Уважение к порядку у немцев
13 декабря 1931 года Сталин дал первое интервью иностранному журналисту и писателю, которым оказался Эмиль Людвиг (1881-1948). В их беседе затрагивались различные темы, в частности, Людвиг спросил:
"Не считаете ли вы, что у немцев, как нации, любовь к порядку развита больше, чем любовь к свободе?"
Сталин задумчиво ответил:
"В 1907 году, когда мне пришлось прожить в Берлине 2–3 месяца, мы, русские большевики, нередко смеялись над некоторыми немецкими друзьями по поводу этого уважения к законам. Ходил, например, анекдот о том, что когда берлинский социал демократический форштанд [руководство, правление] назначил на определенный день и час какую то манифестацию, на которую должны были прибыть члены организации со всех пригородов, то группа в 200 человек из одного пригорода, хотя и прибыла своевременно в назначенный час в город, но на демонстрацию не попала, так как в течение двух часов стояла на перроне вокзала и не решалась его покинуть: отсутствовал контролер, отбирающий билеты при выходе, и некому было сдать билеты. Рассказывали, шутя, что понадобился русский товарищ, который указал немцам простой выход из положения: выйти с перрона не сдав билеты..."
Письмо с того света
В 1936 году в ряде западных изданий появились сообщения о тяжёлой болезни, и даже о смерти, И.В. Сталина. Заведующий бюро информационного агентства “Ассошиэйтед Пресс” Чарльз Наттер даже прислал по этому поводу запрос в Москву.
Ему через газету “Правда” 26 октября 1936 года в стиле Марка Твена (“Слухи о моей смерти несколько преувеличены”) ответил сам Сталин:
"Милостивый государь!
Насколько мне известно, из сообщений иностранной прессы, я давно уже оставил сей грешный мир и переселился на тот свет. Так как к сообщениям иностранной прессы нельзя не относиться с доверием, если Вы не хотите быть вычеркнутым из списка цивилизованных людей, то прошу верить этим сообщениям и не нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира.
С уважением
И. Сталин".
Американец немедленно (на следующий же день) ответил в том же стиле:
"Дорогой мистер Сталин!
Уверяю Вас, что это довольно странное чувство, когда к человеку обращаются с того света. Я отвечаю с большим трепетом, потому что вспоминаю, как мы, будучи детьми, посылали письма святому Клаусу, не понимая тогда всей трудности передачи их на Северный полюс, что мы поручали своим родителям.
Я верю и понимаю, что Вы хотите, чтобы Вам не мешали. Однако, может быть, после воскрешения из мёртвых Вы разрешите мне прийти к Вам и поговорить с вами о земных вещах.
Я был бы очень благодарен.
Искренне Ваш
Чарльз Наттер".
На этот раз Сталин ответил сухим отказом, сославшись на своё предыдущее послание.
О болтунах
В своём отчётном докладе XVII съезду ВКП(б) в январе 1934 года И.В. Сталин критически прошёлся и по кадровому вопросу:
"Я имею в виду тип болтунов, я сказал бы, честных болтунов... не способных руководить, не способных что либо организовать. У меня... была беседа с одним таким товарищем, очень уважаемым товарищем, но неисправимым болтуном, способным потопить в болтовне любое живое дело.
Вот она, эта беседа.
Я: Как у вас обстоит дело с севом?
Он: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались.
Я: Ну, и что же?
Он: Мы поставили вопрос ребром.
Я: Ну, а дальше как?
Он: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом.
Я: А все таки?
Он: У нас намечаются сдвиги.
Я: Ну, а всё таки, как у вас с севом?
Он: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин.
Вот вам физиономия болтуна. Они мобилизовались, поставили вопрос ребром, у них и перелом, и сдвиги, а дело не двигается с места".
Случай в Сибири
Следует сказать, что Сталин большое внимание в своих выступлениях уделял кадровому вопросу, а для наглядности часто разбавлял их своими воспоминаниями. Так, 4 мая 1935 года, выступая перед выпускниками академии Красной Армии, Сталин сказал:
"Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесённый разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый “остался там”.
На мой вопрос:
"Как же так – остался?", -
они с тем же равнодушием ответили:
"Чего ж там ещё спрашивать - утонул, стало быть".
И тут же один из них стал торопиться куда то, заявив, что
"надо бы пойти кобылу напоить".
На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных:
"Что ж нам жалеть их, людей то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу... Попробуй-ка сделать кобылу".
Мне кажется, что равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком того странного отношения, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде".
Вспоминая Салтыкова-Щедрина
И.В. Сталин часто в своих выступлениях проходился по поводу западных средств массовой информации. 25 ноября 1936 года Сталин выступал на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов с докладом о проекте Конституции СССР. О критике этого документа западными изданиями Сталин сказал:
"Типичным представителем этой группы критиков является... германский официоз “Дойче Дипломатиш Политише Корреспонденц” (“Deutsche diplomatisch-politische Korrespondenz”)... Он без колебаний заявляет, что СССР не является государством, что СССР
„представляет собой не государство, а не что иное, как всего лишь точно определяемое географическое понятие“,
что Конституция СССР не может быть ввиду этого признана действительной конституцией...
