Если вы, уважаемые читатели, знакомы с произведением Ф. Рабле, то обратили внимание на многочисленные упоминания об обильных застольях и, наверняка, решили, что это обычное преувеличение автора. Для многих дворов это действительно является сильным преувеличением, но только не для бургундского двора. В Дижоне от многократно перестраиваемого дворца в неприкосновенности осталась только исполинская кухня со своими семью огромными каминами. На возвышении между каминами и буфетом восседал дежурный повар, откуда он мог наблюдать за всем помещением кухни. В руке повар держал огромную деревянную поварешку,
"каковую он использует двояко: во-первых, чтобы пробовать супы и соусы, а во-вторых, чтобы подгонять поварят, отсылать их из кухни по какой-либо надобности, а то и хлопнуть кого-нибудь из них, коли уж очень приспичит".
В особых случаях повар подавал блюдо сам, держа в одной руке факел, а другой неся какое-нибудь особое блюдо, например, первые трюфели или первую свежую сельдь.
Церемониал обеда при дворе Карла Смелого был расписан предельно тщательно, причем были обусловлены обязанности хлебодаров и стольников, виночерпиев и кухмейстеров. Каждый раз зрелище такого обеда можно было уподобить торжественному театральному представлению.
Придворные были разделены на группы по десять человек в соответствии со своим рангом и знатностью. Каждая группа трапезничала за отдельным столом, а часто и в отдельной палате. Была разработана строгая очередность подачи блюд на каждый стол, но все получали те же блюда, что и герцог. Или почти те же, но в строгой последовательности соответственно званию и рангу. Очередность подачи блюд была рассчитана таким образом, чтобы каждая группа после окончания своей трапезы могла своевременно подойти с приветствием к герцогу, еще восседавшему за столом,
"дабы воздать ему славу".
Среди многочисленной челяди, обслуживавшей столы знатных особ, первое и второе места занимали соответственно хлебодары и кравчие, возвышаясь над поварами и стольниками, потому что их обязанности охватывали хлеб и вино, священные предметы, озаряемые высоким значением таинства.
Такой порядок резко контрастировал с обычаями при других дворах. Член бургундской делегации после церемонии вступления герцога Сигизмунда во владение графством Пфирт 21 июня 1469 года с чувством собственного превосходства перед обычаями немцев пишет:
"А то еще жареные пескари, коими упомянутый австрийский господин мой сорил по столу...
Следует заметить, что, как только подавали новое блюдо, каждый хватал не медля, и порою ничтожнейший приступал к нему первым".
При бургундском дворе такое было просто немыслимо!
Хватит пока говорить о еде.
Различные формы вежливости и учтивости, вопросы первенства и первоочередности, были очень широко распространены в позднем Средневековье, что часто ставило форму выше целесообразности. Вот несколько примеров.
Накануне битвы при Креси в 1346 году французский король Филипп VI Длинный отправил в разведку четырех рыцарей, а сам, ожидая их возвращения, медленно ехал верхом по полю. Издали увидев рыцарей, король остановился. Рыцари проложили себе путь среди солдат и приблизились к королю. Король спрашивает (заметьте, что дело было перед самой битвой!):
"Какие новости, господа?"
Фруассар живо описывает реакцию разведчиков:
"Вначале они взирали друг на друга, не произнося ни слова, ибо никто не желал говорить раньше, чем кто-либо из его спутников, а затем стали обращаться один к другому со словами:
"Сударь, прошу Вас, расскажите Вы королю, вперед Вас говорить я не буду".
Так они препирались какое-то время, и никто из почтения не хотел быть первыми".
Король не выдержал этого соревнования в учтивости и велел одному из рыцарей говорить.
Не стоит слишком уж удивляться такому поведению рыцарей. Недаром хронист Шателлен писал:
"Кто уничижается перед старшим, тот возвышает и умножает собственную честь, и посему добрые его достоинства преизобильно сияют на его лике".
Бургундские герцоги очень скрупулезно отдавали пальму первенства своим королевским родственникам во Франции. Иоанн Бесстрашный постоянно подчеркивал почести, которые он оказывал своей невестке, дочери короля Карла VI, Мишели Французской. Ее положение при бургундском дворе не давало для этого достаточных оснований, но он постоянно называл ее Мадам, неизменно преклонял перед ней колени, склонялся до земли и старался во всем ей услужить, пусть даже она и пробовала от этого отказаться.
Следует заметить, что при французском дворе обращение "Мадам" относили только к жене и матери короля, а также к женам старшего из оставшихся братьев и старшего сына короля. И всё! Так что Мишель Французская, строго говоря, не имела права на такое обращение.
