Перед началом каждой большой кампании или сражения Наполеон ничком лежал на полу, на огромной разостланной карте, утыканной булавками с восковыми разноцветными головками, отмечающими действительные и предполагаемые диспозиции своих и чужих войск. Он обдумывал порядок перемещения своих войск и возможные действия противника, и старался рассчитать все с математической точностью:
"Сила армии, подобно количеству движения в механике, измеряется массой, помноженной на скорость; быстрота маршей увеличивает храбрость войск и возможность победы".
О себе Наполеон писал:
"Нет человека трусливее меня при обдумывании военного плана: я преувеличиваю все опасности… испытываю самую мучительную тревогу, что, впрочем, не мешает мне казаться очень спокойным перед окружающими. Я тогда, как женщина в родах. Но только что я принял решение, я все забываю, кроме того, что может мне дать успех".
Берто цитирует Наполеона:
"Горе вождю, который приходит на поле сражения с готовой системой".
Его дополняет Гурго:
"Великое искусство сражений заключается в том, чтобы во время действия изменять свою операционную линию; это моя идея, совсем новая".
И его планы всегда были гибкими и изменчивыми.
Во время всех сражений Наполеон внимательно следил за ходом дел, чтобы оперативно отреагировать на любое изменение ситуации. Стендаль писал о нем:
"В самых великих боях вокруг Наполеона царствовало глубокое молчание: если бы не более или менее отдаленный гул орудий, слышно было бы жужжание осы; люди не смели и кашлянуть".
Наполеон чувствовал свою неуязвимость, и как бы играл со смертью. В битве под Эсслингом он долго стоял на самой линии огня вместе с маршалом Бертье. Наконец, маршал не выдержал:
"Если ваше величество не уйдет отсюда, я велю гренадерам увести его насильно!"
В сражении под Арсисом император лично строил гвардию в боевой порядок, а вокруг непрерывно разрывались снаряды. Один из них упал перед самым фронтом колонны, и ее линия колыхнулась.
Наполеон захотел преподать им урок. Он шпорами заставил свою лошадь подойти к дымящейся бомбе и остановил ее над нею. Бомба взорвалась, лошадь упала с развороченным брюхом вместе со всадником, и все исчезло в клубах дыма, из которого тут же появился невредимый император. Он пересел на другую лошадь и поскакал к следующим батальонам.
Перед конвоем австрийских раненых Наполеон останавливает свиту и снимает почтительно шляпу:
"Честь и слава несчастным героям!"
Совсем юного графа Апраксина, плачущего мальчика, попавшего в плен под Аустерлицем, Наполеон утешает:
"Успокойтесь, молодой человек, и знайте, что нет стыда быть побежденным французами!"
На Святой Елене Наполеон говорит:
"Дорого я заплатил за мое романтическое и рыцарское мнение о вас - англичанах".
А еще ранее во время Шатильонского конгресса 1814 года Наполеон жаловался Коленкуру:
"Эти люди не хотят со мной разговаривать. Роли наши переменились... Они забыли, как я поступил с ними в Тильзите... Великодушие мое оказалось глупостью... Школьник был бы хитрее моего".
В ночь перед сражением под Йеной Наполеон один вышел к линии аванпостов, чтобы осмотреть дорогу, прорубаемую в Ландграфенбергских лесах для подвоза артиллерии. Ночь была очень темной, император о чем-то задумался и не услышал оклика часового:
"Кто идет?"
Часовой взял на прицел, но задумавшийся император продолжал идти. Часовой выстрелил, и пуля просвистела возле императора, который сразу же упал ничком. И вовремя. Вся цепь часовых дала по нему залп, и множество пуль пролетело над его головой. Переждав этот огонь, император подошел к ближайшему посту и назвал себя.
(Продолжение следует)
