Ося Брик и Лилины измены
Странные отношения в семействе Бриков объяснялись не импотенцией Оси (о чём я уже говорил раньше), а его полным равнодушием к Лиле как женщине - у него, как говорится, на неё не стоял. Это равнодушие накладывалось на цинизм Оси, так что в результате мы имеем многочисленные похождения Лили. Со слов Лили Брик мы имеем два описания её первой измены мужу - краткий и развёрнутый.
Лиля однажды пришла домой и сказала Осе:
"Вот, я только что изменила".
Ося на это среагировал вяло:
"Ну, что ж, прими ванну".
Другой вариант записал Бенгт Янгфельдт со слов самой же Лили.
Однажды на прогулке Лиля встретила двух молодых людей из московского “общества” и посетила с ними сначала оперетту, а затем ресторан, где они выпили много вина:
"...следующим утром она проснулась в комнате с огромной кроватью, зеркалом на потолке, коврами и задернутыми шторами – она провела ночь в знаменитом доме свиданий в Аптекарском переулке. Спешно вернувшись домой, она рассказала обо всем Осипу, который спокойно сказал, что ей нужно принять ванну и обо всем забыть".
Вполне возможно, что это был рассказ совсем о другом случае.
Как Шкловский развалил ЛЕФ
Разговоров и исследований о причинах распада ЛЕФ'а было много, но мы обойдём их стороной и обратимся к свидетельствам современников.
К.И. Чуковский вроде бы первым зафиксировал факт распада объединения ЛЕФ в своём дневнике записью от 10 ноября 1928 года:
"Вчера в Москве у М. Кольцова... Он сообщил мне новости: “Леф” распался из-за Шкловского. На одном редакционном собрании Лили критиковала то, что говорил Шкловский. Шкловский тогда сказал:
"Я не могу говорить, если хозяйка дома вмешивается в наши редакционные беседы".
Лиле показалось, что он сказал “домашняя хозяйка”. Обиделась. С этого и началось".
Однако, ни М. Кольцов, ни Корней Чуковский не были свидетелями этой сцены.
Михаил Ефимович Кольцов (1898-1940) - имя при рождении Моисей Хаимович Фридлянд; советский журналист и писатель.
Свидетелем этой сцены оказалась художница "Лиля" Лавинская, которая была кратковременной любовницей Маяковского в далёком 1920 году. Лавинская очень не любила Лилю Брик и всегда довольно зло о ней отзывалась. Воспоминания об этой сцене записал Бенгт Янгфельдт со слов самой Лавинской, которая утверждала, что Лиля Брик
"враждебно относилась ко всякому, кто как-то самостоятельно общался и воздействовал, так сказать, на Маяковского, охраняя его. И вот, говорит, помню сцену в ЛЕФ'е, как с чем-то с ней не согласился Шкловский, она ему что-то возразила, он ей, и потом... Тут я цитирую её фразу:
"Я помню, истерический бабий визг:
"Володя, выведи Шкловского!"
Шкловский встал и сказал:
"Не трудись, Володечка, я сам уйду", –
и ушёл".
“И ушёл” – я даже не помню, сказала она или нет. Но вот эти две фразы я помню точно".
Елизавета "Лиля" Александровна Лавинская (1899-1948) - советская художница.
Янгфельдт передал рассказ Лавинской достаточно точно, так как художница в 1948 году записала свои воспоминания о Маяковском, которые были изданы в 1965 году. Интересно, что в монументальном труде под названием “Маяковский в воспоминаниях современников”, изданном в 1963 году, фамилия Лавинской даже не упоминается.
По словам Лавинской, Лиля Брик перед последним собранием лефовцев заявила о том, что так как на собраниях ЛЕФ'а ей делать нечего, то она будет председательствовать. Все восприняли это негативно, но протестовать никто не стал - неудобно, всё же хозяйка квартиры.
