В данном выпуске рассказов про других писателей не будет. Всё только о Сергее Довлатове.
Воспоминания однокурсника
Андрей Арьев был приятелем Довлатова ещё со студенческих времён; он вспоминал:
"Я познакомился с Сергеем в 1959 году, мы оба учились в Ленинградском университете на филологическом факультете...
Как-то на лекции он дал мне прочитать свое произведение. Я отозвался без особого воодушевления, на что он сказал:
"Обидеть Довлатова легко, а понять трудно".
Это первая фраза, сказанная мне Сергеем Довлатовым, которую я запомнил".
Арьев отмечал наблюдательность Довлатова:
"С одной стороны, в общении с Сергеем Довлатовым без хохота никогда ничего не происходило, всегда было смешно. Сергей был необыкновенным наблюдателем и любые изменения улавливал мгновенно. Но в то же время он был человеком глубоко ранимым и вся его жизнь прошла в борьбе и утверждении того, что слово дано, чтобы оживить мир, чтобы он казался смешным и весёлым".
Диалог для Довлатова, по словам Арьева,
"очень важен... и все его книги держатся на диалоге свободных людей. В каком бы внешнем депрессивном виде они ни пребывали, но это всегда диалог свободного человека с человеком несвободным, который изображен достаточно саркастически".
Андрей Юрьевич Арьев (1940-) - литературовед, прозаик, литературный критик.
Получение документов
Ещё одним другом и однокурсником Довлатова стал Константин Азадовский, литературовед, который вспоминал:
"Наша последняя встреча в России состоялась осенью 1978 года в ОВИР'е. У меня были поданы документы, меня тогда пригласили в гости мои друзья в Германии. Мне тогда отказали, и на выходе из кабинета я встретил Довлатова. Он попросил подождать его, и через некоторое время вышел с грустным и печальным лицом. Я ничего не знаю про его отъездную историю и решил, что ему тоже отказали. Оказывается, нет, но лицо у него было грустное".
Константин Маркович Азадовский (1941-) - литературовед.
На память о Серёже
"После этого мы с ним встретились уже в Нью-Йорке. Он стал меня как новичка опекать и вёл мой вечер в декабре 1989 года, надписал несколько книг. Расставаясь, он сказал:
"Я хочу сделать тебе подарок".
Подарком оказалась металлическая солдатская фляга.
Он сказал, чтобы она всегда была наполнена и попросил не забывать о нём.
Эта фляга стоит у меня до сих пор и всегда наполнена. Вспоминая с друзьями Серёжу, мы тянемся к этой фляге и пользуемся её содержимым".
Довлатова фотографируют
Нина Аловерт часто снимала Довлатова уже в эмиграции. Книги, выходившие и выходящие в России, да и не только, проиллюстрированы по большей части именно её фотографиями.
Она вспоминает:
"Собирались огромные общества, устраивались выставки самого высокого уровня и приходили все, кого интересовало русское искусство. На одном из таких собраний я познакомилась с Довлатовым. Там я начала его снимать. Когда он закончил чтение своего произведения, я сняла крупный план, а он посмотрел на меня с высоты и сказал:
"Это ещё кто?"
Как потом он мне рассказывал, моя приятельница махнула рукой и сказала:
"Это бедная и жалкая, пусть снимает".
Потом я стала думать, что это была одна из его баек: он любил что-нибудь такое придумать и посмотреть на реакцию.
После этого я снимала его много, он был к этому лоялен и сохранилась целая серия фотографий, посвященных жизни Довлатова в Америке".
Нина Николаевна Аловерт (1935) — фотограф, автор и оформитель книг, посвящённых, в основном, балету; театральный критик.
В “Советской Эстонии”
Поэтесса и эссеист Елена Скурская работала вместе с Сергеем Довлатовым в газете “Советская Эстония”:
"Я пришла к своим приятелям поздним вечером — в комнате был полумрак, горели свечи — и увидела, задвинутого в угол, высокого роста, возвышающегося над столом человека. Когда я открыла дверь и вошла, он вскочил и закричал:
"Зачем вы стреляли в Ленина?".
Может быть я сейчас не похожа на Фанни Каплан, но тогда видимо были сходства".
Елена Григорьевна Скульская (1950-) - эстонская писательница, поэтесса, драматург и переводчик.