Но учтивость превыше всего!
А часто и во вред делу.
Вот Филипп Добрый ведет осаду Девентера, которая была первым шагом в его плане подчинения Фрисландии. Тут он получает известие о том, что его племянник дофин после ссоры с отцом бежит в Брабант. Герцог немедленно прерывает осаду и спешит вернуться в Брюссель, чтобы приветствовать своего высокого гостя. С современной точки зрения - это идиотский поступок, но в то время это было не так.
По мере сближения герцога и дофина между ними начинается соревнование в том, кто из них первым окажет почесть другому.
Филипп в страхе от того, что дофин скачет ему навстречу, и умоляет его через гонцов оставаться там, где он находится. Если же принц поскачет ему навстречу, то тогда он клянется тотчас же возвратиться обратно и отправиться столь далеко, что тот нигде не сможет его отыскать, ибо таковый поступок будет для него, герцога, стыдом и позором, которым он навечно покроет себя перед светом.
Вот герцог смиренно въезжает в Брюссель, спешивается перед дворцом и спешит внутрь. Во внутреннем дворе герцог видит дофина, который в сопровождении герцогини идет ему навстречу с раскрытыми объятиями. Герцог (уже довольно пожилой человек) тут же обнажает свою голову, падает на колени и так следует дальше.
Герцогиня же цепко держала дофина, чтобы он не сделал ни шагу навстречу. Дофин тщетно пытается поднять герцога с колен, оба рыдают от волнения, а с ними рыдают и все, кто при этом присутствуют.
И это притом, что герцог не мог не понимать, что дофин со временем в силу своего положения может стать смертельным врагом Бургундии, как это впоследствии и произошло. Но пока дофин был гостем герцога, тот называл себя и своего сына "злодеями", мог стоять с непокрытой головой под дождем, и предлагал в распоряжение дофина все свои земли.
Вот граф Шароле, будущий герцог Карл Смелый, упорно отказывается воспользоваться для умывания перед трапезой одной и той же чашей, что и королева Маргарита Английская (Анжуйская) вместе со своим юным сыном. Этот эпизод целый день обсуждался всеми знатными особами и дошел до старого герцога, который предоставил двум своим придворным обсудить поведение Карла и взвесить все "за" и "против".
И это считалось действительно важным!
Юный эрцгерцог Филипп Красивый (не путать с французским королем!) приближается к испанской королеве Изабелле Кастильской с намерением поцеловать ее руку и видит, что та тотчас же ее убирает, дабы избежать этой чести. Филипп некоторое время выжидает, делая вид, что оставил свое намерение, но, как только представился удобный случай, он быстрым движением хватает и целует руку королевы, чему та не успевает воспротивиться, будучи повергнута в изумление неожиданностью поступка. И чопорный испанский двор не может удержаться от смеха, ведь королева уже и думать забыла о грозящем ей поцелуе.
Обычай велел не отпускать уезжающего гостя, и это могло принимать весьма докучливые формы. Шарлотта Савойская, жена Людовика XI, несколько дней гостила у Филиппа Бургундского. Король точно установил день ее возвращения, герцогу это известно, но он упорно отказывается ее отпускать, несмотря на мольбы ее свиты и невзирая на страх королевы перед гневом своего супруга.
Такие красивые формы поведения пронизывали все слои общества, и все с ощутимым высокомерием навязывали друг другу различные первенства в поступках или другие привилегии. Так после посещения церкви возникало соперничество за право предоставления особе более высокого ранга права раньше других перейти через мостик или через узкую улочку. Как только кто-либо доходил до своего дома, он должен был пригласить всех зайти к себе в дом чего-нибудь выпить, а остальным следовало учтиво отказаться от этого предложения. Тогда надо было немного проводить остальных...
Все это сопровождалось таким количеством взаимных учтивых препирательств, что мы себе это с трудом можем представить. Такое поведение становилось частой темой для литературных пародических произведений.
Часто целесообразность в поведении отступала перед декором. Вот мессир Голтье Роллан, рыцарь стражи в Париже в 1418 году. Он никогда не начинал обход без того, чтобы ему не предшествовали три-четыре трубача, весело дудевших в свои трубы. В народе говорили, что он словно предупреждает преступников:
бегите, мол, прочь, я уже близко!
Это не исключение. В том же Париже в 1465 году епископ Эврё Жан Балю совершал свои ночные обходы в сопровождении группы музыкантов, игравших на рожках, трубах и других инструментах,
"чего не было в обычае тех, кто несет стражу".
(Продолжение следует)
