Уважаемые читатели!
Для сокращения объема текста я в дальнейшем позволю себе называть нашу героиню просто М.А. Надеюсь, это не вызовет с вашей стороны сильных возражений.
Старый Ворчун (Виталий Киселёв)
19 мая 1770 года новобрачные давали открытый бал в зале недавно построенной Оперы. В садах готовился фейерверк, который сорвала гроза в день свадьбы. Все было прекрасно, пока на балу не вспыхнул скандал. Дело было в том, что отец Марии Антуанетты, император Франц, происходил из Лотарингского дома. И вот принцессы Лотарингские, ссылаясь на свое родство с дофиной, обратились к королю с просьбой разрешить им танцевать сразу же после принцесс Франции, но перед французскими герцогинями, что нарушало жестко установленный этикет. Людовик XV был очарован юной женой своего внука, слегка размягчен торжествами и удовлетворил эту просьбу.
Многие дамы расценили это, как ущемление их законных прав, и покинули бал. Они обвиняли во всем эту "австриячку", которая и не подозревала, что стала причиной большого скандала. Отношение французских дам к Марии Антуанетте лучше не стало, а ведь хорошо известно, что в те времена общественное мнение при дворе создавалось именно дамами.
Воспитанием юной дофины кроме графини де Ноай, которую М.А. вскоре будет называть "Мадам Этикет", занимались еще и три незамужних дочери короля. Этих трех старых дев положено было величать мадам Аделаида, мадам Софи и мадам Виктория. Они взяли ее под свое покровительство и попытались воспитать ее в духе французских придворных традиций, т.е. обучить ее искусству вероломства, тайной интриги и клеветы. Но все это быстро надоело маленькой ветренице, а потом она и вовсе вышла из-под опеки трех добродетельных ханжей. Они ей этого никогда не смогли простить.
Чтобы следить на расстоянии за своей легкомысленной дочерью и помогать ей с случае опасности, Мария Терезия утвердила послом в Париже своего лучшего дипломата и преданного друга графа де Мерси. Объясняя графу причину этого назначения Мария Терезия писала ему:
"Я боюсь чрезмерной ребячливости моей дочери, боюсь влияния на нее лести окружающих, ее лености и нерасположенности к серьезной деятельности и поручаю Вам, поскольку полностью Вам доверяю, следить за тем, чтобы она не попала в дурные руки".
Граф Флоримон де Мерси был австрийским посланником в Париже с 1768 года. Он недолюбливал и Людовика XV, и Францию вообще. За год до свадьбы М.А. он предвидел
"упадок монархии, которая сможет подняться лишь при сильном монархе, силой своей воли извлекшем страну из того хаоса, в каком она сейчас пребывает".
Он видел, что дофин не соответствует этим требованиям, и пытался подготовить к этой роли М.А. Но тут все уперлось в почти патологическое нежелание дофины заниматься серьезными делами.
Граф блестяще и предельно тактично выполнил и выполнял возложенные на него императрицей функции. Он не мог позволить себе как-то влиять на поведение наследницы французского престола или обучать ее чему-либо. Но он очень быстро навербовал себе осведомителей из самого ближайшего окружения М.А. и сообщал в Вену лично императрице буквально о каждом шаге и поступке М.А. Та же, пользуясь своим материнским авторитетом, пыталась из Вены влиять на свою непутёвую дочь.
Уже в первые дни своего пребывания в Париже де Мерси писал Марии Терезии:
"Я получаю подробнейшие сведения от трех лиц из прислуги эрцгерцогини, Вермон (духовник и чтец М.А.) каждый день сообщает мне всё о ней, от маркизы Дюрфор мне известны до последнего слова все её разговоры с тетушками (дочерьми короля). У меня много возможностей и путей, чтобы быть полностью информированным о том, что происходит, когда дофина находится у короля. И если ко всему этому добавить мои собственные наблюдения, то окажется, что я знаю всё, что она делает. Говорит или слышит в течение дня - час за часом. И я непрерывно расширяю свои наблюдения так. Чтобы Вы, Ваше величество, чувствовали себя спокойной".
Да, верный граф делал все от него зависящее, постоянно расширял круг своих осведомителей, и не его вина, что его донесения далеко не всегда могли сделать Марию Терезию спокойной. Но, по крайней мере, в первые годы, Мария Терезия, будучи полностью осведомленной о положении дел в Версале, могла с помощью своих писем как-то влиять на свою дочь и сумела помочь той избежать крупных неприятностей из-за своей легкомысленности.
На следующий день после свадьбы аббат Вермон так описал свое посещение дофины:
"Когда сегодня утром я был у Мадам дофины, вошёл её супруг. Дофин спросил ее:
"Вы спали?"
