Идеальным костюмом юродивого является нагота. В житии Прокопия Вятского указывается, что, обнажаясь, юродивый надевает "белыя ризы нетленныя жизни". Ведь голое тело больше всего страдает от зимнего холода и от летнего зноя, а это должно свидетельствовать о презрении к тленной плоти. Поэтому не случайно, что действие в житиях русских юродивых (в отличие от византийских) протекает большей частью зимой.
"Мира вся красная отвергл еси, ничтоже на теле своем ношаше от тленных одеяний, наготою телесною Христови работая... Яко же от чрева матери изыде, тако и в народе наг ходя не срамляяся, мраза и жжения солнечнаго николи же уклоняяся".
Нагота, вот одна из важнейших черт юродства. Решив юродствовать, человек первым делом оголяется. Вот отрывок из жития Саввы Нового, который начал юродствовать на Кипре. Он удалился от своих спутников и
"совлекшись всех одежд телесных, даже до прикрывавшего тело хитона... так является на остров... произнося известные слова Иова:
"Наг вышел я из чрева матери моей, наг и возвращусь туда".
И вот начинает он обходить... города и села с непокрытой головой, босой и совершенно обнаженный, для всех чужой, лишенный крова, никому совершенно не известный и не знакомый".
Многие подвижники получали поэтому прозвище "нагого", ведь и Василия Блаженного часто называли Василием Нагим. Его обычно на иконах изображали обнаженным, и предписание на его изображение звучало так:
"Наг весь, брада курчевата, в левой руке плат, правая молебна".
На иконах Василий изображался "телом смугл от солнечнаго горевания", что подчеркивало презрение к плоти.
Однако более поздние предписания предусматривают препоясание чресел:
"Наг, на чреслах плат, прижат левой рукой, правая к груди".
Ведь церковь осознавала двусмысленность наготы, ее возможный соблазн и безнравственность. В более поздние времена наготу юродивых стали прикрывать. Но не так дело обстояло с ранними юродивыми. Вот как в житие Иоанна Большого Колпака, прозванием Водоносец описан его облик и борьба с соблазном наготы:
"Положив на тело свое кресты с веригами железными, а на верху главы своея колпак великий и тяжкий носяше, и у рук своих на перстех колца и перстни медяные и четки деревяные носяще, и терпением своим тело свое сокрушая, Христу работая и злые же темные духи отгоняя, и у тайных уд своих колца медные ношаша".
Но нагота была символом души, недаром агиографы постоянно твердят, что юродивые ангельски бесплотны. Но эта нагота юродивого в средневековой культуре двусмысленна, так как с другой стороны нагота олицетворяла грех, бесовство, злую волю. Ведь и дьявол всегда являлся нагим. Поэтому позднее юродивые и стали носить набедренную повязку. Или их жития стали так изображать юродивых?
Нет, у них действительно стали появляться странные, даже экстравагантные одеяния, которые выделяли их из толпы. Очень часто в житиях упоминается особая "рубаха юродивого", прикрывавшая его срам. Она обычно была сшита из большого числа ветхих лоскутов, в житиях говорится об ее "многошвейности", и была чуть ли не корпоративным одеянием русских юродивых, по крайней мере, именно по ней всегда можно было узнать юродивого. Так Арсений Новгородский
"на теле же своем ношаше едину льняницу, обветшавшую весьма и многошвенную".
Идеальным языком юродивого было молчание,
"яко безгласен в мире живый".
Так Савва Новый, запечатав свои уста, не открыл их даже для того, чтобы оправдаться, когда его обвинили в краже. Но такие упорные молчальники были все-таки большой редкостью в юродстве. Обычно же юродивые как-то общаются с народом, по важным поводам, порицая или обличая. Их высказывания обычно очень кратки, часто невразумительны. Это могли быть выкрики, междометия, но бывали и афористические фразы, часто весьма созвучные.
Так Михаил Клопский мог сказать:
"Ты не князь, а грязь".
Рифма только подчеркивала особенность высказываний юродивого и отличала его речь от обыденной речи толпы.
Краткость речи юродивых отмечали даже иностранцы, посещавшие Россию. Исаак Масса писал об юродивой Елене, предсказывавшей близкую смерть Лжедимитрию:
"Речи, которые она говорила против царя, были невелики..."
Под постулат молчания в средние века относили и такие формы общения юродивых с людьми, как эхо-повтор заданного вопроса или косноязычное бормотание (т.н. детский язык), которое в то время считалось языком общения с Богом.
Рассмотрим пример, который без пояснений будет совершенно непонятен современному читателю. Москва, 5 июля 1682 год. Город во власти взбунтовавшихся стрельцов, а в Грановитой палате происходит знаменитый диспут о старой и новой вере.
Во главе представителей православной церкви был, разумеется, Патриарх Иоаким.
Раскольников возглавлял Никита Добрынин-Пустосвят.
На диспуте присутствовали также царевна Софья, Наталья Кирилловна Нарышкина и другие члены царского семейства.