"Итак, Леф перешёл к новому этапу. Председательствовала Лиля Юрьевна Брик. Осип Максимович бросал по этому поводу, как всегда, несколько иронические, но в то же время игриво-поощрительные замечания - одним словом, всем было понятно: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало! Маяковский молчал, и по его виду трудно было определить его отношение к этому новшеству. Возможно, всё обошлось бы без всяких инцидентов, вплоть до самоликвидации Лефа, если бы не скандал с Пастернаком и Шкловским.
Как будто всё дело состояло в том, что Пастернак отдал в другой журнал своё стихотворение, которое должно было быть, по предусмотренному плану редакции, напечатано в “Лефе”. Начал его отчитывать Брик. Пастернак имел весьма жалкий вид, страшно волнуясь, оправдывался совершенно по-детски, неубедительно, и казалось, вот-вот расплачется. Маяковский мягко, с теплотой... просил Пастернака не нервничать, успокоиться:
"Ну, нехорошо получилось, ну, не подумал, у каждого ошибки бывают..."
И т.д. и т.д. И вдруг раздался резкий голос Лили Юрьевны. Перебив Маяковского, она начала просто орать на Пастернака. Все растерянно молчали, только Шкловский не выдержал и крикнул ей то, что, по всей вероятности, думали многие:
"Замолчи! Знай свое место. Помни, что здесь ты только домашняя хозяйка!"
Немедленно последовал вопль Лили:
"Володя! Выведи Шкловского!"
Что сделалось с Маяковским! Он стоял, опустив голову, беспомощно висели руки, вся фигура выражала стыд, унижение. Он молчал. Шкловский встал и уже тихим голосом произнес:
"Ты, Володечка, не беспокойся, я сам уйду и больше никогда сюда не приду".
Позднее Шкловский подтвердил этот рассказ Лавинской:
"Так и было. Причём, меня провожали Маяковский и Брик, сказали:
"Мы уладим".
Но ничего уже уладить было нельзя".
Ретроспективная выставка
В 1929 году положение Маяковского в обществе пошатнулось. Во-первых, группа ЛЕФ рассыпалась, и Маяковский оказался вне объединения: то ли он сам вышел из ЛЕФ'а, то ли его отстранили от руководства. В общем, Маяковский впервые за долгие годы оказался вне какого-либо объединения, так что и руководить-то было некем.
Во-вторых, Маяковский почувствовал недоверие со стороны властей, которые на словах были ласковы с поэтом, но заграницу его в 1929 году не пустили. Власть немного подсластила пилюлю, отпустив Лилю и Осипа в Париж (Лиля была счастлива!), но это было не то... Надо было что-то делать...
Ещё зимой 1929 года Маяковский организовал творческое объединение РЕФ (Революционный фронт), в которое кроме него, вошли Асеев и нескольких человек из ЛЕФ'а. Была опубликована программа объединения, планировался выпуск альманахов, Но дальше вялых слов дело не шло. Тогда в конце октября 1929 года Маяковский провёл через РЕФ решение о проведении ретроспективной выставки достижений революционного искусства. Идея была неплохой, но Маяковский захотел, чтобы выставка была приурочена к 20-летию его творческой деятельности, и, следовательно, выставка должна была представлять достижения только одного поэта - его самого, любимого.
Кстати, в 1909 году Маяковский ещё ничего не опубликовал, но в 1919 году он слегка подправил свои творческие даты, а потом уже и сам поверил в них. А почему бы и не поверить, если это было очень удобно и в 1919 году, и теперь - в 1929?
Рефовцы согласились на проведение подобной выставки, но особого энтузиазма в подготовке данного мероприятия не проявляли. Хотя проведение выставки было намечено на конец 1929 года, очень скоро стало ясно, что до Нового года они не успеют, так как собирать и сортировать материалы (а их было огромное количество) приходилось самому Маяковскому и Брикам. Остальные члены РЕФ'а никакой реальной помощи при организации данной выставки не оказывали.
