих друзей и предал огню их жилища".
После освобождения из плена граф отправляется босиком по снегу в Трегье, в часовню св. Ива, патрона Бретани, составлением жития которого он занимался в плену. Люди проведали о предстоящем паломничестве и стали устилать его путь соломой и одеялами, но Карл де Блуа выбирает себе другую дорогу. В результате он сбивает себе ноги до такой степени, что в течение пятнадцати недель не может ходить.
После смерти Карла де Блуа его зять Людовик Анжуйский (1339-1384) предпринимает попытку его канонизации, что и завершилось процессом в Анжере в 1371 году.
В сообщении о смерти Карла де Блуа, приведенном Фруассаром, говорится о внебрачном сыне герцога:
"Там означенный Шарль де Блуа пал, как приличествует, лицом обращенный к врагу, а с ним и незаконнорожденный сын его по имени мессир Жеан де Блуа, и немало иных бретонских рыцарей и оруженосцев".
Нам это не совсем понятно, ибо Карл с детства, как я уже говорил, занимался усмирением плоти. Либо Фруассар ошибается, либо для людей XIV века в этом не было ничего невозможного, и мы до сих пор плохо представляем себе психологию средневековых людей.
(Продолжение следует)
