Яновский писал о нем:
"Все тогда считались Жоресами русской революции. Что это было: наваждение, глупость? Глупость отдельных людей или целой эпохи? Но в эмиграции слушать Керенского или Фондаминского было неловко, точно перед голым королём - вот-вот народ догадается об этом. Оба они был эмоционально талантливы, но по-своему ограничены или просто неумны".
Однажды Фондаминский появился в новом коверкотовом костюме и долго потом оправдывался:
"Друзья заставили заказать... Мне это совсем не нужно, но они говорят:"Стыдно вам щеголять в рубищах!"
"Дай русскому интеллигенту пояс к брюкам, и он всё-таки напялит ещё помочи, ибо нет у него ни уважения, ни веры к собственному брюху".
Действительно, когда в летнюю жару Федотов снимал пиджак, на нём красовались и пояс, и подтяжки. Но это объяснялось тем, что брюки были чужие и совсем не по мерке.
Мамченко одним из первых среди эмигрантской молодёжи сделался вегетарианцем. Он на неделю впрок готовил себе малороссийский борщ, разводил в ящиках на подоконнике укроп и петрушку, свёклу и спаржу, даже табак, но рыбу тоже ел. Он считал, что холоднокровные менее или совсем не страдают.
Дружил Мамченко преимущественно с такими людьми, как Шестов, Мочульский, Гиппиус. К концу оккупации только он один из "приличных" людей продолжал посещать Мережковского.
Адамович уже давно разочаровался в его стихах, но никогда открыто его не бранил.
Ходасевич зло издевался над Мамченко и ему подобными, называя их голыми, беспомощными, но отнюдь не королями.
После войны Мамченко стал издавать какие-то брошюры в помощь патриотических возвращенцев, но сам в СССР возвращаться не спешил.
"Не думаете ли вы, Александр Фёдорович, что Гитлер, помимо эгоистических видов на Украину, искренне ненавидит коммунизм и хочет в корне его уничтожить?"Кокетничая своим беспристрастием, Керенский ответил:
"Я допускаю такую возможность".