"Да".
И он ушел...
Дофина поиграла немного со щенком, а затем мы долго беседовали. Я был очень опечален нашей беседой".
Для объяснения такого отношения дофина к своей молодой и навязанной силой жене одних физиологических причин недостаточно. Следует также вспомнить, что и его покойный отец, и здравствующая мать, Мария Жозефина Саксонская, всегда резко отрицательно относились к Австрии, а когда ее сын стал в 1765 году официальным наследником престола, она мечтала женить его на одной из принцесс Саксонского дома.
Так что дофин с детства воспитывался в семье, где атмосфера была пропитана антиавстрийским духом. Да и гувернер дофина герцог де ла Вогийон был известен своими антиавстрийскими взглядами. Он еще заочно возненавидел эту маленькую "австриячку" и соответствующим образом настраивал своего воспитанника.
Со дня свадьбы проходили дни, недели, месяцы, а долгожданного сообщения все не поступало. Все отмечали, что дофин не проявил к своей молодой жене
"ни малейшего знака внимания, ни на публике, ни наедине".
Шуазель поделился своими опасениями с королем и прямо заявил ему, что дофин
"скоро превратится в позор нации",
если не изменит своего поведения.
Заявление министра не смутило короля, который заявил, что и его родной сын совершил свой супружеский долг лишь после нескольких месяцев бесплодных попыток. Молодым надо дать больше времени, чтобы они лучше узнали друг друга.
Через некоторое время отношения между молодыми супругами стали более теплыми, но до дела так пока и не дошло. М.А. была покорена внимательным отношением "тётушек" и даже подпала под их влияние. Не замечая их неприязни и скрытой ненависти, она изливала им свою душу. Те же, используя свои знания, начали сеять зерна клеветы, а также пытались посеять недоверие между супругами, но делали это в столь тактичной форме, что молодые даже ничего не заподозрили.
М.А. по наущениям "тетушек" стала игнорировать официальную фаворитку короля мадам Дюбарри, и между ними началась скрытая война. Король делал вид, что ничего не замечает. Однажды дело все же дошло до открытого столкновения. Фаворитка короля в сопровождении двух герцогинь пришла в небольшой зрительный зал, но все места в первом ряду были уже заняты, а придворные дамы отказались уступить ей свои места. Фрейлина из свиты М.А., графиня де Граммон, и мадам Дюбарри обменялись несколькими оскорблениями, дело дошло до короля, и тут же последовал указ о высылке графини де Граммон за 15 лье от Версаля. Нам это покажется смешным, но для придворной дамы XVIII века подобное наказание было страшным ударом. Мерси попытался сгладить скандал, успокоил М.А. и объяснил, что это косвенно бьет по ее другу Шуазелю, положение которого стало уже весьма слабым.
М.А. прислушалась к советам старого друга и сказала королю, что весьма сожалеет о том происшествии, в котором оказалась замешана ее фрейлина, и укоряет себя за то, что не смогла предотвратить этот ужасный инцидент. Король натянуто принял эти объяснения и извинения.
Через некоторое время здоровье графини де Граммон потребовало ее возвращения в Париж. Выслушав пылкие объяснения дофины, король уступил, но графиня должна была предоставить заключение врачей о ее болезни. Кроме того, король заявил, что ко двору графиня принята не будет.
Вскоре, в конце года, последовала отставка Шуазеля.
21 и 22 марта 1771 г. дофин провел две ночи в спальне своей жены. Весь двор знал об этом, и все предполагали, что дофин, наконец, исполнил свой супружеский долг, но вскоре всем стало ясно, что положение вещей совершенно не изменилось.
К осени 1772 года король также стал проявлять беспокойство по поводу странного поведения своего внука и попросил его объяснить причину,
"по которой он не может выполнять супружеские обязанности".
Дофин ничего не ответил деду.
В конце октября 1772 года Людовик XV пригласил дофина и его жену и потребовал от них подробных объяснений по поводу их интимной жизни. Дофин пояснил, что при каждой попытке он испытывает какое-то болезненное чувство, что мешает исполнить супружеский долг. Король пожелал выяснить подробности и через два дня от лейб-медика он узнал, что небольшое препятствие действительно существует. Однако мнения врачей разделились: одни считали, что оперативное вмешательство не требуется и достаточно пройти курс лечения специальными ваннами, а другие полагали небольшое хирургическое вмешательство необходимым.
М.А. и дофин были чрезвычайно смущены тем, что их интимная жизнь стала предметом всеобщего внимания. Это не улучшило атмосферу в их отношениях.