Софья Алексеевна пользовалась своим положением и неоднократно вмешивалась в ход диспута.
А что же раскольники? Вот как описано их поведение современником. Они, сложив двуперстный крест,
"поднесше скверныя руки свои горе, воскричаша на мног час... бесовски вещаша вси капитоны сице:
"Тако, тако! А-а-а-а!" -
яко диаволом движимы".
Не знаю, может, Сильвестр Медведев действительно не понял, о чем говорили раскольники. Вряд ли, ведь речь идет о буквальной цитате из Книги пророка Иеремии (I, 6):
"И я сказал а-а-а, Господи! Я, как дитя, не умею говорить. Но Господь сказал мне: не говори "я дитя", иди, куда я пошлю, и говори всё, что прикажу".
Протяжное местоимение "а-а-а" сохранено в Вульгате, есть в старых переводах Библии, но в переводе, которым пользовались православные священники после раскола, оно опущено. Возможно, что именно по этой причине Сильвестр Медведев игнорировал его.
У старообрядцев этот выкрик символизировал боговдохновенность языка, которым они пользуются.
Такие же свойства приписывались и "мутным словесам" юродивых, которые пригодны для общения с Богом. Поэтому агиографы обычно истолковывают косноязычное бормотание юродивых, как непонятный для простого человека разговор блаженного с ангелами.
Кстати, Велемир Хлебников некоторые свои прозаические произведения подписывал псевдонимом АААА.
Если юродивый не бормотал "мутными словесами", то он обычно изрекал что-либо загадочное или парадоксальное, очень редко снисходя до бесед с обычными смертными. Но он мог излагать свои высказывания в виде притчи или формулировать их в виде загадок, которые далеко не всегда были понятны его слушателям.
Приведу пример из жития Андрея Цареградского. Некий юный красавец и щеголь,
"отрочище, скопец сый, некоего велика мужа слуга"
стал потчевать юродивого финиками. Андрей отказался со словами:
"Дара содомского родом похаби ясти не умеют".
Юноша не понял слов юродивого и насмеялся над ним. Чтобы разъяснить ситуацию агиограф вкладывает в уста святого следующие слова:
"Иди, неприазне, на ложе господина своего и делай с ним содомъскый грех, и вдасть ти другыя финики".
Вы можете возразить мне, что Андрей Цареградский был византийский юродивым. А вот как обстояло дело с этим у русских юродивых? Пожалуйста, яркий пример можно найти в житии Арсения Новгородского, где говорится о том, что Иван Грозный с царевичами предложили ему
"сел или весей на прокорм".
"Преподобный же рече им:
"Избрах аз, да дадите ли ми?"
Они же обещастася дати".
Тогда Арсений объявил:
"Даждьте ми сей Великий Новоград на пропитание, и се довлеет ми".
Если понимать его буквально, то это было явно непомерное требование. Неудивительно, что царь смутился и задумался. Но он понял юродивого буквально, а тот ведь говорил загадкой. Арсений продолжал в том же духе, уточняя свое требование:
"Святый же, яко урод ся творя, рече к ним:"И не хотящим вам того, аз приемлю и".
Но царь опять не понял его, а ведь Арсений говорил иносказательно, "к безъименству своему", что ему не нужны никакие земные блага. Он только желал бродить по Новгороду в своем лоскутном рубище и юродствовать на площадях.
Эту сцену толкуют еще и в том смысле, что раз Грозный не в состоянии пожаловать Арсения Новгородом, то значит власть царя не безгранична, и тут юродивый становится как бы выше царя.
Кроме того, юродивого может понять только тот, у кого "цел ум". А раз Иван Грозный не уразумел смысла загадочных слов Арсения, следовательно царь не "целоумен", он - мнимый мудрец, а юродивый - мудрец настоящий.
Недаром в своем комментарии к этому эпизоду агиограф поясняет ситуацию:
"Понеже святому обычай бе ему благоюродственный не противу вопрошений коегождо вопросы отвещевати, но всяко притчами и гаданми".
Следует иметь в виду, что слово "притча" в Древней Руси имело несколько различных смыслов: уподобление, иносказание, притча, гадание, загадка, изречение, присловие, поговорка.
Но наиболее универсальным языком для всех юродивых был язык "жестов", если под этим словом подразумевать любой невербальный поступок сам по себе или действие с каким-либо предметом. Это был еще более запутывающий аудиторию язык, в котором зачастую плохо разбирались даже агиографы. Зато он не противоречил принципиальному безмолвию юродствующего.
Для пояснения я приведу фрагмент жития Андрея Цареградского, когда блудницы затащили его к себе и пытались соблазнить. Юродивый же
"нача плевати часто и портом зая нос свой".
Но святой так поступал совсем не потому, что он хотел обличать грешных блудниц или оскорблять их. Вовсе нет, просто святой, оказывается, углядел среди блудниц смрадного черта, "блудного демона". Но это был византийский святой, скажете вы, уважаемые читатели.
Что ж, опять обратимся к деяниям русских юродивых.
(Продолжение следует)