В одном из своих сказок рассказов великий русский писатель Щедрин дает тип бюрократа самодура, очень ограниченного и тупого, но до крайности самоуверенного и ретивого. После того, как этот бюрократ навел... “порядок и тишину”, истребив тысячи жителей и спалив десятки городов, он оглянулся кругом и заметил на горизонте Америку – страну, конечно, малоизвестную, где имеются, оказывается, какие то свободы, смущающие народ, и где государством управляют иными методами. Бюрократ... возмутился: что это за страна, откуда она взялась, на каком таком основании она существует? Конечно, ее случайно открыли несколько веков тому назад, но разве нельзя ее снова закрыть, чтоб духу ее не было вовсе? И, сказав это, положил резолюцию:
“Закрыть снова Америку!”
Мне кажется, что господа из “Дойче Дипломатиш Политише Корреспонденц” как две капли воды похожи на щедринского бюрократа... Девятнадцать лет стоит СССР... И он, этот СССР, оказывается, не только просто существует, но даже растёт, и не только растёт, но даже преуспевает, и не только преуспевает, но даже сочиняет проект новой Конституции... Как же после этого не возмущаться господам из германского официоза? Что это за страна, вопят они, на каком основании она существует, и если её открыли в октябре 1917 года, то почему нельзя её снова закрыть, чтоб духу её не было вовсе? И, сказав это, постановили: закрыть снова СССР, объявить во всеуслышание, что СССР как государство не существует, что СССР есть не что иное, как простое географическое понятие!
Кладя резолюцию о том, чтобы закрыть снова Америку, щедринский бюрократ, несмотря на всю свою тупость, всё же нашел в себе элементы понимания реального, сказав тут же про себя:
“Но, кажется, сие от меня не зависит”.
Я не знаю, хватит ли ума у господ из германского официоза догадаться, что “закрыть” на бумаге то или иное государство они, конечно, могут, но если говорить серьёзно, то “сие от них не зависит”..."
Кинокомедия
Уильям Аверелл Гарриман (1891-1986) в 1941-1943 году был специальным представителем президента США в Великобритании и СССР и отвечал за взаимодействие между союзниками по вопросу о Ленд-лизе. В 1943 году он стал послом США в Москве, но ещё в 1942 году Сталин подарил Гарриману копию известной советской кинокомедии “Волга-Волга”.
Сотрудники посольства США много раз просматривали этот фильм, пытаясь выявить тайный смысл этого послания – ведь Сталин ничего не делал просто так.
Наконец кого-то осенило, что Сталин, недовольный медленными и ещё незначительными поставками по Ленд-лизу, указывал на песенку из фильма:
"Америка России подарила пароход – огромные колёса, ужасно тихий ход".
Тоже консерватор
На Конференции глав правительств антигитлеровской коалиции в Тегеране на одном из заседаний обсуждался вопрос о Финляндии. Сталин заявил, что намерен потребовать от этой страны причинённого СССР ущерба, а также восстановить границу в соответствии с советско-финским мирным договором 1940 года.
Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль (лидер британских консерваторов) стал пытаться выгородить финнов. Он сказал:
"В Англии считали бы большим несчастьем, если бы финны против своей воли были бы подчинены другой стране. Я не думаю, что со стороны Советского Союза было бы целесообразно требовать репараций с Финляндии... Ущерб, причинённый финнами России во время войны Финляндии в союзе с Германией, превосходит всё, что эта бедная страна в состоянии возместить. Когда я об этом говорю, в моих ушах звучит советский лозунг: “Мир без аннексий и контрибуций”. Я, Черчилль, помню этот лозунг со времени революции в России".
Сталин спокойно напомнил Черчиллю:
"Но я же говорил вам, что становлюсь консерватором".
Черчилль от неожиданности даже поперхнулся.
Догадался!
В 1952 году Сталин на Кунцевской даче принимал Первого секретаря ЦК компартии Грузии Акакия Ивановича Мгеладзе (1910-1980). За столом Сталин угощал гостя лимонами, которые сам вырастил в теплице:
"Попробуйте! Здесь, под Москвой выросли!"
За разговорами и напитками Сталин несколько раз повторял:
"Попробуйте, хорошие лимоны!"
Наконец Мгеладзе понял, чего добивается вождь:
"Товарищ Сталин! Я обещаю, что через несколько лет Грузия обеспечит страну лимонами, и больше не понадобится ввозить их из-за границы".
Сталин устало улыбнулся:
"Слава Богу, наконец-то догадался!"
Сталин и другие. Вып. 13
(Продолжение следует)
