Посланник
Весной 1921 года в Париже, как раз вскоре после подавления мятежа в Кронштадте, на одном из собраний выступил Мережковский и провозгласил:
"Мы не в изгнании - мы в послании".
Мережковские гуляют
В начале 20-х годов чету Мережковских в один и тот же определённый час можно было увидеть на одной из аллей, ведущих к Булонскому лесу. В прохладную погоду Мережковский в длиннополой шубе отнюдь не парижского покроя целеустремлённо несся по дорожке быстрыми шагами, словно старался выпрыгнуть из своей шубы.
Со стороны казалось, что Зинаида Гиппиус, обычно одетая в какой-нибудь экстравагантный, но безвкусный, наряд пытается одёрнуть своего супруга или сдержать его стремительность.
У Гиппиус
Адамович не раз говорил, что провести вечер с Гиппиус с глазу на глаз бывает на редкость "уютно и питательно", когда не надо говорить о высоких материях, а можно поболтать о том, о сём, вспоминать старое или посудачить о "младом племени" воскресных сборищ.
Однако, во время таких сборищ Гиппиус из-за своей близорукости часто направляла на собеседника свою лорнетку, так что создавалось впечатление, будто она хочет разглядеть его насквозь.
Мережковский как человек
Мережковский настолько был книжным человеком, что, по мнению Бахраха, не смог бы отличить дуб от клёна или рожь от овса. Его мир был ограничен полками собственной библиотеки.
Ирония была чужда Мережковскому, который не выносил анекдотов и едва ли он был способен понять их соль.
Разгорался Мережковский только при обсуждении какой-нибудь метафизической проблемы, и тут он мог даже вспыхнуть.
Блох говорил о Мережковском, как об "отвлечённом" человеке, и с годами эта отвлечённость только возрастала.
Перепутал!
Бунин рассказывает, что однажды на ночь он начал читать монографию Мережковского о Данте, но вскоре заснул. Проснувшись, Бунин возобновил чтение и не сразу понял, что за ночь Данте превратился в Наполеона. Оказалось, что он взял со своего ночного столика другую книгу Мережковского, но всё – строй фраз, словарь, ритм повествования – было настолько однотонно, что он не сразу заметил свою оплошность.
Да, но всё-таки на столике у Бунина было, как минимум, две книги Мережковского.
“Образы Италии”
"Арбатский" европеец Павел Муратов прославился в Росси как автор двухтомного труда "Образы Италии". Третий том был издан в Берлине в 1923 году. Эта увлекательно написанная книга приобщила тысячи русских людей к сокровищам Итальянского Возрождения и направила толпы русских экскурсантов в эту самую Италию, в те места, о существовании которых они узнали из книги Муратова. Да и нам не следует забывать эту прекрасную книгу, благо она уже несколько раз переиздавалась в России. В СССР книгу почему-то не жаловали, как и её автора.
Муратов на бегах
В 1923 году в Берлине Павел Муратов, Патя – как его звала вся литературная Москва, несколько раз встречался с Бахрахом.
Однажды Муратов как специалист по бегам повёл Бахраха на ипподром, чтобы заполнить пробел в его образовании. В паддоке они долго рассматривали лошадей, потом Муратов ненадолго исчез, а после поинтересовался, поставил ли Бахрах на ту лошадь, которая, мол, не могла не победить.
Узнав, что нет, он посоветовал:
"Бегите, авось вы еще успеете поставить до звонка".
Тон Муратова был настолько убедительным, что Бахрах рванулся к окошечку и впопыхах поставил чуть ли не все свои деньги на "17".
Обычно спокойный Муратов, узнав об этом, закричал:
"Безумец, что вы наделали! Я же говорил вам, что нужно ставить на "семерку"!"
Но было уже поздно что-либо менять. К финишу, однако, вопреки всем прогнозам пришла именно 17-я лошадь, и Бахрах получил поистине астрономическую выдачу.
Это был период бешеной инфляции в Германии, когда деньги обесценивались за одну ночь, так что приятелям пришлось кутить до рассвета.
Но Муратов всегда был врагом случая, так что неожиданное везение Бахраха на какой-то момент даже озлобило его.
Муратов-популяризатор
В Париже Муратов посвятил себя популяризации древнерусского искусства, которое на Западе было практически никому не известно. Его книга о русских иконах была прекрасно иллюстрирована и вполне доступна по цене, так что вскоре европейцы узнали не только имена Андрея Рублёва и Феофана Грека. Внимание западного мира на древнерусские иконы, как на предметы искусства и коллекционирования, обратил именно Муратов.
Указатель имён
Адамович Георгий Викторович (1892-1972).
Бахрах Александр Васильевич (1902-1985).
Блох Абрам Моисеевич.
Бунин Иван Алексеевич (1870-1953).
Гиппиус Зинаида Николаевна (1869-1945).
Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866-1941).
Муратов Павел Павлович (1881-1950).
Русская эмиграция. Вып. 13. Алданов
(Продолжение следует)