20-летие творческой деятельности
Маяковского всё-таки решили провести 30 декабря 1929 года, и он получился как бы повторением новогоднего праздника 1915 года, даже многие из гостей были на обоих праздниках, но позолота молодости и надежд как бы облетела - триумфального подведения итогов не получилось ни в этот день, ни на открытии выставки, которое состоялось через месяц (об этом позже).
Маяковский в подготовке этого праздника не участвовал. Из 14-метровой комнаты в Гендриковом переулке (самой большой) вынесли всю мебель, а на полу у стен разместили тюфяки и подушки. О характере подготовки к празднику можно судить по некоторым фрагментам из дневника Лили Брик:
"Купила 2 тюфяка — сидеть на Володином юбилее... Покупала стаканы и фрукты на завтра. Куда я вмещу 42 человека?!»
Каждый приглашённый (и даже дамы!) должен был принести с собой шампанское, но не все на это соглашались, и Лиля записала:
"Кручёных ужасно не хочет покупать Абрау — говорит: боюсь напиться и сказать лишнее".
По стенам комнаты развесили фотографии и плакаты Маяковского, а с потолка свисал плакат, на котором большими буквами была написана фамилия виновника торжества.
Мейерхольд для создания карнавальной обстановки притащил массу театральной бутафории и сам лично обряжал всех гостей в качестве костюмера.
Всех гостей этого праздника я перечислять, конечно, не буду, но отмечу лишь некоторых из них. Кроме бывших сотрудников по ЛЕФ'у, пришли несколько товарищей из компетентных органов, некоторые с дамами. Пришли две пассии Маяковского: бывшая - Наталья Брюханенко, и нынешняя - Нора Полонская, правда, с мужем.
Были на празднике и неожиданные гости, например, крупный партийный босс Юсуп Абдрахманов. Лиля стала его любовницей летом 1929 года, и почти весь праздничный вечер этот сын гор (одетый соответственно) не отходил от неё, а Маяковский тоскливо наблюдал за их ужимками. Но это будет немного позже...
Когда Маяковский появился перед гостями, все встали и исполнили кантату, сочинённую Семёном Кирсановым в честь юбиляра. Василий Каменский наяривал на гармошке, куплеты исполняла Галина Катанян, а припев пели все хором.
Потом начался собственно праздник. Сначала всё вертелось вокруг Маяковского и его творчества - сценки, шарады и пр., - а потом веселье развернулось: пили и танцевали под гармошку Каменского. Танцевали в других комнатах и на лестничной площадке.
Первое время Маяковский подыгрывал гостям в их веселье, но потом все стали замечать подавленное состояние поэта. Галина Катанян вспоминала:
"Лицо его мрачно, даже когда он танцует с ослепительной Полонской в красном платье, с Наташей, со мною".
Лиля Брик объясняла это тем, что он “грустен во хмелю”, но это утверждение выглядит натянутым. Ведь Полонская весь вечер вилась вокруг Маяковского и достаточно громко признавалась ему в любви.
"Лёва" Гринкруг, один из приятелей Маяковского, чуть позже говорил Норе:
"Я не понимаю, отчего Володя был так мрачен. Даже если у него неприятности, то его должно обрадовать, что женщина, которую он любит, так гласно объясняется ему в любви".
Под утро, когда все уже порядком окосели, гости стали просить Маяковского прочитать что-нибудь из своих произведений. Поэт долго отказывался, а потом прочитал "Хорошее отношение к лошадям". Мрачновато для юбилея.
Лиля Брик дневниковую запись об этом вечере закончила словами:
"До трамваев играли в карты, а я вежливо ждала пока уйдут".
Лев Александрович Гринкруг (1889-1987) - финансист, деятель кинематографа.
Алексей Елисеевич Кручёных (1886-1968) - поэт и художник.
Наталья Александровна Брюханенко (1905-1984) - редактор; директор съёмочных групп ЦСДФ.
