Комплименты
Императрица Елизавета Петровна на балах-маскарадах любила танцевать в мужском платье, который был ей очень к лицу. Великая Княгиня Екатерина Алексеевна, желая польстить Императрице, однажды сказала:
"Для всех женщин большое счастье, что Ваше Величество родились не мужчиной. Один Ваш портрет в таком виде, как теперь, мог бы вскружить голову любой женщине".
Императрица не замедлила с ответным комплиментом:
"Если бы я была мужчиной, то тебе первой отдала бы яблоко".
Ужин для Сонечки
На малых эрмитажных вечерах места за столом Екатерины II занимались не по знатности, а по вытянутым лотерейным билетам. Во время ужина Императрица обнаружила, что одно место за её столом осталось незанятым. Она очень огорчилась:
"Ах, Боже мой! Неужели я так несчастлива, что подле меня и сидеть никто не хочет?"
Сразу же начались поиски счастливого билета среди гостей и их детей, и номер пустого места нашли у десятилетней княжны Софьи Владимировны Голицыной (1775-1845), впоследствии графини Строгановой.
[Её мужем стал граф Павел Александрович “Попо” Строганов (1772-1817).]
Девочка заняла своё место возле Императрицы, которая обласкала ребёнка и во время ужина рассказывала ей смешные сказки. Сонечка весело прохохотала весь вечер.
Когда Екатерина II после ужина подвела девочку к матери, княгине Наталье Петровне Голицыной (урождённой Чернышёвой, 1744-1837), она сказала:
"Кажется, ваша дочь не скучала у меня".
Государи не ошибаются!
По случаю бракосочетания Великого князя Александра Павловича раздавались награды по различным ведомствам.
Коллежский советник из Киева, Андрей Андреевич Полетика (1741-?) был пожалован орденом св. Владимира 3-й степени, но в соответствующем рескрипте он был назван “статским советником”.
Получив такой рескрипт, Полетика обратился в губернское управление с требованием о производстве в указанный чин. Так как сенатского указа о производстве Полетики в статские советники не было, то губернское правление обратилось в Сенат, испрашивания разрешение на подобное производство. Это дело пошло по всем инстанциям и, наконец, дошло до Екатерины II, с пометкой генерал-прокурора, что в рескрипте Полетика поименован статским советником по ошибке.
Императрица на это сказала:
"Государи не ошибаются, и ошибки их должно принимать за истину".
Цена памфлета
Петербургскому книгоиздателю и книготорговцу Иоганну Якобу Вайтбрехту (1744-1803), которого в Питере все звали Иваном Иванычем, однажды из Парижа прислали партию в несколько сот экземпляров пасквилей на Екатерину II. Вайтбрехт немедленно представил один экземпляр пасквиля обер-полицмейстеру с вопросом, что делать с этим изданием, и просил донести об этом императрице.
На следующий день обер-полицмейстер приехал к Вайтбрехту и спросил книготорговца, какая цена была назначена этим книжкам по фактуре, и по какой цене он мог бы их продавать. Вайтбрехт сказал, что он мог бы продавать эти книжки по 30 копеек ассигнациями.
На это обер-полицмейстер заявил:
"Императрица приказывает продавать их по пяти копеек, а недополученные деньги будут вам возмещены из дворцовой конторы".
Смелость Дашковой
Во время званого обеда на 80 персон, где присутствовала и Екатерина, Великий Князь “под влиянием вина и прусской солдатчины” позволил себе угрозу, ясную тогда очень немногим. Полагаю, что сама героиня мемуаров [княгиня Дашкова] до конца дней так и не осознала истинного смысла слов цесаревича:
"Великий князь стал говорить про конногвардейца Челищева, у которого была интрига с графиней Гендриковой, племянницей императрицы Елизаветы... Он сказал, что для примера следовало бы отрубить Челищеву голову, дабы другие офицеры не смели ухаживать за... родственницами государыни. Голштинские приспешники не замедлили кивками головы и словами выразить своё одобрение".
О ком говорил Петр? Уж явно не о Челищеве с Гендриковой.
И тут Дашкова подтолкнула разговор к крайне опасному вопросу, заявив:
"Я никогда не слышала, чтобы взаимная любовь влекла за собой такое деспотическое и страшное наказание...
— Вы ещё ребёнок, — ответил великий князь.
— Ваше Высочество, — продолжала я, — вы говорите о предмете, внушающем всем присутствующим неизъяснимую тревогу, так как, за исключением ваших почтенных генералов, все мы... родились в то время, когда смертная казнь уже не применялась.
— Это-то и скверно, — возразил великий князь, — отсутствие смертной казни вызывает много беспорядков...
— Сознаюсь... что я действительно ничего в этом не понимаю, но я чувствую и знаю, что Ваше Высочество забыли, что Императрица, ваша августейшая тётка, ещё жива".
Чтобы прервать неприятный диалог, великий князь просто показал Дашковой язык.