Не трогай Таню!
"Потом мы работали в одной редакции, и Сергею всё время казалось, что в нашей редакции можно что-то изменить. Это была партийная газета, но ему постоянно хотелось придумать что-то интересное. И вот он придумал полосу “для больших и маленьких”. Там он вёл рубрику: сочинял стихи, благодаря которым русские дети должны были узнавать какое-то эстонское слово.
Как-то он сочинил стихотворение:
"Таню я благодарю за подарок Танин,
ей спасибо говорю по-эстонски — tänan".
Этот стих, благодаря рифме, разошёлся по редакции — а мы работали в Доме печати, поэтому о нём узнали и в других редакциях.
Мы уже было собрались издавать эту страничку, как явилась заплаканная дама по имени Таня из редакции со второго этажа, попросилась к Сергею на прием и сказала:
"Сережа, давайте объяснимся, это всё клевета. Я знаю, кто именно меня оклеветал, и я даже знаю, почему он это сделал. Я его бросила, и теперь он мне мстит этими страшными сплетнями и вы, Сергей, меня должны правильно понять и не публиковать это стихотворение. Я вам могу принести справку о своем полном здоровье, и Модест Иванович может подтвердить, и все вечерние редакторы: поэтому разговор о том, что я наградила его подарком — это абсолютная ложь".
Когда Сергей в растерянности стал недоумевать, почему именно так было интерпретировано стихотворение, открылись двери и пришли все Тани, которые работали в Доме печати. Одни приходили с вежливой просьбой, а другие говорили, что доберутся до беспартийного Довлатова, который клевещет на честных женщин, и что их честность готова подтвердить вся мужская часть нашего большого Дома печати".
Дела редакционные
"У нас висела табличка, которую начальство снимало, но потом она всё равно появлялась. Она появлялась на отделе культуры, где Сергея не печатали, потому что он работал в отделе информации и достигнуть контрольных шедевров отдела культуры не мог.
На табличке было следующее двустишье:
"Две удивительные дуры
ведут у нас отдел культуры".
Удивительные дуры всё время объяснялись, что имелись ввиду совершенно другие женщины, которые до них сидели в отделе культуры, а вот они умницы и их совершенно напрасно оклеветали".
Доносчик
"В нашей редакции было много колоритных персонажей, которые были интересны Сергею именно как персонажи и в частности был такой знаменитый Игорь Гаспель [заведующий военно-патриотическим отделом], который всё время писал доносы в Комитет государственной безопасности... Во всех партийных газетах были тогда кураторы из КГБ. Они приходили к нам, собирали собрание и говорили:
"У нас не МВД, не забегаловка, у нас КГБ. К нам нельзя писать добровольно, мы вызываем — и тогда можете писать. Избавьте нас, пожалуйста, от Гаспеля".
А он всё равно писал, чувствуя, видимо, в этом какое-то главное жизненное призвание — и у Сережи о нём были замечательные стихи с каламбурной рифмой:
"Увидишь в коридоре Гаспля,
скорей надень противогаз, бля".
Уважение Довлатова
"Как-то на одном редакционном сборище я убедилась, что почти все в нашей редакции к Сергею Довлатову обращаются на “ты”, что ему было неприятно. Со мной он был на “вы”. Однако видя, что все с ним на “ты”, я как-то подошла к нему и предложила перейти на “ты”. Он ответил, что это невозможно, я решила настоять и все же потребовала объяснений. Он ответил, что на “вы”, потому что “чту, бля”.
“Соло на ундервуде”
Любителям литературных анекдотов, даже если они не очень любят творчество Довлатова, очень рекомендую прочитать его книгу “Соло на ундервуде”.
Для примера я выбрал один эпизод, как бы анонимный, без других действующих лиц:
"Я спросил у восьмилетней дочки;
— Без окон, без дверей — полна горница людей. Что это?
— Тюрьма, — ответила Катя".
В этой книге вы встретите много известных писателей, поэтов и не только их. Это зарисовки из жизни — увиденные или услышанные. И их очень много. Ну, не перепечатывать же всю книгу Довлатова.
