Приглашение "неприятного" Фокина
Балетмейстера Михаила Михайловича Фокина (1880-1942) Стравинский считал самым неприятным человеком из тех, с кем ему приходилось работать. Даже в период совместной работы они не были друзьями, хотя именно Стравинский посоветовал Дягилеву пригласить Фокина для постановки "Жар-птицы" и "Петрушки". Стравинский считал, что танцы, поставленные Фокиным в "Князе Игоре", характеризуют его как наиболее квалифицированного российского балетмейстера.
Фокинская "Жар-птица"
Однако совместная работа разочаровала Стравинского, так как ему не понравились танцы ни в одном из балетов.
В "Жар-птице" женщины были однообразно милыми, в то время как танцовщики-мужчины были до крайности грубо мужественными, а в сцене с Кощеем
"они сидели на полу, брыкая ногами глупейшим образом".
Стравинский для "Жар-птицы" предпочитал хореографию Джорджа Баланчина (1904-1983).
Фокинский "Петрушка"
Намного больше претензий оказалось у Стравинского к постановке "Петрушки", после чего их творческие отношения прекратились.
Стравинский был недоволен и внешним видом героев балета, и интерпретацией его музыки, но наибольшее возмущение у него вызвала постановка четвёртой картины:
"Общий танец на всей сцене в этом месте драмы мне никогда не нравился. Фокинская хореография оказалась сомнительного качества и в самом ответственном моменте. Дух Петрушки, на мой взгляд, является настоящим Петрушкой, и его появление в конце делает из Петрушки предыдущих сцен обыкновенную куклу. Его жест не означает ни триумфа, ни протеста, как об этом часто говорят, но лишь длинный нос по адресу публики. Смысл этого жеста никогда не был раскрыт в постановке Фокина".
При всём этом Стравинский отмечал в работе Фокина и удачные находки:
"Одно его изобретение было замечательным, это движение негнущейся руки – незабываемый жест в исполнении Нижинского".
О Нижинском
Стравинский так писал о танцовщике Вацлаве Нижинском:
"Его мало назвать танцовщиком, в ещё большей степени он был драматическим актёром. Его прекрасное лицо, хотя оно и не было красивым, могло становиться самой впечатляющей актёрской маской из всех, какие я видел. В роли Петрушки он был самым волнующим существом, когда-либо появлявшимся передо мной на сцене".
Бронислава Нижинская
Восхищался Стравинский и Брониславой Нижинской (1891-1972), сестрой Вацлава, которую он считал не только выдающимся хореографом, но и великолепной танцовщицей:
"Бедной Брониславе не повезло с Дягилевым. Поскольку у неё было скуластое и интересное лицо, вместо того чтобы быть кукольным, Дягилев воспротивился её исполнению роли Балерины в "Петрушке". А танцовщицей она была непревзойдённой. В самом деле, Нижинские – брат и сестра вместе – были наилучшей балетной парой, которую только можно вообразить".
О Дягилеве
"Дягилев обладал не столько способностью музыкальной оценки, сколько замечательным чутьём возможного успеха данного музыкального произведения или вообще произведения искусства".
"Дягилев был более волевой личностью, чем все его артисты, и каждый балет, который ставил, контролировал вплоть до мелочей".
"...он был человеком большой культуры – знатоком в некоторых областях искусства и авторитетом по русской живописи. Всю жизнь он страстно любил книги, и его библиотека русских книг была одной из лучших в мире".
"Дягилев был тщеславен во вред себе. Он голодал для сохранения фигуры... Дягилев страдал диабетом, но не лечился инсулином (он боялся впрыскиваний и предпочитал рисковать здоровьем)".
Суеверность Дягилева
Стравинский неоднократно отмечает чрезмерную суеверность Дягилева. Позволю себе привести обширную, но весьма любопытную, цитату из "Диалогов" Стравинского по этому поводу:
"Временами я считал его патологически суеверным. Он носил при себе амулеты. Творил заклинания, подобно доктору Джонсону [Сэмюэл Джонсон (1709-1784)], считал каменные плиты тротуаров, избегал тринадцатых номеров, чёрных кошек, открытых лестниц.
Василий, его слуга, всегда находившийся поблизости от него с турецкими полотенцами или щётками для волос наготове, - вы ведь знаете карикатуру Кокто? – этот Василий должен был читать православные молитвы, наиболее действенные с точки зрения дягилевского суеверия, так как его хозяин, хотя и не был верующим, всё же не хотел полностью исключать возможной помощи со стороны христианской религии.
Василий рассказал мне однажды, что в 1916 году, на пути в Америку, Дягилев был так обеспокоен разыгравшимся штормом, что заставил его встать на колени и молиться, в то время как он, Дягилев, лежал на кровати, волнуясь за обоих, - поистине разделение обязанностей.
Я помню наш совместный переезд через Ламанш и Дягилева, который беспрестанно смотрел на барометр, крестясь и говоря:
"Спаси, спаси".
Дягилев и "дурной глаз"
Стравинский пишет, что Дягилев очень боялся человека с дурным глазом:
"Сложив два пальца правой руки, он открещивался от его чар. Однажды. разговаривая с ним в театре, я с удивлением заметил, что правой рукой он делает жест, продолжая одновременно разговаривать со мной, как говорится, левой рукой.
"Серёжа, что вы делаете?" -
спросил я его. Он указал на троих мужчин позади себя и сказал, что у одного из них "дурной глаз". Я посмотрел на того, нашёл, что он ошибается, и сказал ему об этом, но он не захотел прекращать перстного контрвлияния, пока те трое не удалились".
Стравинский: люди и мир глазами композитора. Часть V
(Продолжение следует)