Юсуп Абдрахманович Абдрахманов (1901-1938) - председатель совета народных комиссаров Киргизской АССР 1927-1933.
Василий Васильевич Каменский (1884-1961) - советский поэт и художник.
Семён Исаакович Кирсанов (1906-1972) - советский поэт и журналист.
Незваные гости
В своих записях Лиля Брик опустила одну неприятную сцену, случившуюся незадолго до ухода гостей.
В квартиру неожиданно пришли Борис Пастернак и Виктор Шкловский, которых на праздник не приглашали. Пастернак пришёл, чтобы поздравить Маяковского и помириться с ним:
"Я соскучился по тебе, Володя. Я пришёл не спорить, я просто хочу вас обнять и поздравить. Вы знаете сами, как вы мне дороги".
Но Маяковский грубо обрезал Пастрнака, отвернулся и громко сказал:
"Ничего не понял. Пусть он уйдёт. Так ничего и не понял. Думает, что это как пуговица: сегодня оторвал — завтра пришить можно обратно... От меня людей отрывают с мясом!.. Пусть он уйдёт".
Ошеломлённый таким приёмом, Пастернак выскочил из квартиры, забыв шапку.
От шума проснулась Галина Катанян и вспоминала:
"В столовой была странная тишина, все молчат. Володя стоит в воинственной позе, наклонившись вперёд, засунув руки в карманы, с закушенным окурком".
Юбилейная выставка
Маяковского “20 лет работы” открылась 1 февраля 1930 года. Поэт добивался официального признания от советской власти и пригласил на открытие своей выставки большинство руководителей партии и правительства (Молотов, Каганович, Ворошилов и пр.), а также руководителям ОГПУ (Агранов, Мессинг, Ягода и пр.). Были приглашены, разумеется, и видные советские писатели: Юрий Олеша, Илья Сельвинский, Александр Фадеев, Леонид Леонов, Федор Гладков, Александр Безыменский, Всеволод Иванов, Николай Эрдман и другие.
Персонально Сталина Маяковский на открытие выставки не приглашал, но отправил два пригласительных билета в его секретариат.
Никто из руководства страны и органов на открытие выставки не пришёл, а из писателей её посетили только А. Безыменский и В. Шкловский. Зато на выставку пришли буквально толпы молодёжи.
На бойкот своей выставки со стороны властей и приглашённый писателей Маяковский ответил в речи на открытии выставки:
"Я очень рад, что здесь нет всех этих первачей и проплёванных эстетов, которым всё равно, куда идти и кого приветствовать, лишь бы был юбилей. Нет писателей! И это хорошо!.. Ну что ж, “бороды” не пришли — обойдёмся без них".
Проблемы с голосом
В довершение ко всем неприятностям, у Маяковского в начале 1930 года обострились проблемы с горлом из-за сильного переутомления и простуд. Он стал прерывать свои выступления, не в состоянии долго говорить.
17 марта на вечере в Политехническом музее он читал “Во весь голос”, но выступление закончить так и не смог.
Василий Каменский вспоминал об этом:
"Нервный, серьёзный, изработавшийся Маяковский как-то странно, рассеянно блуждал утомлёнными глазами по аудитории и с каждой новой строкой читал слабее и слабее. И вот внезапно остановился, окинул зал жутким потухшим взором и заявил:
“Нет, товарищи, читать стихов я больше не буду. Не могу”.
И, резко повернувшись, ушёл за кулисы".
Дурацкий вопрос
Примерно в это же время к Маяковскому обратился некий молодой человек:
"Маяковский, из истории известно, что все хорошие поэты скверно кончали: или их убивали, или они сами... Когда же вы застрелитесь?"
Маяковский спокойно ответил:
"Если дураки будут часто спрашивать об этом, то лучше уж застрелиться".
В.В. Маяковский: несколько зарисовок о жизни поэта и его окружения. Часть VIII
© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2023