Об отъезде
Сам Сергей Довлатов с иронией описывал предысторию своего отъезда из СССР:
"Представьте себе, в Ленинграде ходит такой огромный толстый дядя, пьющий. Печатается в “Континенте”, в журнале “Время и мы” (журналы русской эмиграции). Участвует в литературной жизни, знаком с Бродским. Шумно везде хохочет, говорит какие-то глупости, ведёт вздорные антисоветские разговоры и настоятельно всем советует следовать его примеру. И если существовал какой-то отдел госбезопасности, который занимался такими людьми, то им стало очевидно: надо либо сажать, либо высылать. Они же не обязаны были знать, что я человек слабый и стойкий диссидент из меня вряд ли получится".
О своём творчестве
Сергей Довлатом мог сказать так:
"Абсурд и безумие становятся чем-то совершенно естественным, а норма, т. е. поведение нормальное, естественное, доброжелательное, спокойное, сдержанное, интеллигентное... становится всё более из ряда вон выходящим событием... Вызывать у читателя ощущение, что это нормально... это и есть моя тема".
Обувь для Серёжи
При росте в 194 см у Довлатова был и соответствующий размер стопы — ему требовалась обувь 47-го размера. Продавщицы обувных магазинов охали, ахали, восхищались, но помочь ничем не могли, так как в магазины обувь подобных размеров не поступала. 45-й — регулярно, 46-й — иногда, но 47-й — никогда.
Выручал Серёжу великий актёр Николай Черкасов, который тоже носил обувь 47-го размера. Дело в том, что Нора Сергеевна Довлатова (1908-1999, мать Серёжи, долгое время была в приятельских отношениях с семьёй Черкасовых.
Как вспоминает Ася Пекуровская,
"ботинки этого размера поступали к Серёже, хоть и слегка поношенными, но зато от самого Черкасова, который предварительно хаживал в них по сцене Пушкинского театра, представляясь то Иваном Грозным, то Александром Невским, и с семьёй которого Серёжина мама издавна приятельствовала. При этом трофей выставлялся на стол... и Серёжа ревностно следил за тем, чтобы каждый из гостей в полной мере поучаствовал в ритуале всеобщего любования".
Николай Константинович Черкасов (1903-1966) — знаменитый актёр театра и кино.
Ася Марковна Пекуровская (1940-) - первая жена Сергея Довлатова в 1960-1968 гг.; филолог и прозаик.
Ударение
Однажды во время застолья у Довлатовых кто-то попросил тарелку с тво՛рогом, произнеся это слово с ударением на первом слоге.
Довлатов педантично ввёл поправку:
"Вы, наверное, имели в виду творо՛г?"
Любитель творога снял с полки орфографический словарь и показал, что узаконены оба варианта ударения, как на первом, так и на втором слоге.
Довлатов не желал сдаваться, но под грузом доказательства пробурчал:
"Хотел бы я услышать, как императрице Марии Фёдоровне предлагают тво՛рог на завтрак вместо творога՛".
Обидел!
Современники с удовольствием вспоминают эпизоды своей жизни, связанные с Сергеем Довлатовым, особенно, когда им удавалось задеть писателя. Вот и Смирнов-Охтин самодовольно вспоминает:
"Однажды я его обидел. Справедливо. Хотя обижать не стоило. Пригласил на вечеринку... Публика - технари, мышление - клишированное. Довлатов - прима застолья, и все ему в рот смотрят... Сергей расслабился, упустил поводок, и разговор без его присмотра сбился в обыденность... Сергей... в благородном порыве... назвал собравшихся бухгалтерами, что из всего затем сказанного оказалось не самым обидным...
Через несколько дней... эта громада встала передо мной и сказала:
"Игорь, я хочу принести вам и вашим друзьям свои извинения!"
И тут я сказал [весь такой в белом! - замечание Старого Ворчуна]:
"Бросьте переживать, Серёжа! Вы были такой незаметный..."
Лицо Сергея Донатовича исказилось такой болезненной судорогой, и хотя он мужественно попытался сохранить спокойствие, но с оторопью не справился и ретировался в полной растерянности".
Ну, и зачем нас пичкают подобными воспоминаниями? Ах, какие мы умные на фоне Довлатова!
Игорь Иосифович Смирнов (1937-) - русский прозаик; печатался под псевдонимами С.-О., Охтин, Смирнов-Охтин.
Сергей Довлатов и другие современные писатели. Часть II
(Продолжение следует)
© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2021