Екатерина Романовна так прокомментировала эту выходку Великого князя:
"Он делал это и в церкви по адресу священников... Эта выходка доказывала, что он на меня не сердится".
Для мемуаристки диалог с Петром шел о смертной казни как о юридическом феномене. А вот цесаревна поняла подоплёку брошенных мужем слов, недаром она на следующий день хвалила стойкость подруги и отзывалась о ней “самым лестным образом”.
В одном из посланий к Дашковой Екатерина писала:
"Я не могу не улыбаться, думая о вашем доказательстве, очень честном с вашей стороны против такого слабого противника. Ваша горячность в защиту истины и справедливости не будет забыта".
Графиня Варвара Ивановна Гендрикова (1747-1817) была двоюродной племянницей Елизаветы Петровны и фрейлиной двора Её Величества.
Алексей Богданович Челищев (1744-1806). Их брак состоялся 23.01.1763.
Истерика Воронцовой
Вот как описала Екатерина II в своих мемуарах один из ужинов:
"Император ужинал у графа Шереметева; тут Елисавета Воронцова приревновала не знаю к кому и приехала домой в великой ссоре. На другой день после обеда, часу в пятом, она прислала ко мне письмо... что она имеет величайшую нужду говорить со мной... Я пошла к ней и нашла её в великих слезах; увидя меня, долго говорить не могла; я села возле её постели, зачала спросить, чем больна; она, взяв руки мои, целовала, жала и обмывала слезами. Я спросила, об чем она столь горюет? ...Она посвободнее стала от слёз и начала меня просить, чтоб я пошла бы к императору и просила бы... чтоб он её отпустил к отцу жить, что она более не хочет во дворце оставаться... понеже все бездельники, а одна я, на ком она полагает своё упование".
Екатерина передала просьбу, но Мельгунов и Нарышкин сумели примирить рассорившихся любовников.
Елизавета Романовна Воронцова (1739-1792) – фаворитка Петра III, родная сестра княгини Екатерины Романовны Дашковой (1743-1810).
Алексей Петрович Мельгунов (1722-1788).
Лев Александрович Нарышкин (1733-1799) – обер-шталмейстер.
Мелочность императора
Взойдя на престол, Пётр III отбросил даже внешние признаки уважения к своей жене, проявляя иногда мелочность.
Встретив однажды во дворце ювелира Иеремию Позье (1716-1779), шедшего от императрицы, Пётр настрого запретил “бриллиантщику” принимать от неё заказы.
Ну, ладно, драгоценности ещё можно понять, но и садовнику в Петергофе Император не разрешил отпускать жене любимые фрукты.
Случайный плевок
Екатерина II иногда посещала безденежные спектакли, которые давались для широкой публики (кроме черни). Императрица обычно в таких случаях сидела в открытой и выдвинутой вперёд ложе. Во время одного из спектаклей на руку Екатерины II, лежавшую на перилах ложи, упал плевок. Императрица спокойно вытерла плевок, а обер-шталмейстер Нарышкин выскочил из ложи, чтобы поднять тревогу и найти преступника в расположенных выше ложах.
Когда он вернулся, Екатерина II спросила:
"О чём это хлопотал ты, Лев Александрович?"
Запыхавшийся Нарышкин ответил:
"Да как же, матушка Государыня! Такая неслыханная дерзость..."
Императрица рассудительно возразила:
"Послушай, Лев Александрович: если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу? Если же неумышленно, а по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает".
Устарели
Однажды Екатерина II, уже в последние годы своего царствования, сидела в Царскосельском саду на скамейке вместе со своей камер-юнгфрау М.С. Перекусихиной (1739-1824) и грелась на солнышке. Мимо пожилых дам прошёл какой-то франт, который не узнал Императрицу, а нахально посмотрел на неё и, насвистывая и не сняв шляпу, продолжал свою прогулку.
Императрица, когда франт удалился, сказала подруге:
"Знаешь ли, как мне досадно на этого шалуна? Я в состоянии остановить его и намылить ему голову".
Перекусихина возразила:
"Ведь он не узнал вас, матушка".
Екатерина II пояснила:
"Да я не об этом говорю: конечно, не узнал. Но мы с тобой одеты порядочно, ещё и с галунчиком, щеголевато, так он обязан был иметь нам, как к дамам, уважение".
Затем Екатерина рассмеялась и добавила:
"Впрочем, надо сказать правду: устарели мы с тобою, Марья Савишна, а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам".
Мраморный бюст
В Эрмитаже под стеклянным колпаком стоял мраморный бюст Екатерины II, и однажды его нашли нарумяненным. Приближённые стали убеждать Императрицу провести тщательное расследование этого дерзкого поступка и примерно наказать виноватых. Екатерина спокойно им возразила:
"Вероятно, это кто-нибудь из пажей хотел посмеяться над тем, что я иногда кладу себе на лицо румяны. Велите только вымыть бюст".
Екатерина II: анекдоты об императрице и о временах её царствования. Вып. 9
(Продолжение следует)
