Портрет Ленина
Из 777 делегатов съезда с установленной партийностью большевиков было всего только 105 человек. Ленин выступил в прениях на съезде, которые длились целых пять дней, одним из последних, когда время ораторов было уже ограничено пятнадцатью минутами.
Первое впечатление от Ленина было впечатление неладно скроенного, но крепко сшитого человека. Небрежно одетый, приземистый, квадратный, он, говоря, то наступал на аудиторию, близко подходя к краю эстрады, то пятился вглубь. При этом он часто, как семафор, вскидывал вверх прямую, несгибавшуюся в локте правую руку. В его хмуром мятом лице, с небольшими, глубоко посаженными глазами под огромным лбом, не было никакого очарования. Было в нём даже что-то отталкивающее. Особенно неприятен был жестокий, под небольшими постриженными усами брезгливо-презрительный рот.
Говорил Ленин не музыкально, отрывисто, словно топором обтёсывая мысль. Не владея даром образной речи, Ленин говорил всё же очень пластично, не теряя своеобразной убедительности даже при провозглашении явных нелепостей. Избегая всякой картинности слова, он лишь четко врезал в сознание слушателей схематический чертёж своего понимания событий.
Речь Ленина
Содержание ленинской речи произвело на всех присутствующих, не исключая и многих большевиков, впечатление какой-то грандиозной нелепицы. Тем не менее, его выступление всех напрягло и захватило.
Смысл его речи заключался не в программе построения новой жизни, а в пафосе разрушения старой. Прежде всего, Ленин заявил, что большевики не только в принципе готовы принять всю власть, но готовы сделать это завтра же. По вопросу внутренней политики Ленин удивил всех предложением немедленно же арестовать несколько сот капиталистов, дабы сразу прекратить их злостную политическую игру, и объявить всем народам мира, что партия большевиков считает всех капиталистов разбойниками. По вопросу о внешней политике Ленин отделался заявлением, что после принятия власти его партия немедленно выступит с предложением всеобщего мира. Нового в таком предложении ничего не было, а о сепаратном мире не было сказано ни слова.
"Привал комедиантов"
В "Привале комедиантов", если верить Георгию Иванову, в 1917-м году за одним столиком сиживали адмирал Колчак, Борис Савинков и Лев Троцкий. Этот талантливо расписанный Судейкиным, Борисом Гргорьевым и Яковлевым подвальный ресторан был разбогатевшим, но опошлившимся наследником знаменитой "Бродячей собаки". В нем в 1913-м году после театра и публичных лекций начали собираться поэты и художники новейшей формации, всевозможные "будетляне", "гилейцы", "акмеисты" и "эгофутуристы", вперемежку с разряженной буржуазной публикой.
В ночной жизни "Бродячей собаки" было много озорства, хулиганства и рекламы. Бурлюк уверял благоговейно слушавших его светских дам, что он любит не их, а "беременных мужчин".
Алексей Кручёных выкрикивал в лицо "фармацевтам" (так футуристы называли всех буржуев):
"Испарь овчины
И запах псины.
Лежу, добрею на аршины".
Центральный символ религиозного, романтического и идеалистического искусства, небо, было объявлено трупом, а звёзды - гнойной сыпью (правда, сыпью звезды называл еще Гегель). В связи с походом против неба была объявлена непримиримая война всем его "гнусно-сладкоголосым и лицемерно-продажным" певцам.
Оскар Уайльд однажды обронил замечание о том, что туманы Лондона являются подражанием акварелям Тернера.
Маяковский в "Привале комедиантов"
Профетизм революционно-футуристического искусства звучал в "Привале комедиантов" весьма приглушенно. Бродячая собака в нем не лаяла, а стояла на задних лапах у заставленных водками, винами и закусками столиков, за которыми кутила снобистская буржуазия. Лишь после Октябрьского переворота она взбесилась и вырвалась на улицу. Товарищ Маяковский в своих стихах обращался к красной армии и упрекал власть в том, что ставя к стенке буржуев, она всё ещё щадит Рафаэлей и Пушкиных. Товарищ Маяковский напрасно обижался на Советскую власть - она не долго их щадила.
