Метод ускорения отделочных работ
Сенатор Александр Александрович Арсеньев (1756-1844) был членом комиссии по восстановлению Москвы после пожара и заведовал постройкой Большого театра (1821-1825). Так как он опасался, что к ожидаемому приезду императора (Александра I) работы не будут окончены, то
"велел привязать подрядчика к трубе на крыше театра и объявил ему, что не отпустит его с крыши до тех пор, пока отделка театра не будет окончена к приезду Государя..."
Александр I не приехал на открытие Большого театра в январе 1825 года, но в 1826 году в Москву на коронацию прибыл Николай I.
Илья Александрович Арсеньев (1822-1887), сын сенатора, пишет, что
"Государь [Николай I], узнав об оригинальном способе, употреблённом А.А. Арсеньевым относительно исполнения подрядчиком принятых им на себя обязанностей, как будто бы рассердился, но потом смеялся до упаду и неоднократно вспоминал об этом при свидании с ним, присовокупляя:
"Ты, Александр Александрович, истый татарин, для тебя законы не писаны!"
Пасквиль на Полевого
Русский литератор Александр Александрович Писарев (1780-1848) [просьба не путать с критиком Д.И. Писаревым!] в 1825 году развернул настоящую травлю Николая Алексеевича Полевого (1796-1846) и его “Московского телеграфа”.
Как-то в московском Большом театре поставили водевиль Писарева "Три десятки", в текст которого автор вставил насмешливые куплеты против Полевого.
Ксенофонт Алексеевич Полевой (1801-1867) вспоминал:
"Об этом, задолго до первого представления, приятели Писарева разнесли слух, и таково было тогда участие к литературным событиям, что вся читающая публика разделилась на две стороны: одна хотела уничтожить Полевого, другая хотела защитить его... Заметно было какое-то глухое движение, когда начался водевиль Писарева; но когда актёр Сабуров пропел (куплет):
"Теперь везде народ затейный,
Пренебрегают простотой:
Всем мил цветок оранжерейный
И всем наскучил Полевой!" (bis), -
раздались рукоплескания и вместе страшное шиканье..."
Такая же картина наблюдалась и после исполнения второго куплета актрисой Репиной.
Сторонники Писарева после окончания представления вызвали автора:
"Несмотря на шиканье и крики противников, Писарев явился в директорской ложе и едва успел поклониться публике раза два-три, потому что шиканье, шум усилились ещё больше, заглушили немногие “браво” приятелей Писарева и сопровождались такими знаками, которые принудили автора поскорее скрыться... некоторые грозили ему кулаками... Генерал К. встал с кресел первого ряда и, оборотившись к Писареву, плюнул..."
Во время следующего представления слово “Полевой” было заменено словом “луговой”; а после нескольких представлений водевиль и совсем сняли со сцены.
Александр Матвеевич Сабуров (1800-1831).
Надежда Васильевна Репина (1809-67).
Неудачная проделка Воейкова
В январе 1826 года Н.А. Полевой получил из Петербурга анонимное письмо, в котором автор сожалел о том, что не все злодеи России ещё открыты (14 декабря 1825 года), и что на свободе ещё остаются такие злодеи как Булгарин и Греч.
Автор видимо предполагал, что, так как Полевой враждует с издателями “Северной пчелы”, то он сразу же побежит с доносом к властям. Однако, Полевой, прочитав письмо, бросил его в камин.
Через несколько дней к Полевому прибыл чиновник от московского генерал-губернатора князя Дмитрия Владимировича Голицына (1771-1844) и поинтересовался, не получал ли Полевой недавно из столицы анонимного письма. Получив утвердительный ответ, чиновник попросил Полевого пересказать содержание письма, а затем начал расспрашивать, почему он не доложил о таком письме начальству, и не догадывается ли он, кто может быть автором этого письма.
Затем чиновник достал и показал Полевому точную копию письма, полученного издателем “Московского телеграфа”. Это письмо было написано тем же почерком и на той же бумаге, что и письмо, полученное Полевым, но было адресовано генерал-губернатору и содержало приписку:
"Точно таковое письмо отправлено к издателю “Московского телеграфа”".
Выяснилось, что письмо написано тем же почерком, что и стихотворения В.Н. Олина, публиковавшиеся в “Московском телеграфе”. Однако, после связи с Петербургом выяснилось что стихи Олина, а, следовательно, и анонимные письма, написаны рукой некоего писаря, только переписывавшего стихи Олина.
Допрошенный писарь показал, что письма он писал не от себя,
"а только скопировал несколько экземпляров с черновой рукописи, которую дал ему А.Ф. Воейков".
Воейков же в то время был очень зол на Булгарина с Гречем.
Александр Фёдорович Воейков (1778-1839) — русский поэт и журналист, автор сатиры “Дом сумасшедших”, был членом “Арзамаса”.
Валериан Николаевич Олин (ок. 1788—1841) — русский поэт.
Фаддей Венедиктович Булгарин (1789-1859) – русский писатель, критик и издатель.
Николай Иванович Греч (1787-1867) – русский журналист и издатель.
