Я не собираюсь здесь рассказывать о том, что это было за общество - "Арзамас". Желающие могут ознакомиться с посвященными деятелям этого общества выпусками Исторических Анекдотов (выпуски 180, 185, 190, 197 и 204) на моем сайте.
Василий Львович Пушкин, родной дядя Александра Сергеевича, был значительно старше многих из арзамасцев. В 1816 году ему было уже сорок шесть лет, но его общительность и добродушие как-то скрадывали разницу в возрасте. Он легко сходился с молодыми людьми, но в его поведении никогда не чувствовалось панибратства. Одним из его любимых занятий было сочинение остроумных и колючих эпиграмм. Когда-то Василий Львович (далее для краткости я буду называть его просто В.Л.) служил в гвардии, но давно уже вышел в отставку и вел спокойную жизнь частного человека. Наиболее близкими его друзьями были Вяземский и Александр Тургенев. С остальными арзамасцами В.Л. просто ладил, так как у них были не только общие враги, беседчики, но и общие друзья.
Арзамасцем В.Л. избрали заочно, на организационном собрании Общества: ведь еще в 1810 году он в стихах выступал против Шишкова. Старый боец! Но вот пришла пора очного приема В.Л. в члены общества, и над ним решили подшутить. В.Л. уже знал, что "Арзамас" - это нечто вроде литературного масонства, вот [немного позднее вы, уважаемые читатели, поймете, почему я столь часто употребляю это слово "вот"] ему и сказали, что при вступлении в Общество В.Л. придется подвергнуться довольно тяжелым испытаниям. В.Л. уже давно был настоящим масоном, поэтому он, не ожидая никакого подвоха, охотно согласился с этим предложением. Он не мог и подозревать, что проведенный ритуал был изобретен только для одного В.Л.
Торжественная церемония состоялась в доме Уварова. Василия Львовича нарядили в роскошный хитон с раковинами, на голову ему надели шляпу с широкими полями, завязали глаза черным шелковым платком, вручили посох пилигрима и повели из парадных комнат по крутой винтовой лестнице в нижний этаж. Там его уже ожидали арзамасцы, державшие в руках хлопушки. Эти хлопушки кидали под ноги бесстрашному В.Л. Шествие с завязанными глазами должно было символизировать блуждания бедных читателей в мрачном лабиринте славянских периодов, а нисхождение по лестнице - погружение внуков седой Славены, божественной покровительницы шишковистов, в бездны безвкусия и бессмыслицы.
Потом В.Л. завалили шубами, ведь у всех еще была на памяти ироико-комическая поэма Шаховского "Расхищенные шубы", над которой арзамасцы много потешались. В.Л. при этом едва не задохнулся, а обильный пот, выступивший на его лице, должен был напоминать о том ужасе, который овладевал слушателями при виде огромной, исписанной мелким почерком, тетради в руках беседчика.
Этой процедуре сопутствовала речь Светланы (В.А. Жуковского):
"Какое зрелище пред очами моими? Кто сей, обремененный толикими шубами страдалец? Не узнаю его! Сердце мое говорит мне, что это почтенный друг мой Василий Львович Пушкин... Сие испытание, конечно, есть мзда справедливая за некие тайные грехи твои. Когда бы ты имел совершенную чистоту арзамасского гуся, тогда прямо и бестрепетно вступил в святилище Арзамаса... Потерпи, потерпи, Василий Львович!.. Прикасаюсь рукою дружбы к мученической главе твоей! Повязка, проказница, спади просвещенных очей его! Да погибнет ветхий Василий Львович! Да воскреснет наш возрожденный Вот!
[Это В.Л. присвоили такую кличку: Вот!]
Рассыпьтесь шубы! Восстань, друг наш! Гряди к Арзамасу! Путь твой труден. Ожидает тебя испытание".
Затем арзамасцы собрались в освещенной зале, а В.Л. провели в темную комнату, отделенную от нее аркой с занавеской огненного цвета. С его глаз сняли повязку, и В.Л. увидел чучело с огромным париком и безобразной маской. На груди чучела висел стих Тредиаковского:
"Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй".
[Вспомните эпиграф к "Путешествию" Радищева.]
Чудище изображало дурной вкус в лице Шишкова. В.Л. должен был поразить это чудище стрелой из лука. В.Л. выстрелил - и упал, возможно, от страха! Ведь одновременно с его выстрелом раздался выстрел из пистолета, который произвел холостым зарядом спрятанный за простыней мальчик.
Теперь к В.Л. обратился Резвый Кот (Д.П. Северин):
"Не страшись, любезный странник, и смелыми шагами путь свой продолжай... Какое сходство в судьбине любимых сынов Аполлона! Ты напоминаешь нам о путешествии предка твоего Данта. Ведомый божественным Виргилием в подземных подвалах царства Плутона и Прозерпины, он презирал возрождавшиеся препятствия на пути его, грозным взором убивал порок и глупость, с умилением смотрел на несчастных жертв страстей необузданных, и, наконец, по трудном испытании, достиг земли обетованной, где ждал его венец и Беата. Гряди подобно Данту: повинуйся спутнику твоему. Рази без милосердия тени Мешковых и Шутовских и помни, что
"Прямой талант везде защитников найдет".