После провала июльского наступления по настоянию нового Главнокомандующего Корнилова и Савинкова была восстановлена на фронте смертная казнь, которая по их мысли должна была быть распространена и на тыл для восстановления боеспособности армии и порядка в тылу.
Значение заговора генерала Корнилова, по мнению Федора Степуна, заключалось в том, что своею быстрою, полной и неожиданной для всех правозаговорщицких кругов победой над мятежным генералом Керенский наголову разбил самого себя и тем похоронил "Февраль".
Как правые, так и левые видели в Корнилове врага советской демократии, но правые жаждали разгрома революционной демократии. А левые мечтали о разгроме Корнилова и стоящих за ним сил.
Керенского часто называли "главноуговаривающим" русской революции. Он верил в примиряющую силу слова. В своих речах поэтому он часто обращался не столько к своим единомышленникам, сколько к тем из своих противников, с которыми ему казалось важным договориться. Пытался он сговориться и с генералом Корниловым.
Генерал Корнилов
Генерал Корнилов был сыном простого казака-крестьянина и ни в коей мере он не был заговорщиком-реставратором. Генерал Деникин свидетельствовал, что на попытку монархистов привлечь Корнилова в переворот, он категорически заявил, что ни в какую авантюру с Романовыми он не пойдет. В выступлениях перед солдатами он критиковал старый строй и искренне ставил своею задачей доведение страны до Учредительного Собрания. В отличие от многих старших начальников Корнилов признавал неизбежность Армейских комитетов, хотя и не одобрял их, и не отказывался с ними работать.
Корнилов был простым, честным, доблестным солдатом, ставившем себе очень узкую, политически вполне бесспорную цель, ту же, что и Временное правительство: сохранение боеспособности армии, недопущение большевистского переворота и доведение страны до Учредительного Собрания.
Посредником между Керенским и Корниловым стал Савинков, но ему не удалось вызвать их доверия друг к другу, хотя они и стремились к одним и тем же целям.
Нелюбовь Керенского к армии переходила в открытое недоверие к корпусу офицеров.
Корнилов же понимал, что революция переменила все силовые отношения в стране. Он понимал, что Керенский - сила, что без Керенского ему спасения России не осилить, и решил идти вместе с Керенским.
Никакого заговора против Керенского Корнилов не замышлял, а так называемый заговор Корнилова был лишь последней стадией трагического недоразумения между ними. Из своего пребывания в Петрограде в качестве Главнокомандующего округом Корнилов вынес глубокое недоверие к духу и деятельности советских демократов, к которым он в минуты раздражения причислял и Керенского. Хотя Корнилов и строил свои планы в надежде на высвобождение Керенского из "советского плена", он всё же боялся, что в последнюю минуту Керенский "закинется" и, предав его, Корнилова, и свои собственные планы по восстановлению сильной власти, пойдёт со своими демократами.
За завтраком в "Астории" Савинков однажды возмущённо рассказывал о том, как Керенский показывал представителям западных демократий одну из летних резиденций Романовых:
"Стоя среди своих иностранных товарищей и что-то горячо доказывая им, - я, конечно, не слушал, было противно, - наш самовлюбленный жён-премьер от революции всё время рассеянно теребил пуговицу царского мундира. Отвратительно, доложу я вам: царей можно убивать, но даже и с мундирами мёртвых царей нельзя фамильярничать".
Двинувшийся 12-го сентября на Петроград Корнилов был немедленно отставлен от должности Керенским. Он не подчинился приказу о сдаче командования и объявил себя Верховным правителем России. Но двигавшиеся на Петроград войска были остановлены и разбиты верными Временному правительству частями, командование которыми Керенский поручил Савинкову, принявшему после разрыва между Ставкой и Временным правительством пост Петроградского генерал-губернатора.
Это внешняя канва событий.
(Окончание следует)
