Существует предание, что в 1717 году у могилы Ришелье Петр I будто бы сказал:
"О, великий министр! Я отдал бы тебе половину своего царства, чтобы ты научил, как управлять другою половиною".
О деле царевича Алексея написано множество трудов, но во многих из них говорится о том, что царевич был врагом реформ, проводимых отцом, и опирался на приверженцев старины. Даже современный историк Н.И. Павленко пишет, что Алексей
"внутри страны в борьбе за власть ориентировался на силы, враждебные преобразованиям".
Однако из главных сторонников Алексея он в своем большом труде называет только Кикина.
Мне кажется, что одного Кикина было бы мало для того, чтобы подтолкнуть царевича к бегству. Да и с самим Кикиным не совсем ясно, был ли он таким уж врагом петровских реформ? Что ж, давайте, вернемся к делу несчастного царевича и посмотрим, кто же окружал и поддерживал Алексея, и на чью поддержку он рассчитывал.
Алексей прибыл в Вену 10 (21) ноября 1716 года и так объяснял свой поступок имперскому вице-канцлеру Шеннборну:
"Отец хочет лишить меня жизни и короны. Я ни в чем перед ним не виноват; я ничего не сделал моему отцу. Согласен, что я слабый человек; но таким воспитал меня Меншиков. Здоровье мое с намерением расстроили пьянством. Теперь говорит мой отец, что я не гожусь ни для войны, ни для правления; у меня, однако же, довольно ума, чтобы царствовать".
Незадолго до суда и смерти Алексей сказал:
"Я имел надежду на тех людей, которые старину любят так, как Тихон Никитич (Стрешнев); я познавал из их разговоров, когда с ними говаривал, и они старину хваливали..."
Петр же Первый говорил Толстому:
"Когда б не монахиня [постриженная царица Евдокия], и не монах [епископ ростовский Досифей], и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое неслыханное зло. Ой, бородачи! Многому злу корень старцы и попы; отец мой имел дело с одним бородачем [патриархом Никоном]], а я с тысячами".
Еще 19 января 1716 года Петр писал царевичу:
"Возмогут тебя склонять и принудить большие бороды, которые, ради тунеядства своего, ныне не в авантаже обретаются, к которым ты и ныне склонен зело".
Вроде бы складывается ясная, цельная и знакомая по фильмам и книгам картина. Но хочется немного покопаться в том времени, в окружении царевича и внимательнее всмотреться в происходившие события. Вначале я приведу еще пару примеров примерно из того же времени, определенным образом характеризующих петровские реформы.
Известно, что в ответ на просьбу восстановить патриаршество Петр потряс кортиком перед собранием иерархов и крикнул:
"Вот вам булатный патриарх!"
В "Духовном регламенте", обнародованном в 1721 году и регулировавшем жизнь русской церкви после реформы, была и такая статья:
"Монахам никаких по кельям писем, как выписок из книг, так и грамоток светских, без собственного веления настоятеля, под жестоким на теле наказанием, никому не писать и грамоток, кроме позволения настоятеля, не принимать, и по духовным и гражданским регулам чернил и бумаги не держать, кроме тех, которым собственно от настоятеля для общедуховной пользы позволяется. И того над монахи прилежно надзирать, понеже ничто так монашеского безмолвия не разоряет, как суетная их и тщетная письма".
Но еще раньше для борьбы с "подметными" письмами 18 августа 1718 года Петр издал указ, которым под смертною казнию запрещалось писать
запершись. Недоносителю была объявлена равная казнь.
Теперь, мне кажется, настала пора вернуться к несчастному царевичу, рискнувшему хотеть жить не так, как велел ему его царственный папочка.
Еще с юности около царевича сложилась небольшая группа людей, как-то связанных с покойной бабушкой Алексея Натальей Нарышкиной и постриженной царицей Евдокией. Но никакого политического веса они не имели и государственных постов не занимали. Самыми известными из них были:
учитель и воспитатель царевича Никифор Вяземский;
управляющий хозяйством Фёдор Еварлаков, муж кормилицы Алексея;
духовник царевича Яков Игнатьев.
Еще было три рядовых священника.
Это была, так называемая, "домашняя оппозиция", ни к каким реальным действиям неспособная. Но свою оппозиционность и чуждость новым власть имущим это окружение просто культивировало. У них были свои прозвища, например, "отец Иуда", "брат Ад", переписывались между собой они с помощью специального шифра, но никаких серьезных замыслов за этим не было. Они были совершенно бессильны и сознавали это.
Кроме того, опасаясь обвинений в государственной измене, они должны были избегать любых сношений с местами, вблизи которых содержалась мать царевича. Путешествуя по Европе, Алексей писал своему духовнику:
"Во Владимир, мне мнится, не надлежит вам ехать; понеже смотрельщиков за вами много, чтоб из сей твоей поездки и мне не случилось какое зло..."
Яков Игнатьев в юности был единственным человеком, который оказывал на царевича сильное влияние, так что наследник престола даже признавал над собой полную его власть, но после женитьбы Алексея и его переезда в Петербург, их отношения практически прервались.
