Волнение и забывчивость
В начале двадцатых годов одна знакомая спросила Ахматову:
"Вы волнуетесь, когда читаете стихи на эстраде?"
Анна Андреевна немного призадумалась:
"Как вам сказать? Мне бывает очень неприятно (именно неприятное состояние) до того, как я вышла на эстраду. А когда я уже начала читать – мне совершенно безразлично".
Знакомая продолжала интересоваться:
"У вас бывает, что вы забываете стихи на эстраде?"
На этот вопрос Ахматова ответила совершенно не задумываясь:
"Всегда бывает - я всегда забываю".
Я не умею кланяться
В другой раз, говоря о своих выступлениях на эстраде, Ахматова была гораздо многословнее:
"Я не умею кланяться публике. За что кланяться? За то, что публика выслушала? За то, что аплодировала? Нет, кланяться совершенно не нужно. Нельзя кланяться. Есть такой артист Мозжухин, - у него целая система как кланяться. Он поворачивается в одну сторону, улыбается, потом в другую... И с той стороны, куда он поворачивается, хлопают громче... Что это такое? Что это за вымаливание? Как ему не стыдно!"
[Иван Ильич Мозжухин (1889-1939).]
Мечта отца
Молодая, но уже известная балерина Лидочка Иванова однажды сказала Ахматовой, что так сгибаться, как это делает Ахматова, у них в Мариинском театре никто не умеет.
[Ахматова могла изгибаться колесом, касаясь ногами головы. Сохранились такие фотографии.]
Лукницкий комплиментарно добавил, что из Ахматовой вышла бы чудесная балерина, если бы она не захотела стать чудесным поэтом.
На эти льстивые слова Ахматова ответила, что мечтой отца было отдать её в балет.
[Лидия Александровна Иванова (1903-1924).
Павел Николаевич Лукницкий (1902-1973).]
Хлопоты Чуковского
Как-то Корней Чуковский высказался по поводу
"полной и исключительной неспособности к историко-литературной работе"
Анны Ахматовой, одновременно признавая её выдающееся поэтическое мастерство.
Узнав о таком отзыве Чуковского, Ахматова только улыбнулась и рассказала следующую историю.
В первой половине двадцатых годов ей поручили редактировать произведения Некрасова для какого-то народного издания. Ахматова не слишком торопилась начинать эту работу, а Чуковский узнал об этом, перепугался, что у него отобрали нечто, принадлежащее только ему [ну, как же, Некрасов!], и начал бегать по инстанциям, чтобы эту работу передали ему. Эту работу ему и передали.
Свой рассказ Ахматова закончила иронической ремаркой:
"Из этой работы ничего не вышло, кроме того, что Чуковский получил за неё деньги".
Теософия
Ахматова всегда очень неодобрительно отзывалась как о теософии, так и обо всех её адептах. Исключение она делала только для поэтессы и Маргариты Тумповской, но увлечение последней теософией не одобряла и не оправдывала.
Ахматова совершенно справедливо считала, что эта компания, как она говорила, “через теософию”, старается всячески оправдать Макса Волошина и Лилю Дмитриеву в мистификации с Черубиной де Габриак:
"Они сами оправдываются, конечно, в первую очередь, в истории с дуэлью".
[Маргарита Марьяновна Тумповская (1891-1942).]
Альбер Камю
В начале 60-х годов Ахматова прочитала по-французски повесть Камю “Падение” и сказала, что её не устраивает прочитанное – это плохо переваренный Кафка, и добавила:
"Нельзя добро изучать теоретически, нужно постараться его делать на самом деле, чтобы увидеть, как это трудно".
Про его же роман “Чума” Ахматова сказала, что начало прекрасно, а дальше всё хуже и хуже. В общем, и этот роман Камю её не устраивает.
[Альбер Камю (1913-1960), NP по литературе 1957).]
Латынь и Пастернак
Однажды после чтения стихов Борис Пастернак спросил Анну Ахматову, может ли она полностью прочитать по латыни название своего же сборника "Аnno Domini МСМХХI".
Ахматова ответила, что в своё время она могла это сделать, но сейчас – не уверена.
Тогда Пастернак начал вспоминать многосложные латинские числительные, а потом довольно уверенно полностью произнёс всё заглавие сборника Ахматовой.
Фрейд и детство
Ахматова довольно отрицательно относилась к учению Зигмунда Фрейда, и одна из причин этого заключалась в том, что для неё детство воспринималось совсем не так, как его изображал психоанализ.
Для Ахматовой детство совсем не замкнуто домом и семьёй, наоборот, по её мнению, в детстве мир начинался за калиткой, там, где-то вовне.
Вячеслав Иванов
Во второй половине пятидесятых годов Ахматова стала вовсю поносить Вячеслава Иванова. При произнесении гневных филиппик её не останавливало даже собственное нездоровье, и она громко обличала Иванова:
"Мистификатор! Крупный шарлатан, как в восемнадцатом веке — как те, что говорили, будто жили во времена Христа, как Калиостро".
Но этого было мало, и Ахматова продолжала:
"Он делал так — уводил к себе, просил читать, вытирал слёзы, хвалил, оттуда выводил ко всем — и там ругал. Был предатель".
О философских трудах Иванова Ахматова отзывалась сухо:
"Философию его я не читаю — по серости".
[Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949).]
Дом старухи-процентщицы
В Петербурге до сих пор показывают дом, в котором якобы проживала старуха-процентщица из романа Достоевского “Преступление и наказание”, но на самом деле этого дома давно уже нет. Ахматова рассказывала о том, что в своё время она видела этот дом:
"Его мне показал Томашевский. Человек [Достоевский] был там на лестнице и всё придумал, как может быть на такой лестнице. Лестница глухая, поэтому красильщики не слышали. Когда я поехала туда второй раз, дом уже снесли".
[Борис Викторович Томашевский (1890-1957).]
Работа у Горького
В начале двадцатых годов Ахматова очень нуждалась и даже работала на огороде у Рыковых, но денег всё равно не хватало. Её уговорили пойти к Горькому и попросить работы у него. Ахматова пошла к Горькому прямо после работы у Рыковых как была, в сарафане, босая.
С работой у Горького ничего не вышло. Маститый писатель буднично произнёс:
"Вы босая, а, говорят, туберкулёзная".
Вместо работы Горький предложил Ахматовой переводить прокламации с русского языка на итальянский.
С другой стороны, в пятидесятые годы Анна Андреевна с возмущением говорила о том, что сейчас принято ругать Горького, а скольким он тогда, в двадцатые годы, помог:
"Многие бы без него умерли с голода".
Встречи с А.А. Ахматовой. Вып. 18
(Продолжение последует)
