Русская эмиграция, вып. 4


Анекдоты № 313 от 13.08.2005 г.


Оратор Фондаминский

Илья Исидорович Фондаминский считался у эсеров блестящим оратором, при Временном правительстве был комиссаром Черноморского флота, и матросы после многочасовых речей комиссара носили его на руках. Впрочем, перед летним наступлением 1917 года солдаты также пьянели от речей Керенского...

Яновский писал о нем:

"Все тогда считались Жоресами русской революции. Что это было: наваждение, глупость? Глупость отдельных людей или целой эпохи? Но в эмиграции слушать Керенского или Фондаминского было неловко, точно перед голым королём - вот-вот народ догадается об этом. Оба они был эмоционально талантливы, но по-своему ограничены или просто неумны".



Добровольная бедность

В кругах эмигрантской интеллигенции эмиграции царил культ добровольной бедности. В русском Париже никто не сомневался, что деньги - это грех (но от денег и прочих подачек никто не отказывался).

Однажды Фондаминский появился в новом коверкотовом костюме и долго потом оправдывался:

"Друзья заставили заказать... Мне это совсем не нужно, но они говорят:
"Стыдно вам щеголять в рубищах!"



Брюки и подтяжки

Поплавский в тему любил злословить:
"Дай русскому интеллигенту пояс к брюкам, и он всё-таки напялит ещё помочи, ибо нет у него ни уважения, ни веры к собственному брюху".

Действительно, когда в летнюю жару Федотов снимал пиджак, на нём красовались и пояс, и подтяжки. Но это объяснялось тем, что брюки были чужие и совсем не по мерке.



Виктор Мамченко

Виктор Мамченко: поэт, тяготеющий к философии, впрочем, довольно косноязычной. Его стихи похвалил Адамович, сочувственно к его творчеству относились Гиппиус и Мочульский, но Ходасевич и Поплавский над ним посмеивались.

Мамченко одним из первых среди эмигрантской молодёжи сделался вегетарианцем. Он на неделю впрок готовил себе малороссийский борщ, разводил в ящиках на подоконнике укроп и петрушку, свёклу и спаржу, даже табак, но рыбу тоже ел. Он считал, что холоднокровные менее или совсем не страдают.

Дружил Мамченко преимущественно с такими людьми, как Шестов, Мочульский, Гиппиус. К концу оккупации только он один из "приличных" людей продолжал посещать Мережковского.

Адамович уже давно разочаровался в его стихах, но никогда открыто его не бранил.
Ходасевич зло издевался над Мамченко и ему подобными, называя их голыми, беспомощными, но отнюдь не королями.

После войны Мамченко стал издавать какие-то брошюры в помощь патриотических возвращенцев, но сам в СССР возвращаться не спешил.



Керенский о Гитлере

В 1939 году на одном из собраний Керенскому задали вопрос:
"Не думаете ли вы, Александр Фёдорович, что Гитлер, помимо эгоистических видов на Украину, искренне ненавидит коммунизм и хочет в корне его уничтожить?"
Кокетничая своим беспристрастием, Керенский ответил:
"Я допускаю такую возможность".



Керенский в Нью-Йорке

В Нью-Йорке Керенский уже часто болел, вынес несколько операций и почти ослеп. Его партийные и идеологические друзья с ним постепенно разошлись, до того изменились его взгляды, а кто-то даже обвинил его в антисемитизме.



(Продолжение следует)