Недаром Игнатьев в письме к Алексею сетовал на ушедшее прошлое:
"Во время первопришествия твоего ко мне в духовность, лужащу пред нами, во твоей спальне, в Преображенском, на столце, святому Евангелию, и мне тя пред ним вопросившу ситце: будешь ли заповеди Божия исполняти, и предания Апостольская и святых отцов хранити, и мене, отца своего духовного, почитати, и за Ангела Божия и за Апостола имети, и за судию дел своих, и хощеше ли меня слушати во всем, и веруешь ли, яко и аз, аще и грешен есть, но такову же имею власть священства от Бога, мне недостойному дарованную, и ею могу вязати и решати, какову власть даровал Христос Апостолу Петру и прочим Апостолам... И на сия вся вопрошения моя благородие твое пред Святым евангелием сице соответствовал: Заповеди Божия и предания Апостольская и святых Его вся с радостию хощу творити и хранити, и тебе, отца моего духовного, буду почитати и за Ангела Божия и за Апостола Христова и за судию дел своих имети, и священства своего власти слушати и покоритися во всем должен".
Но эти времена ушли.
Яков Игнатьев был протопопом придворного собора у Спаса на Верху в Кремле. Он был близким другом и единомышленником ростовского епископа Досифея, покровителя царицы евдокии. Именно поэтому он и оказался духовником царевича Алексея и смог внушить ему такое безграничное доверие.
Эти письма попали в руки Петра только уже после казни и протопопа, и царевича Алексея, а то неизвестно, как бы еще повернулось дело, и сколько было бы еще жертв...
А во время следствия по делу царицы Евдокии в 1718 году старик держался стойко и не назвал ни одного имени. И это при тех методах дознания!
Но в Петербурге Алексей совершенно вышел из-под влияния своего духовника, и в своих "грамотках", случалось, бранил протопопа, не выбирая выражений, на что тот и жаловался своему духовному сыну:
"Многократне ты меня ругал и всячески озлоблял, а в некоем доме и за бороду меня драл..."
О каком уж тут влиянии можно было теперь говорить.
У царевича появились новые друзья и советчики. В первую очередь это были Кикин и князь Василий Владимирович Долгорукий.
Раз уж снова всплыло имя Кикина, который, как известно, был одним из главных помощников Петра в деле создания российского флота, посмотрим, что же за флот создал Петр. С этой целью я позволю себе дать краткий обзор соответствующих мест из труда П. Милюкова "Очерки по истории русской культуры".
Много пишут о том, что Петр дал стране выход к морю и создал в России военно-морской флот. Посмотрим, соответствовали ли огромные издержки полученному результату?
Игрушечная флотилия, сопутствовавшая армии при взятии Азова, пропала.
Тогда Петр решает построить большой военно-морской и торговый флоты. Землевладельцы должны были построить 90 кораблей, и сам царь собирался построить 90. Но в 1700 году, вернувшись из Голландии, царь бракует всю работу и начинает все заново. Однако перед польским королем Августом он хвастается, что у него 80 кораблей, по 60 и 80 пушек на каждом. Когда же началось завоевание Финляндии в 1713 году, у Петра оказалось всего четыре линейных корабля и пара фрегатов, остальное были галеры.
Все эти годы Петр ездил на воронежские верфи и занимался постройкой новой Троицкой верфи близ Таганрога. Затрачены огромные средства, не говоря уж о гибели множества людей... После Прутского похода все рухнуло: гавань срыта, а корабли или выданы Турции, или догнивали на месте.
Все дело переносится на Север, и к 1719 году у Петра уже 28 линейных кораблей, и каких усилий и средств это стоило! Но ведь ни Петербург, ни Кронштадт не могли считаться настоящими портами. Да и в пресной воде суда очень быстро гниют. Начинается строительство базы Рогервик близ Ревеля. У шведов в свое время не хватило средств и сил для укрепления этой бухты, Петра же такие пустяки не смущают. Сгоняются тысячи людей, сводятся леса в Эстляндии и Лифляндии, но природа берет свое, и, уже при Екатерине, этот проект был отставлен.
Что же получилось? Когда при Анне Иоанновне потребовались суда для военных операций в Балтийском море, выяснилось, что флота-то у России фактически и нет. [М. б. он просто сгнил в пресных водах?] Вот такие вот дела...
Оставим книгу Милюкова и бегло взглянем на некоторые другие реформы Петра.
Сокращать свою армию Петр не хотел, да и не мог. Оставалось только увеличивать налоги. Уже осенью 1715 года Петр велел Роману Брюсу, брату известного Якоба Брюса,
"осведомитца, с коликого числа мужиков у шведов был солдат и драгун, и по чему было положено на двор, или на так, или поголовщину, и каким образом оных и их офицеров держали на квартирах".
Дело шло к подушному налогу.
10 апреля в реестре дал, рассмотренных царем, записано:
"О разделении войск по крестьянам сухопутных и рекрут морских, кроме гвардии и провианта".
Главная идея податной реформы заключалась в том, что армейские полки, распределялись по всей территории России и становились на содержание местных жителей. В таких местностях армейское начальство должно было стать хозяином положения.
Налоговой единицей вместо "двора" теперь становилась "душа", только мужская, но сюда входили и младенцы, и лица умершие вскоре после проведенной переписи. Без переписи было невозможно даже хотя бы приблизительно определить количество податных единиц. Перепись шла тяжело, люди старались от нее ускользнуть, так как ничего хорошего от властей они не ждали. Проводившаяся силами гвардии и армии, перепись походила на военную операцию.
(Продолжение следует)