Гаврила Волков (“Гаврило-меняла”)
Карета князя Николая Борисовича Юсупова (1750-1831) однажды сломалась возле места, где позднее поставили памятник Минину и Пожарскому. Князь вышел из экипажа и заговорил с букинистом, торговавшим неподалёку книжным старьём. Бойкий и смышлёный торговец понравился князю, и тот дал ему денег для найма лавки и покупки товаров.
Этот букинист, Гаврила Григорьевич Волков (1732-?), вскоре разбогател и смог открыть антикварный магазин. Дела Волкова шли настолько хорошо, что вскоре он занялся и ростовщичеством, получив в Москве прозвище “Гаврило-меняла”.
Позднее он заведовал делами сына своего благодетеля, князя Бориса Николаевича Юсупова (1794-1849), который для поправки своего материального положения стал давать деньги под залог недвижимого имущества за большие проценты.
Не в отца
Про князя Бориса Николаевича Юсупова Арсеньев писал, что он был известен, как
"самодур, далеко не наследовавший ни ума, ни щедрости, ни благородных порывов своего отца".
Забавы князя Н.Б. Юсупова-младшего
Вот что писал Илья Александрович Арсеньев (1822-1887) о барах былых времён:
"Юсупов любил театр и в особенности балет. В Харитоньевском переулке, напротив занимаемого им дома, находился другой, принадлежащий ему же дом, окружённый высокою каменною стеной, в которой помещался Юсуповский сераль с 15-20 его дворовыми, наиболее миловидными девицами. Этих девиц Юсупов обучал танцам; уроки давал им известный танцмейстер Иогель. Великим постом, когда прекращались представления в Императорских театрах, Юсупов приглашал к себе закадычных друзей и приятелей на представления своего кордебалета. Танцовщицы, когда Юсупов подавал известный знак, спускали моментально свои костюмы и являлись перед зрителями в природном виде, что приводило в восторг стариков, любителей всего изящного".
Николай Борисович Юсупов-младший (1821-1894).
Петр Андреевич Иогель или Йогель (1768-1855).
Портреты Льва Толстого
Иван Николаевич Крамской (1837-1887) получил в 1872 году заказ на портрет Льва Николаевича Толстого и рьяно взялся за работу. Однако вначале надо было получить согласие самого Льва Николаевича, а это оказалось очень непростым делом. Толстой долго отказывался позировать, считая создание своего портрета ненужным делом, но Крамской сумел убедить писателя: он говорил, что через 50 лет в Третьяковской галерее всё равно будет висеть портрет Л.Н. Толстого, но все будут очень жалеть, что портрет написан несвоевременно или даже по памяти.
Наконец Толстой согласился позировать Крамскому, художник с энтузиазмом принялся за работу и...
Портрет не получился.
Художник очень переживал свой провал и собирался через полгода переписать холст, а Толстой настаивал, что вещь, которая сразу не получилась, никогда потом уже не дастся.
Крамской стоял на своём, говорил, что портрет следует взять настойчивостью, а иначе, зачем человеку дана воля.
Л.Н. Толстому так понравился получившийся портрет, что он заказал его копию для себя и своей семьи.
Крамской ответил, что портрет он писал для Третьяковской галереи, и он не делает копий своих картин, но добавил:
"Дубликатов я не пишу. Весь жар остаётся в оригинале. К повторению подходишь остывшим, и оно должно выйти холодным. А давайте я с вас напишу другой портрет. Вы из двух и выберете, который вам больше понравится".
Второй портрет Крамской написал довольно быстро, и он ему понравился намного больше первого. Однако Лев Николаевич выбрал для Ясной поляны тот портрет, которому вначале предрекал полную неудачу.
Упрёк художнику
Писатель и литературный критик Павел Михайлович Ковалевский (1823-1907), чей портрет Крамской написал в 1868 году, однажды упрекнул художника в том, что тот, выпуская картины за стены своей мастерской обязательно в рамах, никогда за эти рамы денег не берёт, ограничиваясь только оговорённой ценой за работу. Ведь только на этом художник теряет до двух тысяч рублей в год.
Крамской чуть не обиделся:
"А я думал, что вы меня похвалите. Ну, как же дать портрет без рамы, когда мне хорошо известно, что портрет будет висеть в раме? Это я счёл бы даже невежливостью".
Ковалевский возразил:
"Но ведь портрет вы даёте потому, что сами делаете, а раму ведь вам делают. Вы платите за неё деньги".
Крамской стоял на своём:
"Я и за краски плачу деньги, я их тоже не делаю, и за кисти, за полотно... Выходит, что и за это отвечать заказчику?"
Смерть Крамского
Крамской часто говорил, что для него жить значит работать, он и умер с кистью в руках, когда работал над портретом доктора Карла Андреевича Раухфуса (1835-1915). Доктор не смог оказать никакой помощи художнику, так как тот умер стоя, а на пол мастерской упал его труп.
Портрет Раухфуса остался незаконченным, но голова доктора выписана великолепно.
Императорская Россия в лицах и фактах. Анекдоты. Вып. 18
(Продолжение следует)
