О кладбищах
"...страсть к кладбищам русская, национальная черта. Страсть к кладбищам очень русская черта... На праздниках на кладбище фабричные всей семьёй отправлялись - пикником - с самоваром, закусками, ну и, конечно, с водочкой. Помянуть дорогого покойничка, вместе с ним провести светлый праздник. Все начиналось чинно и степенно, ну а потом, раз, как известно, веселие Руси есть пити, напивались, плясали, горланили песни. Иной раз и до драки и поножовщины доходили, до того даже, что кладбище неожиданно украшалось преждевременной могилой в результате такого праздничного визита к дорогому покойничку".
О Горьком
"Горький, по существу большой талант, но талант на пошлую литературу. Возьмите любую его книгу и начните карандашом отмечать все несообразности, все его "погрешности". Вы и не оберётесь...
Вот, для примера, в каком-то горьковском рассказе - если не ошибаюсь, называется он "Рождение человека" - нагромождены физиологические подробности, о которых сама природа не ведает. Действие происходит на Кавказе, на берегу Арагвы или какой-то другой реки. И вдруг Горький серьёзно пишет:
"Кленовые листья, плывшие по воде, были как обрубленные человеческие руки и как ломти лососины..."
Вы только вникните в эту фразу. Я даже не говорю о том, что вообще безграмотно давать два сравнения. Но "обрубки тела", которые плавают, - где же Горький такое видел? Или он считает необычайно выразительным вроде "моря, которое смеется", то, что
"один глаз впивался в вас, а другой лукаво подмигивал".
Разве это дает хоть малейший образ? Это демагогия и ничего больше".
Выдержав паузу, Бунин продолжал:
"Когда мы когда-то во время оно вместе жили на Капри, я неоднократно говорил ему:
"Алексей Максимович, у вас тут точно вы побывали в анатомическом театре и оттуда все приволокли - там взяли лицо, здесь туловище, тут ногу - разве в природе вообразимы подобные соединения?"
Он почесывался и говорил (тут Бунин имитировал окающий горьковский говор):
"Да, оно, конечно... Пожалуй, вы и правы".
"Слово о полку Игореве"
"Я думаю, что ни одна западная литература того периода не достигла поэтических высот "Слова о полку Игореве". Но надо быть русским, чтобы это ощутить. Вот Мицкевич пытался переводить "Слово" и не сумел - оно непереводимо. Есть много поэтических творений, которые теряют прелесть, если лишить их природных архаизмов:
"Святослав мутен сон виде..."
Разве это то же самое, что "мутный сон"? Ведь "Слово" даже и на современный русский язык переводить кощунственно".
О рифмах
Однажды Бунин сочинил какие-то шуточные стихи и радостно их продекламировал. Ему заметили:
"Иван Алексеевич, да у вас в последнем двустишии рифмы прихрамывают".
Бунин чуть не обиделся на это замечание:
"Тоже скажете... И у Пушкина найдёте глагольные и слабые рифмы. А теперь ваши друзья рифмуют "бляди - на пледе" или "самовар - кавалер"! И, небось, это всем по вкусу, даже Адамовичу с Ходасевичем. Вам мои стихи могут не нравиться, допускаю, но придраться к моим рифмам нельзя..."
Синонимы и ассоциации
Однажды Бунин обратился к Бахраху с вопросом:
"А вы много знаете русских слов для обозначения жопы?"
Бахрах недоумевающее промолчал, Бунин же продолжил, развивая тему:
"А есть прекрасные: сахарница, хлебница, усест. Помните - да вы, конечно, помнить не можете - у Бенедиктова про наездницу, которая гордится
"усестом красивым и плотным".
Жалко, что у меня нет здесь стихотворений Бенедиктова. Я бы вам непременно почитал вслух. Они гораздо звучнее Бальмонта, да и умнее, но это само собой разумеется. Вы бы тогда усумнились в Белинском. Впрочем, вы и Белинского, вероятно, не читали; ваше поколение его уже презирало, и зря. Вспомните только отношение к нему Лермонтова и всё, что писал о нем Тургенев".
Нелеюбовь к Блоку
Об отношении Бунина к творчеству Блока очень подробно написал Бахрах, который считал, что Иван Алексеевич больше старался делать вид, что не выносит творчество Блока, чем оно было на самом деле ему чуждо:
"О Блоке он составил целое "досье" с выписками из его статей, писем, дневников. В пылу спора побежит за своими выписками наверх и "убивает" оппонента цитатой. Что на них отвечать? Вырванные из контекстов записи отдельных фраз, действительно, могут казаться смехотворными.
Ну, что сказать по поводу выписки из блоковского дневника, сделанной в день гибели "Титаника":
"Есть ещё Океан", -
или ещё:
"Я, хотевший гибели, вовлёкся в серый пурпур серебряной звезды, в перламутр и аметист метели"?
Особенно потешало Бунина блоковское посвящение Брюсову:
"Кормчему в тёмном плаще - путеводной зелёной Звезде".
"Этот лабазник - кормчий в тёмном плаще", -
подхихикивал Бунин.
Иногда он начинает распевать на мотив шансонетки какие-нибудь строки из "Двенадцати", ворча "какая пошлость" и уверяя, что частушечный лад поэмы - грубая подделка, дешёвое желание подладиться под непритязательного читателя.
Особенно его раздражало вставленное Блоком в поэму словцо "елекстрический" - ("Елекстрический фонарик / На оглобельках..."), и он утверждал, что никакой Петруха такого словечка и произнести не смог бы:
"Все подделка".
Нелюбовь его к Блоку переносится даже на физический облик поэта:
Я вам [Бахраху] нашёл его портрет и подарю. Лёжа у себя, вы сможете любоваться его отвислой, дегенеративной губой..."
О Набокове
Бунин с большой симпатией отзывался о первых вещах молодого писателя, который подписывался псевдонимом "Сирин":
"О, это писатель, который всё время набирает высоту, и таких, как он, среди молодого поколения мало. Пожалуй, это самый ловкий писатель во всей необъятной русской литературе, но это - рыжий в цирке. А я, грешным делом, люблю талантливость даже у клоунов".
О дневниках З.Н. Гиппиус
"Вот помрёт Зинаида Николаевна, и, если тогда ещё будет существовать книгопечатание, издадут её дневники. В них вдоволь будет рассуждений о всяких встречах и беседах - непременно на "серьёзные" темы, притом всё будет описываться с ехидством, с подковыркой. Пророчества она любит изрекать "постфактум", да ещё серийно. Она сушит затем чернила на свече, чтобы все записи выглядели одинаково, якобы были сделаны в одно время. Ведь почерк у нее знаменитый, за семьдесят лет ни малейшего изменения, никто никогда не разберёт, что и когда написано".
Указатель имён
Георгий Викторович Адамович (1894-1972).
Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942).
Александр Васильевич Бахрах (1902-1985).
Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848).
Владимир Григорьевич Бенедиктов (1807-1873).
Александр Александрович Блок (1880-1921).
Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924).
Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945).
Алексей Максимович Горький (Пешков, 1868-1936).
Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841).
Владимир Владимирович Набоков (1899-1977).
Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837).
Иван Сергеевич Тургенев(1818-1883).
Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939).
Иван Алексеевич Бунин: истории из жизни известного писателя. Часть I
(Продолжение следует)