Речь Резвого Кота, а главное, его сравнение с Данте, очень понравились В.Л. Также польстило самолюбию В.Л. и то, что приведенный в конце речи стих был стихом из его "Опасного соседа", который метил в Шаховского, нашедшего защитников в публичном доме.
Затем В.Л. расцеловал лиру и сову, которые символизировали славу и мудрость, после чего к нему обратился Чу (Д.В. Дашков) со словами:
"Прими из рук моих истинный символ Арзамаса, сего благолепного гуся, и с ним стремися к совершенному очищению. Гусь наш достоин предков своих: те спасли Капитолий от внезапного нападения галлов, а сей бодрственно охраняет Арзамас от нападений беседных халдеев и щиплет их победоносным клювом".
После этого появилась лохань с водой, и наступила очередь Кассандры (граф Д.Н. Блудов):
"Ты погибаешь, поэт легковерный! Для тебя запираются врата Беседы старшей и навсегда исчезают жетоны Академии. Но судьба еще жалеет тебя, она вещает:
"Ты добрый человек, мне твой приятен вид; есть средство спасения!"
Так, мой друг! Есть средство: оно в этой лахани. Взгляни: тут Липецкие воды , в них очистились многие.
[Намек на одноименную пьесу Шаховского, в которой он высмеивал Жуковского. Постановка этой пьесы и послужила поводом к созданию "Арзамаса". - Прим. Ст. Ворчуна.]
Творец сей влаги лишь вздумал опрыскать публику, и все переменилось: баллады стали определять по сходству их с прозой, а достоинства комедий по лишним ролям. Что говорю я? Один ли вкус переменился? Ах, нет, все глупцы сделались умными, и в честных людях мы увидели извергов. То же будет и с тобою: окунись в эти воды и осмотрись: увидишь себя на краю пропасти".
Пришлось В.Л. продолжать подчиняться ритуалу. Он торжественно омыл руки и опрыскал свое лицо водой из лохани, а Кассандра заканчивал речь:
"...берегись полотенца: если оно сотрет воду прозрения, ты ослеп навсегда. Злодеи будут твоими друзьями, безумцы твоими братьями. Избирай: Тьма или Свет? Вертеп или Беседа?"
Кассандра смолкла после двусмысленного намека, и с заключительным словом вступил Асмодей (П.А. Вяземский):
"Непостижимы приговоры Провидения! Я, юный ратник на поле жизни, младший на поляне Арзамаса, приемлю кого? Героя, поседевшего в бурях житейских, прославившегося давно под знаменами вкуса. Ума и Арзамаса! Того, который первый водрузил хоругвь независимости на башнях халдейских, первый прервал безмолвие робости, первый вырвал перо из крыла безвестного еще тогда арзамасского гуся и пламенными чертами написал манифест о войне с противником под именем Послания к Светлане и продолжал после вызывать врагов на частые битвы, битвы трудные, но всегда увенчавшие стены арзамасской крепости новою славою, новыми трофеями, новыми залогами победы".
Прервем на время речь Асмодея и вспомним, что Батюшков и В.Л. первыми стали выступать с критикой Шишкова, Шаховского и прочих нынешних членов Беседы любителей русского слова.
Асмодей же тем временем продолжал:
"Излишне и дерзновенно было бы хотеть мне руководствовать тебя моими советами. Семена арзамасских правил давно таились в душе твоей, и уже некоторые из противников Арзамаса подавились ранними плодами, взрощенными от них усердием твоим, угадавшим, что некогда перенесутся они на почву благословенную, на землю обетованную тебе, и с вышепосланными надеждами и мудрою прозорливостью Судьба, отворяя тебе двери святилища после всех и, так сказать, замыкающая тобою целое потомство арзамасских гусей, хотела оправдать знаменитое предсказание, что некогда первые будут последними, а последние первыми. Сердце мое и рассудок удостоверяют меня в справедливости моей догадки: так, ты будешь староста Арзамаса. Благодарность и осторожность вручат тебе патриархальный посох: арзамасский гусь приосенит чело твое покровительствующим крылом и охранит его от коварства крыла времени, сего алчного ястреба, скалящего зубы... на все, что носит на себе печать дарования, вкуса и красоты".
Не очень трудно представить себе, как потешались в душе арзамасские гуси, но внешне все выглядело очень торжественно, и В.Л. даже не заподозрил, что его просто мистифицируют. Ведь ему была оказана первостатейная честь быть старостой Арзамаса. Да и все хвалы в адрес его музы казались такими искренними (а во многом так оно и было)...
Несколько смущала В.Л. только присвоенная ему кличка:
Вот! Но была же у Дашкова кличка Чу. Так что Василий Львович оказался вполне доволен оказанными ему почестями и выступил с ответной речью, в которой он "отпевал" видного члена Беседы, поэта и князя, Сергея Александровича Ширинского-Шихматова.
На этом наша история о приеме Василия Львовича Пушкина в члены "Арзамаса" могла бы и окончиться, но в дело вмешался Его Величество Случай, так что наша история получила весьма достойное продолжение.
(Окончание следует)