Король побеседовал с личным врачом М.А. Лассоном и поручил тому просветить молодых людей в интимных вопросах. Тем не менее, в апреле 1773 года М.А. писала матери, что
"дофин хорошо сложен и любит ее, но его небрежность и лень покидают его лишь на охоте".
Супруги теперь ночевали в одной спальне, и весь с двор с нетерпением ожидал результатов. 15 мая пронесся слух, что брак свершился, но правда была в том, что дофин на этот раз продвинулся намного дальше, чем обычно, что молодые испытывали оба болевые ощущения, но и только.
Утром 22 июня 1773 года дофин с М.А. явился к королю и на вопрос, кто там, ответил:
"Это я и моя жена".
Король с улыбкой спросил, по какому праву он ее так называет, а дофин заявил, что у него теперь есть для этого все права. Людовик XV был счастлив.
М.А. писала своей матери:
"Мы решили, что непременно должны сказать об этом королю, в ответ он расцеловал нас и назвал меня дорогой дочерью, он не удержался от того, чтобы раскрыть наш секрет. Узнав об этой новости, все вокруг были очень рады".
8 июля 1773 года был организован торжественный выезд молодой пары в Париж. Весь город в радостной горячке восторженно приветствовал молодых, особенно М.А., полностью затмившую дофина. Из толпы время от времени выкрикивали:
"Господин дофин, подарите нам ребенка!"
А будущий король лишь улыбался.
Когда 8 июня 1773 года состоялся торжественный въезд молодых дофина и дофины в Париж, радостно приветствовать их собрались огромные толпы ликующих людей. Они видели в них свою надежду на новое и справедливое царствование. Поехав через празднично украшенный и восторженно встречающий их Париж, молодые остановились в Тюильри, где М.А. с балкона увидела огромную толпу воодушевленно приветствующих их людей и даже немного испугалась:
"Мой Бог, как много народа!"
Почтительно склонив голову, маршал де Бриссак, губернатор Парижа, галантно отвечает ей:
"Мадам, возможно, его высочеству дофину это не понравится, но вы видите перед собой двести тысяч влюбленных в вас".
С этих пор М.А. стала регулярно наведываться в Париж, но посещала она в основном различные увеселительные мероприятия: балы, маскарады, игорные дома. Часто она бывает в Опере, в Комеди Франсез, в театре Итальянской комедии, но особенно ее привлекают маскарады и костюмированные вечера, где можно позволить себе более свободное поведение. Однак5о М.А. за все годы ни разу не посетила ни заседаний Академии, ни городского парламента, ни госпиталь, ни что либо иное. Ни разу!
Восторг был, казалось, полным и всеобщим, но нашлись люди, придерживавшиеся и других взглядов. Одним из них был аббат де Нуайер, который был врагом Шуазеля и опасался его возвращения после смерти короля. Он не разделял всеобщих восторгов и писал:
"Хотелось, чтобы все королевы были похожи на покойную супругу Людовика XV, которая не знала иных страстей, кроме как страсть к благотворительности. Я же вижу перед собой лишь ту, что готовится представить зрелище невиданных потрясений народу, который давно известен своим непостоянством. Ей говорят лишь о будущем её величии, ей дарят лишь удовольствия, она ожидает лишь мира у своих ног и удачи, по своему приказу. Эту иллюзию внушили ей ещё при дворе, где она родилась, и такой предстала она при дворе, где ее ожидали... Королева, которая была коронована лишь для собственного развлечения, станет гибелью для народа, который призван оплачивать её прихоти".
Прозорлив был старый иезуит!
Шел 1773 год, М.А. могла в любой момент стать королевой, и де Мерси пытался дать ей хотя бы основы понимания политики и дворцовых интриг. Он говорил ей о долге королевы и о неприятностях, которые могут с ней случиться. Это пугало М.А. и доводило ее до слёз:
"Вы мучаете меня, пугаете, я не хочу больше слышать о политике".
Но М.А. была доброй и сострадательной женщиной. У принятой ко двору госпожи де Майли умер сын, и М.А захотела отправиться в Париж, чтобы выразить ей своё соболезнование. Тётушки остановили дофину, напомнив ей о том, что положение дофины не позволяет ей делать подобные шаги. Плохо же они знали свою подопечную! Разозлённая М.А. тут же написала в Марли королю, который ответил ей очень нежно:
"Дорогая моя дочь! Вы можете делать всё, что продиктует Вам Ваше доброе сердце по отношению к этой несчастной женщине".
М.А. немедленно отправилась в Париж с визитом соболезнования, что вызвало широкое одобрение в Париже. Ведь французы не привыкли к подобным проявлениям сострадания со стороны членов королевской семьи.
(Продолжение следует)
